Перекрестки сумерек - Роберт Джордан

Несмотря на отсутствие окон, фургон внутри был хорошо освещен четырьмя масляными лампами, снабженные зеркалами и заправленные хорошим маслом, так что не было запаха гари. Но после вони снаружи было трудно сказать, так ли это. Ему следовало подыскать для стоянки фургона место получше. Маленькая кирпичная печь с железной дверцей и железным верхом для приготовления еды, создавала ощущение уюта, если сравнивать с тем, что было снаружи. Это был небольшой фургон, и каждый дюйм стены, что мог быть использован, был занят шкафчиками и полками, или вешалками для одежды и полотенец и тому подобного добра, но стол, который мог опускаться на веревках, был закреплен под потолком, и три женщины в фургоне находились в страшной тесноте.

Трудно найти женщин, что отличались бы друг от друга больше, чем эти три женщины. Госпожа Анан сидела на одной из двух узких кроватей, встроенных в стены, – величественная женщина с проблесками седины в волосах – по-видимому, полностью поглощенная вышиванием, и не обращала внимания ни на что вокруг, как будто она и вовсе не была охранницей. В каждом ухе у нее висело по большому золотому кольцу, с плотно прилегающего серебряного ожерелья свисал брачный кинжал, чья рукоятка с красными и белыми камнями уютно располагалась в вырезе узкого декольте эбударского платья. Юбка с одной стороны была высоко подшита, выставляя напоказ желтые нижние юбки. Госпожа Анан носила и другой кинжал, с длинным, изогнутым лезвием, засунутый за пояс, но и это была всего лишь традиция Эбу Дар. Сеталль отказалась от всякой маскировки – эта одежда казалась ей вполне подходящей. Ни у кого не было причин разыскивать ее, а найти одежду для всех было слишком сложной проблемой. Селусия, симпатичная женщина с кожей кремового цвета, скрестив ноги сидела на полу между кроватями, темный шарф закрывал ее бритую голову и угрюмое выражение на лице, хотя обычно она выглядела настолько величественно, что госпожа Анан казалась на ее фоне взбалмошной. Ее глаза были столь же синими, но более проницательными, чем у Эгинин, но из-за необходимости лишиться остальной части ее волос она беспокоилась больше, чем Эгинин. Ей не нравилось темно-синее эбударское платье, которое ей дали, утверждая, что вырез неприлично глубокий, но оно отводило взгляд лучше, чем маска на лице. Немногие мужчины, бросив взгляд на внушительную грудь Селусии, смогут хотя бы на несколько мгновений сосредоточиться на ее лице. Мэт, возможно, и сам бы немного полюбовался этим зрелищем, но там была Туон, разместившаяся на единственном в фургоне табурете с открытой книгой в кожаном переплете на коленях, и он не мог заставить себя смотреть на что-нибудь еще. Та-Что-Станет-Его-Женой. О, Свет!

Туон была миниатюрной, невысокого роста, худенькая, почти как мальчишка, а в этом широком платье из коричневой шерсти, купленном у кого-то из артистов, она казалась маленькой девочкой, одетой в платье старшей сестры. Нет, совершенно не тот тип женщины, что ему обычно нравился, особенно, с этими едва отросшими за несколько дней очень короткими волосами на голове. Если не обращать на все это внимания, она была даже симпатичной, с лицом в форме сердечка и полными губками, с большими темными омутами безмятежно-спокойных глаз. Это спокойствие почти лишало его присутствия духа. Даже Айз Седай в ее обстоятельствах не были бы столь безмятежны. Проклятые кости в его голове вовсе не помогали.

– Сеталль держит меня в курсе событий, – сказала она холодным тоном, растягивая слова, пока он закрывал дверь. Теперь он мог уловить различия в акценте Шончан; Туон говорила как и все Шончан невнятно и медленно, но по сравнению с Эгинин ее слова звучали так, словно рот был набит вязкой кашей.

– Она поведала мне историю, которую ты рассказал обо мне, Игрушка, – Туон упорно продолжала называть его так же, как в Таразинском Дворце. Его это не беспокоило, пока. Ну хорошо, не очень.

– Мое имя – Мэт, – начал он. Он не заметил, откуда в ее руке появилась глиняная чашка, но ухитрился вовремя шлепнуться на пол, и горшок разлетелся вдребезги от удара о дверь, а не об его голову.

– Значит, я – служанка, Игрушка? – Если голос Туон был прежде холоден, то теперь это был холод середины зимы. Она чуть повысила голос, но это был все тот же холодный, безжалостный лед. Выражение ее лица заставило бы и судью, слишком часто выносящего смертные приговоры, почувствовать себя легкомысленным. – Служанка-воровка? – Книга соскользнула с ее колен, когда она встала и потянулась, чтобы схватить закрытый крышкой белый ночной горшок. – Вероломная служанка?

