Инверсии - Иэн Бэнкс

А: Я уверен, герцог, что на охоте вы еще дадите сто очков вперед людям, которые вдвое моложе вас.

В: Да куда уж мне. Но ваши слова лестны для меня. Всего доброго.

А: Всего доброго, герцог… Эплин!

Все это я скопировал (сделав некоторые изъятия, чтобы разговор выглядел чуточку живее) из той части докторского журнала, которая написана по-имперски. Я никогда не показывал этого моему хозяину.

Могла ли она подслушать разговор? Это кажется невероятным. У Адлейна собственный врач, и я уверен, он никогда не прибегал к услугам доктора. Но что она тогда делала у герцогского шатра?

Может быть, они были любовниками и доктор все это время пряталась где-нибудь в постели за занавесками? Это представляется ничуть не более правдоподобным. Я нахожусь при ней почти все время, каждый день. И потом, она ведет со мной доверительные, искренние разговоры. Я в этом убежден. Просто она испытывала неприязнь к Адлейну. И даже чувствовала угрозу с его стороны. И как же она могла ни с того ни с сего оказаться в постели человека, которого опасалась, если до этого никак не проявила своих намерений, а после ничем не выдала своего поступка? Я знаю, что тайные любовники бывают крайне изобретательны, внезапно обнаруживают в себе запасы хитрости и способность к действию, о которых прежде и не подозревали. Но представить себе, что доктор и начальник стражи состоят в таком вот плотском заговоре, значит допустить большую натяжку.

Может быть, источником был Эплин? Может быть, она имела на него влияние? Не знаю. Они ведь, кажется, были почти незнакомы, но кто скажет наверняка? Возможно, они были любовниками, но вероятность этого так же невелика, как и предположение о союзе доктора с Адлейном.

Представить себе не могу, кто еще мог подслушать этот разговор. Я даже допускал, что это она сама все выдумала, записала самые темные свои подозрения относительно того, что могут на ее счет замышлять другие придворные. Но потом решил, что и эта мысль далека от истины. В конечном счете я пришел к выводу, что такой разговор все же состоялся, так и не поняв, как о нем узнала доктор.

Но тут уж ничего не поделаешь. Кое-что навсегда остается неразгаданным. Хотя какое-то объяснение должно существовать, и, возможно, оно немного похоже на Теорию Идеального Партнера. Мы должны удовольствоваться тем, что предназначенная нам женщина где-то существует, и стараться не слишком переживать из-за того, что, вероятно, никогда не встретим ее.

Мы добрались до города Леп-Скатачейс без происшествий.

На следующее после прибытия утро мы с доктором еще до начала всех дневных дел явились в королевские покои. Как и обычно, обязанности короля (как, впрочем, и большинства придворных) состояли в выслушивании судебных дел, которые представлялись городским властям и маршалу слишком сложными или слишком важными. По опыту Циркуляции за три прошлых года я знал, что подобные судебные заседания королю не очень-то по душе.

Королевские покои располагались в углу дворца городского маршала; внизу, под окнами, террасы с бассейнами спускались к протекавшей вдалеке реке. Стрижи и ящерицы играли на теплом воздухе, носились и ползали за холодными камнями балконных перил. Суетливый, как всегда, камердинер Вистер впустил нас.

— А вы вовремя? Колокол уже был? Или пушка? Что-то я не слышал. А вы?

— Только что, — сказала доктор, следуя за ним по приемной в гардеробную короля.

— Хвала Провидению! — сказал он и открыл двери.

— А, добрый доктор Восилл, — воскликнул король. Он стоял на маленьком стульчике в центре огромной гардеробной, и четверо слуг одевали его в судейские одежды. Через одно из южных окон в комнату проникал мягкий тягучий свет. Рядом с королем стоял герцог Ормин, высокий, сутуловатый человек, одетый в судейскую мантию. — Как вы сегодня поживаете? — спросил король.

— Прекрасно, ваше величество.

— У вас сегодня замечательное утро, доктор Восилл, — сказал, улыбаясь, герцог Ормин.

Герцог Ормин был лет на десять старше короля, длинноногий, с очень широкой головой и на удивление крупным туловищем, которое всегда казалось (по крайней мере мне) словно набитым, будто он затолкал под верхнюю одежду пару подушек. Странного вида тип, но при всем том очень вежливый и добрый. Я имел возможность убедиться в этом на собственном опыте, поскольку состоял у него на службе, пусть и недолго. Впрочем, использовал он меня на самых грязных работах. Доктор тоже была у него на службе, уже после меня — перед тем как стать личным врачом короля, она побывала в этой должности у герцога.

— Герцог Ормин, — сказала доктор, поклонившись.

— Ага! — сказал король. — А я был удостоен «его величества»! Обычно мне достается только «государь».

— Я прошу прощения у короля, — сказала доктор, поклонившись теперь ему.

— Вы прощены, — сказал Квиенс, откинув назад голову, чтобы двое слуг собрали его кудри и прикололи тюбетейку. — Я сегодня утром в благодушном настроении. Вистер?

— Ваше величество?

— Сообщите нашим добрым судьям, которые ждут меня, что я пребываю в хорошем настроении, а потому им придется сегодня утром в суде проявлять беспощадную жестокость, чтобы уравновесить мое неодолимое милосердие. Примите это во внимание, герцог.

Герцог Ормин засиял, глаза его почти исчезли в складках лица, залоснившегося в улыбке.

Вистер помедлил, потом направился к двери.

— Немедленно, ваше величество.

— Вистер!

— Да, ваше величество?

— Я пошутил.

— А! Ха-ха, — рассмеялся камердинер.

Доктор поставила свой саквояж на стул рядом с дверью.

— Слушаю вас, доктор? — сказал король. Доктор моргнула.

— Вы просили меня прийти к вам сегодня утром, государь.

— Просил? — недоумевающе посмотрел на нее король.

— Да, вчера вечером.

(Это было истинной правдой.)

— Так значит, просил. — У короля был удивленный вид. Он стоял с поднятыми руками, судейская мантия, отороченная безупречно белым мехом, была накинута ему на плечи и застегнута. Он принялся переминаться с одной одетой в чулок ноги на другую, сжал кулаки и стал производить вращательные движения плечами и головой. Наконец он заявил: — Видите, Ормин, я в свои старческие годы становлюсь забывчивым.

— О чем вы говорите, государь, вы едва вышли из юношеских лет, — сказал ему герцог. — Если вы будете называть себя стариком, словно постановляя это указом, то что же делать нам, тем, кто гораздо старше вас, но продолжает лелеять мысль, что до старости еще далеко? Помилосердствуйте, ваше величество.

— Хорошо, — согласился король, величественно поведя рукой. — Я снова объявляю себя молодым. И вот еще, — добавил он; удивленное выражение вернулось на его лицо, когда он посмотрел на доктора и на меня. — Сегодня утром куда-то подевались все мои немочи и болячки, доктор, оставив вас без дела.