Попала! - Надежда Кузьмина

Когда кузнец удалился от нас с кипой листков в руках и огнем в глазах, я, обессиленная, упала в кресло. А ведь я ему не рассказала о железных дорогах и смутно представляемых мной токарных станках… И – во! – я могу изобрести велосипед! Только из чего бы сделать шины? Вроде бы у первых конструкций их делали деревянными, окованными металлическим ободом. Но трясло их, невзирая на амортизирующие пружины под седлом, ужас как.

Пока убрала посуду, пока рассказала К-2 о железных дорогах, пока аккуратно записала те новые слова, что потребовались во время разговора, стемнело. Я влезла в новые серенькие портки, завязала тесемочки на пупке ровненьким бантиком. Потом надела тунику и поняла, почему цена была так высока. Материал практически не мялся, зато лег ровными складками, красиво обрисовывая плечи и грудь. Да эту штуку можно с собой взять домой и на улице носить с теми же черными брюками: до середины бедра длиной, свободный рукав три четверти, приспущенное плечо, ручная вышивка. Ладно, хватит о тряпках… вот вспомнить бы, как устроен токарный станок. У нас на первом курсе был непонятно зачем практикум в мастерских, но вынесла оттуда я немного – только собственноручно сделанный болт длиной в палец.

Устроившись на подушках, начала думать о выпуске тачек с колесами на подшипниках и о велосипедах. На том и заснула…

Честно говоря, попав в мансарду, я захлопала глазами. Как-то вся эта лирика у меня за день из головы повылетала. Не до того было. И этот полумрак с одинокой горящей свечой, и улыбающийся Арвис в белой расстегнутой рубахе и штанах по колено, который при моем появлении встал со стула, где сидел, чтобы меня обнять… как-то я уже смирилась, что этого не будет, да и ни к чему мне оно. Точку опоры нужно искать внутри себя – только тогда положение будет устойчивым. А тут выходило, что от меня ничего и не зависит. Захотел – позвал. Был занят или устал – забыл до следующего вечера. Так что в моей улыбке было больше вежливости, чем радости. Да и спать мне сейчас хотелось сильнее, чем целоваться непонятно с кем неизвестно зачем.

– Привет, Мариэ! Как ты интересно одета. Красиво, но рубашка мне нравилась больше.

– Привет, Арвис. Рубашка была вчера. А это я купила сегодня. Специально для ночных визитов.

– У тебя есть деньги?

Что за идиотский вопрос? А платье и чепец откуда взялись? В сиротском приюте для попаданок пожертвовали? Он же разговаривал с Нариали на базаре. Или она не выдала меня? Надо бы потом сходить к ней, пообщаться. Теперь я уже почти могу…

– Заработала, – я улыбнулась. Как раз сегодня вечером К-2 выдал мне плату за первый месяц.

Арвис склонил голову набок. Голубые глаза прищурились.

– Как?

Что за допрос? К чему ему знать? Или он думает, что я пошла к кому-то на содержание? Или, еще хуже, на улицу? Кстати, а такое у них есть?

– А какие есть идеи?

– Не знаю. Вот потому и спрашиваю.

Ага. Сердится. Может, это хороший повод смыться?

– Стригу собак на вашем кладбище, вяжу антиревматические пояса и продаю на базаре!

Арвис открыл рот, подыскивая слова. Те не находились. Я начала пятиться к двери – та была ближе, чем окно.

Он скачком догнал меня, схватил за плечи.

– Мариэ! Не уходи!

Да что ж это такое? Опять целуемся? На кровати? Ну, никуда не годится! И не сбежать – он лежит с краю, да еще и колено на меня закинул. И – самое ужасное – мне это нравится!

– Мариэ! Ты такая сладкая… не отталкивай меня.

Ну и что я должна на это сказать? Сама прижалась губами к его губам, позволив себе на минуту забыть обо всем – о том, что не знаю его и кто он такой, о том, что я в чужом мире, где у меня ни кола, ни двора, – а потом так же сама отстранилась.

– Арвис. Послушай. Я тут чужая, и мне сложно. Я должна справиться и найти свое место в этом мире или же дорогу домой. Ты мне тут не помощник. Я вижу, что ты богат, наверняка знатен и, что не менее важно, обременен другими обязательствами. Сейчас не время, совсем не время… Оставь меня на два месяца. Если я справлюсь и если ты не забудешь меня к тому времени, тогда поговорим. А сейчас я тебе не пара, а ты не пара мне.

Ну, вот что я несу? В первый раз в жизни меня тянет к мужчине настолько, что я готова пойти до конца… и тут же даю задний ход. Хотя встретить любовь, чтобы она была и на всю жизнь и на одну ночь в одном флаконе, – самое тоскливое, что может произойти с романтической дурой. Не хочу я так. Точнее, не так я хочу. Или, еще точнее, хочу, но не так. Тьфу, совсем запуталась!

Причина моих терзаний, опираясь на локти, смотрел сверху вниз.

– Нет.

– Что нет? – испуганно пискнула я.

– Глаз с тебя не спущу. А пропадешь – буду искать, пока не найду. Насчет остального, – рука огладила мой бок и уютно устроилась на груди, – неволить не стану. Но, ни с кем, кроме меня, целоваться не позволю. Появится кто-то рядом – сразу пойму и найду.

Что он сделает потом, найдя, повисло в воздухе. Но вряд ли поздравит с Новым годом.

Епрст! Он что о себе возомнил? Он мне кто, хозяин?

– По какому праву?

– Ты – моя.

– Я твоя кто?

– Эриналэ, – глаза светились голубым. – А потом станешь матерью моих детей.

Кто-о?! Какая такая эриналэ? И, судя по тому, что слово я не поняла, аналога в моем мире для него нет. То есть это не невеста и не жена. Но и не любовница или наложница. Но тогда кто?

И смотрит так, будто я сейчас ему на шею от радости должна броситься.

Я не бросилась. А вместо этого очень осторожно спросила:

– А это кто?

Задавать второй вопрос – с какой радости он так уверен, что я соглашусь стать этой самой эриналэ и с энтузиазмом займусь производством маленьких арвисов, не стала. Наверняка тут наши точки зрения не совпадают. Но если в Москве максимум, что мне светило, – это аспирантура, кандидатская и карьера в какой-нибудь крупной корпорации, то тут у моих ног лежал целый мир. И дурой я буду, если сама себя запру между спальней и кухней. С тем, кто на голубом глазу станет мне сообщать, что того, этого и еще во-о-он того мне знать не положено.

Похоже, Арвис решил списать отсутствие бурного энтузиазма на мое незнание местных обычаев. Засмеялся.

– Вот дилемма! Ты не понимаешь, а я не имею права что-то рассказывать… Просто поверь мне, хорошо?

Я уставилась в голубые глаза, раздумывая о том, не стоит ли попробовать надеть завтра перед сном на голову кастрюлю? Может ли это служить экранировкой от призыва? Хотя, если не сработает, окажусь в мансарде с этой самой кастрюлей на голове… Вот тут-то он и задумается, нужна ли такая мать его детям, ага!

Вот верить или нет? Наверное, не стоит слепо доверять тому, чьи понятия о добре для меня расходятся с моими собственными. И тому, кто дважды нарушил слово. В первый раз он сказал, что не станет ко мне приставать – но полез с поцелуями, причем настаивал на своем и на продолжении. Второй раз был вчера – когда я ждала, а он обо мне и не вспомнил. И даже не потрудился сегодня объяснить, что произошло.