Культурные истоки французской революции - Роже Шартье

которые становятся «государственными служащими церковного ведомства», и Францией непокорных священников, которые отказываются приносить клятву верности новой Конституции, очень резок. У первой два оплота: с одной стороны, широко очерченный Парижский бассейн, включающий Пикардию, Шампань, Берри, Бурбонне и даже часть Гиени; с другой стороны, — левый берег Соны и Роны, где расположены Бресс, Бюже, Дофине и Прованс. Оплот второй — области, с трех сторон окружающие парижский треугольник: с запада (западная часть Нормандии, Бретань, Анжу и Нижний Пуату), с севера (Фландрия, Артуа и Эно) и с востока (от Эльзаса до Франш-Конте), а также область, вклинившаяся между двумя бастионами конституционалистов, поскольку священники, живущие в срединной части Центрального массива и в Лангедоке, дружно отказываются от присяги. Итак, география сложная, и это географическое размежевание сохраняется вплоть до XX века: там, где одержали верх непокорные священники, верующие продолжают соблюдать религиозные обряды, там же, где в большинстве оказались присягнувшие Конституции священники, народ отвернулся от Церкви.

Революция ставит духовных лиц перед мучительным выбором, они не всегда принимают решение самостоятельно, порой на них оказывает давление община. В этом решении проявляются отношения, которые существовали до Революции между народом и Церковью, а также всеми теми обрядами и верованиями, которые она охраняет. Священники категорически отказываются присягать Конституции в тех областях, где много протестантов, чье положение укрепилось благодаря эдикту 1787 года о веротерпимости (например, в Лангедоке и Эльзасе), в тех областях, которые поздно вошли в состав Франции и не покорились галликанству[17] Французской церкви (Северные провинции и Франш-Конте) и особенно в тех областях, где духовенство, состоящее из местных жителей, уроженцев сел и деревень, насчитывает много викариев и клириков и отличается мощным самосознанием и сознанием различия между духовными лицами и мирянами (подобное мы наблюдаем на всем Западе). В тех областях, где, наоборот, священники — люди приезжие, горожане, не так резко отделенные от мирян и потому находящиеся под давлением своих прихожан, они принимают присягу (такое имеет место, в частности, в широко очерченном Парижском бассейне). Присягу принятой Революцией Гражданской Конституции духовенства, которая далека от учения римско-католической Церкви и от постановлений Тридентского собора, можно понимать как выражение давно начавшегося процесса секуляризации, вышедшего за пределы узкого круга избранных, который, как мы видели, первым порывает с традиционными нормами поведения.

Беспощадная борьба с христианством во II году (по революционному календарю), проводившаяся специальными уполномоченными, революционной армией и народными объединениями и особенно обострившаяся между сентябрем 1793-го и августом 1794 года, тоже неоднородна. Если взять карту, на которой отмечены изменения в названиях коммун во время Революции, и обвести на ней области, где больше всего священников сложили с себя сан, то окажется, что самый резкий разрыв с христианством происходил в тех самых местах, где больше всего священников присягнули новой Конституции: вокруг Центрального массива, в Парижской области, в Дофине, в долине Роны, в Провансе{170}. Можно сказать, что в результате этого раскола произошло разделение на христианскую Францию и Францию, которая уже перестала быть христианской, — разделение это сохранилось надолго, что видно из различия обрядов в середине XX столетия. Раскол оказался глубоким и долгим, и дело тут, вероятно, в том, что в эпоху кризиса выявились и обострились старые разногласия, незаметные за обязательным соблюдением обрядов в христианском государстве, существовавшем до 1789 года.

Оба процесса дехристианизации во Франции: тот, который ведет к трансформации ряда фундаментальных представлений в три последних десятилетия Старого порядка, и тот, который раскалывает духовенство на два лагеря в революционные годы, таким образом, связаны со степенью проникновения в королевство идей Контрреформации. Наиболее сильным сопротивление секуляризации было в тех областях, где многочисленное и сплоченное духовенство, не только кюре, но и викарии, капелланы и клирики, одобрили и поддержали «равновесие, порой шаткое, но от этого не менее важное, между основной культурой, которая рождается из народной религии, коренящейся в биологической природе человека, и культурой церковной, являющейся порождением истории, в основе которой лежит чудо, носительницей космогонии и эсхатологии, то есть осознания жизни и смысла существования»{171}. Наоборот, отход от христианства раньше и быстрее всего происходил там, где духовенство было немногочисленным и действовало неумело: насильно приобщало паству к чуждой культуре, пыталось утвердить бескомпромиссное христианство, не уступало народным верованиям и объявляло их суевериями и отступничеством от истинной веры. Классическим примером сопротивления секуляризации, происходящего под сильным влиянием местных священников на свою паству{172}, является Запад Франции, где священники вели активную миссионерскую и пропагандистскую деятельность, «барочную» в своей любви к публичным религиозным церемониям и обязательным для всех обрядам, по мере возможности включающим в себя укоренившиеся обычаи. Об отходе от христианства мы можем судить по епархиям Парижского бассейна (понимая его расширительно), где суровое августинианство части духовенства, стремившейся подчинить религии все помыслы верующих, приводит к ослаблению власти Церкви. Таким образом, процесс освобождения от церковного влияния, который является характерным для культурной ситуации во Франции в середине XVIII столетия, позволяет по-новому осмыслить своеобразие французской Контрреформации, наступившей позже, чем в других странах (речь не идет о Юго-восточных епархиях), столкнувшейся с протестантством, которое очень скоро оказалось в меньшинстве, разделившейся между двумя противоборствующими путями утверждения обновленного христианства: тем, который предлагали иезуиты, готовые пойти на компромисс в области религиозных обрядов, и тем, который проповедовали янсенисты, непримиримые в вопросе о таинствах.

Освобождение от церковного влияния, при всей своей неравномерности и контрастах, было массовым и глубоким и полностью преобразило Францию последней трети XVIII века; и все же его не следует понимать как исчезновение всякого культа вообще. Если в нем выразился добровольный или вынужденный отказ от действий, свидетельствовавших о соблюдении норм и постановлений реформированного католицизма, то это не означает, что для людей не осталось никаких святынь, причем речь идет не только об очагах сопротивления старой веры. Быстро и глубоко отвращающая от христианства, Революция по сути явилась завершением «переноса культа» на другие предметы: еще до того, как она свершилась, любовь и преданность, направленные прежде на христианские образы, обратились на новые ценности: семейные, гражданские и патриотические{173}. Таким образом, как это ни парадоксально, воспрянувшее в результате Контрреформации христианство вызвало отчуждение и дехристианизацию эпохи Просвещения, а Революция при всей своей враждебности к старой религии и борьбе с нею сделала очевидным для всех тот факт, что религиозного чувства в его прежнем виде уже нет и в помине.

Мы видим, что оба вывода Токвиля оказываются верными. С одной стороны, нет сомнения в том, что во Франции XVIII века происходит постепенный отход от христианских норм поведения, какого не