Натюр Морт (сборник) - Алексей Смирнов

Наметили планы на завтрашний день; Ферт посоветовал заменить Щуся другим наблюдателем. Не исключено, что присутствующие на церемонии лица каким-то образом узнают о сегодняшней потасовке, увяжут появление Щуся с действиями четверки неизвестно откуда взявшихся молодых людей и…Короче говоря, на кремацию делегировали самого Коквина. Участники операции во всех подробностях описали звеньевому всех, кого запомнили, отдельно остановившись на прилипчивой завуалированной даме, не забыли и про агрессивный похоронный пролетариат. Коквин держался спокойно: его никто не видел, он не собирался лезть ни в какие разбирательства, и его единственной задачей было выяснить, куда отвезут урну с прахом. Фамилия умершего была известна, об этом позаботились еще в больничном морге. Так что Коквину оставалось лишь придумать убедительную легенду, чтобы не опростоволоситься, как опростоволосились возле храма его несмышленые солдаты.

На душе у Антона сделалось полегче — повлияли и премия, и устная благодарность, и почетная ленточка на рукав. Домой он шел чеканя шаг, бодро и с удовольствием видел, как прохожие уже не косятся на его форму, но опускают глаза и норовят посторониться. Да, теперь сомнениям места нет — он нашел свой социум, он стал полноценным, уважаемым членом коллектива, носителем перспективной, научно и нравственно оправданной идеи. Теперь Белогорский понимал, что мундир и в самом деле дисциплинирует человека. Его былое презрение к людям в форме — явление инфантильное, ошибочное. Он представил свой дом и впервые подумал, что изменилось и жилье. Отныне в нем не было кавардака, исчезла паутина, опустела некогда доверху набитая кухонная раковина. Очистилась ванна: еще совсем недавно Антон швырял в нее грязную одежду, а когда мылся под душем, ногой отпихивал груду в дальний угол, где вещи намокали, гнили и распространяли невозможный, убийственный запах.

Правда, вода продолжала разливаться то тут, то там, хотя по законам физики ей было взяться неоткуда. Правда, появился полтергейст — с каждым вечером стучало, шуршало и позвякивало все сильнее; все чаще обнаруживались на полу разные мелкие предметы вроде вилок и ножей; бесились часы, без спроса включались электроприборы, перегорали пробки. Но Антону полтергейст не мешал, и фигура за окном, полюбившая грязную дворовую скамейку, тоже не мешала несмотря на то, что Белогорский по-прежнему не мог заставить себя выйти за дверь, спуститься по лестнице и просто посмотреть, кто это такой сидит во дворе вечер за вечером, терпит и дождь, и стужу, да к тому же наделен талантом исчезнуть, когда сочтет нужным, в мгновение ока.

…Урну решили подхоронить в семейную могилу на загородном кладбище.

Коквин блестяще справился с поручением: его ни в чем не заподозрили. После того, как гроб бесшумно уехал под пол, символизируя отбытие куда и полагается, в преисподнюю, звеньевой поучаствовал в распитии чекушки в компании с престарелым однополчанином праха. Тот, хлебнув, все и выложил, Коквину почти не пришлось его расспрашивать.

— Встретим у ворот, — предложил Недошивин. — Со словами про мертвых, которые мертвецов хоронят. Если не поймут, то мертвыми и станут, а другим будет наука.

Ферт рассердился.

— Никого не убивать! — воскликнул он крайне возмущенно. — В кого мы превратимся, если станем убийцами! Мы же — «УЖАС»! Мы — хранители жизни!

Недошивин, видя гнев начальника, испуганно хлопал глазами.

— Мы не будем отбивать урну, — подвел черту Ферт. — Пусть закопают, пусть побрызгают водочкой — мы появимся потом, когда разойдутся пьянствовать. Между прочим, все эти поминочки — тоже, знаете…Сыпануть бы чего в бутылки. Ну, всему свое время, Бог с ними. Придем вечером, к ночи поближе, сделаем все, как положено, а утречком разошлем телеграммы с приглашением посетить могилку и извлечь уроки.