– Это нам еще пригодится, – сказала Селусия почтительно, осторожно извлекая из рук Туон круглобокий горшок. Бережно пристроив его с одной стороны, она присела в ногах Туон с таким видом, как будто была готова броситься на Мэта, насколько бы потешно все это ни выглядело. Хотя в тот момент в этом ничего смешного не было.

Госпожа Анан дотянулась до одной из полок над своей головой и вручила Туон другую чашку.

– А этого добра у нас полно, – шепнула она.

Мэт стрельнул в ее сторону негодующим взглядом, но ее светло-карие глаза лукаво поблескивали. Лукаво! А она, как предполагалось, присматривала за этими двумя!

В дверь стукнули кулаком.

– Эй, там, внутри, помощь не нужна? – с сомнением спросил Гарнан.

Мэта заинтересовало, к кому же из них он обращался.

– Мы все контролируем, – отозвалась Сеталль, спокойно продергивая иглу с ниткой сквозь ткань в пяльцах. Можно было подумать, что вышивание – наиважнейшая вещь. – Возвращайся к своим обязанностям. Не бездельничай. – На самом деле женщина была родом не из Эбу Дар, но определенно, она прекрасно усвоила местную манеру общения.

Через мгновение снаружи раздался звук удаляющихся по ступенькам шагов. Похоже, Гарнан тоже слишком долго пробыл в Эбу Дар.

Туон вертела новую чашку в руках так, словно изучала нарисованные на ней цветы, и ее губы чуть-чуть изогнулись в насмешливой улыбке, столь мимолетной, что она вполне могла сойти за игру воображения Мэта. Она была больше чем хорошенькой, когда улыбалась, но это была одна из тех улыбок, которые намекали на то, что она знает что-то такое, чего не знает он. Да он с головы до пят покроется крапивницей, если она будет продолжать в том же духе.

– Впредь меня не будут называть служанкой, Игрушка.

– Мое имя – Мэт, а не… то, чем ты меня называешь, – сказал он, поднимаясь на ноги и осторожно ощупывая свое бедро. К его удивлению, оно болело ничуть не больше после шлепка на пол. Туон выгнула бровь и взвесила чашку в руке.

– Едва ли я мог сказать циркачам, что похитил Дочь Девяти Лун, – сказал он раздраженно.

– Верховную Леди Туон, деревенщина! – решительно сказала Селусия. – Она под вуалью!

Под вуалью? Туон носила вуаль во дворце, но сейчас – нет.

Маленькая женщина снисходительно махнула рукой, ни дать, ни взять – королева, дарующая помилование.

– Это не имеет никакого значения, Селусия. Он просто не знает. Мы должны научить его. Но ты изменишь свою историю, Игрушка. Я не буду служанкой.

– Слишком поздно менять что-либо, – сказал Мэт, не отрывая взгляда от чашки. Ее руки выглядели хрупкими, особенно с этими длинными ногтями, обрезанными короче, чем были, но он помнил, насколько стремительными они были. – Никто не просит тебя быть служанкой.

Люка и его жена знали правду, но должна была существовать причина, которая объясняла бы всем остальным, почему Туон и Селусия содержались затворницами в этом фургоне, да к тому же еще и охранялись. Идеальным выходом могла послужить история о двух служанках, которых собирались уволить за то, что они что-то стащили, а те намеревались раскрыть побег своей госпожи с ее любовником. Эта история казалась Мэту идеальной, так или иначе. Что касается артистов, это только добавляло романтики. Он подумал, что Эгинин, наверное, потеряла дар речи, когда он объяснял все это Люка. Возможно, она представляла себе, как Туон воспримет все это. Свет, он почти хотел, чтобы эти кости остановились. Как человек может думать, когда такое творится в его голове?

– Я не мог оставить тебя из опасения, что ты поднимешь тревогу, – продолжал он терпеливо. Это было правдой, если на то пошло. – Я знаю, что госпожа Анан объяснила это тебе. – Он подумал, не сказать ли ей, что нес околесицу от волнения, когда ляпнул, что она его жена – она должно быть решила, что он круглый дурак! – но об этом, похоже, лучше будет не говорить. Если она пожелала оставила лазейку для лжи, тем лучше. – Я знаю, она уже сообщила тебе это, но я обещаю, что никто не причинит тебе вреда. Мы не ждем выкупа, всего лишь пытаемся избежать неприятностей сохранив наши головы на плечах. Как только я смогу выяснить, как отправить тебя домой в целости и сохранности, я это сделаю. Обещаю. До тех пор я постараюсь, насколько это в моих силах, позаботиться о вас. Тебе же придется примириться со всем остальным.