— Мы не знаем адресов и имен, — напомнил Белогорский.

— Знаем, — возразил Коквин. — Я настрелял штук шесть-семь телефонов, так что проблем не возникнет.

Ферт одобрительно хмыкнул:

— Воистину, не место красит человека, а наоборот. Ну, коли так, поощрим и звеньевого. Звено, надеюсь, со мной согласно?

Все зашумели, дружно выражая поддержку.

— Людей маловато, — сказал потом Коквин задумчиво. — Никогда не знаешь, как обернется.

— Это верно, — кивнул Ферт. — Ну, этот вопрос решается просто. Припишу к вам звено Свищева. И, — Ферт запнулся, так и сяк оценивая родившуюся мысль, — я пойду с вами тоже. А то на руководящей работе есть риск оторваться от корней…

Спустя два дня Щусь ни свет, ни заря приехал на кладбище и занял позицию. Точный час погребения урны известен не был, и он настроился на долгое ожидание. Одетый не по уставу, в пальто и шапку, Щусь запасся плоской бутылочкой с горячительным и спрятал ее в накладной карман: морозы грянули нешуточные. Ему приходилось прятаться то за деревьями, то за мусорными кучами; уходить куда-то дальше Щусь не мог из боязни прозевать посетителей, а попроситься в сторожку не решался — начнутся разговоры за жизнь, что да как, всякие ненужные вопросы…К двум часам пополудни он совершенно закоченел, невзирая на выпитое. Щусь не был злым человеком, но сейчас из черт его лица исчезли малейшие признаки добродушия. Когда он, наконец, дождался, и черная стайка людей прошла сквозь печальные ворота, Щусь готов был погнаться за поднадзорными и навешать пинков. С трудом переставляя замерзшие, разболевшиеся ноги, он короткими перебежками следовал от дерева к дереву, пока родня не дошла до могилки, где на месте надгробья поселился аккуратный сугроб. Дальнейшее Щуся не интересовало; какое-то время он осторожно пятился задом, потом повернулся и пустился бежать, мечтая поскорее очутиться в электричке. В привокзальном ларьке купил пол-литра какой-то хмельной дряни и в тамбуре выпил в три глотка, не отрываясь.

В штаб-квартире его встретили деловито, с искренним сочувствием по поводу обморожений. Коквин мягко упрекнул разведчика в чрезмерном увлечении спиртным, что не приветствовалось здоровым «УЖАСом», но выговор был формальный, дружеский. Рядом с Коквиным сидел на стуле шарообразный Свищев, который был не очень доволен тем, что его, звеньевого, поставили под начало равного по званию. Однако, стоило начаться обсуждению предстоящей операции, Свищев втянулся в общую оживленную дискуссию и забыл про обиду. Речь его была грубой, неграмотной, но предложения — дельными. Учитывать старались все — температуру воздуха, освещенность, присутствие посторонних, подступы и пути отступления. Особое внимание уделили зданию администрации — так, оказывается, называлась отпугнувшая Щуся сторожка. Разгорелся спор, поскольку в ночное время суток там дежурили два или три «секьюрити», и Свищев с Недошивиным предполагали разделаться с ними жестоко, как и положено поступать с вражескими часовыми. Они особенно подчеркивали, что лица, переметнувшиеся на сторону нежити, исключаются из Книги Жизни и не должны пользоваться снисхождением «УЖАСа». В защиту стражей снова выступил Ферт, который был категорически против любых умерщвлений. Сошлись на том, что пятерка наиболее развитых физически бойцов ворвется в сторожку и обездвижит охранников, как сумеет — с единственным условием: не убивать. В пятерку вошли Недошивин, Свищев, Злоказов, а также Саврасов и Тубеншляк, люди Свищева.