Ойроэн (СИ) - Кочешкова Елена А. "Golde"

Но весной всякая грусть – недолгая. Стоит шагнуть за порог тэна, и солнце умывает с головы до ног своими золотыми лучами. Пусть греют они мало, а радости приносят много. Я смиряла свою гордыню, брала кобылку Шиа, и, усадив на нее сына, ехала с ним к ручью или до ближайшего холма. Рад смотрел на все огромными своими синими глазами, прекрасными как весеннее небо, яркими, как сапфиры в королевской короне, и тянулся руками то к облакам, то к воде, то к пролетающей мимо пичуге. Рядом с ним я и сама словно впервые видела бескрайнюю красоту степи, осознавала всю огромность мира. Когда я пускала кобылу в галоп, Рад смеялся... Он еще не знал настоящего страха, не ведал настоящей боли, он доверял лошади также, как моим рукам. И мы неслись через степь вдвоем, а навстречу нам стелились сухие травы – золотые от солнца, как волосы того, кто подарил мне сына.

Любовь к этому мальчику день ото дня становилась во мне все сильней и сильней, прибывая, как прибывает дневной свет по весне.

«Демоны с тобой, Лиан Даэл! – думала я, целуя вихрастую макушку, которая пахла молоком и медом. – И боги с тобой! Рад того стоил...»

1

Дело близилось к весеннему солнцевороту, когда в наше становище явились сваты. Молоды, яркоглазые, как тот, что послал их. Без капли смущения шагнули эти двое на порог хозяйского тэна, отвесили шаману поклон и поднесли дары, какие подносят отцу невесты.

Кайза встретил их насмешливым взглядом, не тронул ни одного свертка.

– Не указ я той, о которой вы пришли просить, – сказал он, щуря веселые глаза. – Сама пускай решает.

Как назло, в то утро я была там и выскочить вовремя не успела. А потому тоже усмехнулась и сказала без кротости и радушия:

– Что же ваш друг сам не явился? Забоялся шаманского гнева?

Нахмурились парни, видать не ждали такой дерзости.

– Наге – лучший воин рода, ничего он не боится, – ответил тот, что был постарше. – Лучший воин и лучший жених. Дары его – доказательство тому. Разверни их, дану. Сама увидишь, какой достойный муж тебе достанется.

Я посмотрела на свертки. Что бы в них ни было, трогать это я не хотела.

– Уходите, – только и сказала. – Другую пусть ищет.

Подхватила Рада и сама вышла вон.

Наге... Вот значит, как его звали.

Что дальше было, только догадывалась. Но уехали эти двое не сразу, а когда тронулись в обратный путь, сумы на их седлах были пусты.

Долго сидела я в своем тэне, обхватив голову. Рад ползал у очага и играл угольями, радуясь, что мать в кои-то веке ему не мешает. Красные сполохи ярко озаряли маленькое лицо. А я словно и не видела шалостей сына... Ну угли, ну и пускай. Что такого-то? Он же колдун, сын колдуна... Пусть себе играет. Обжечься не обожжется, а жилье спалить не успеет.

Далеко унеслись мои мысли от маленького сына и этого очага. Я вспоминала жаркие объятия парня с черными косами у висков. Хорошо мне с ним было... Сладко и весело. И хотелось снова забыться в сильных уверенных руках, снова почувствовать себя маленькой девочкой, защищенной и любимой.

Он так походил на моего первого. На Ирхэ...

...У того красавчика еще не было воинских кос, когда его старший брат привез меня, зареванную соплячку, к себе в становище. В тот год мне сравнялось двенадцать – уже не девочка, еще не девушка, ни туда, ни сюда. Тощая кошка с острыми когтями, глубоко запрятанными в подушечках лап. Не смела я тогда показывать свой характер, потому что была в этой новой жизни никем. Сиротой без дома и без голоса. Что во мне Ирхэ разглядел? Впрочем, ему самому-то было лишь чуть больше пятнадцати. Старший брат обходился с ним строго, но, когда настало время для посвящения в воины, сам наточил остро свой кинжал и обрил им младшего, оставив только две длинные пряди у висков. После того Ирхэ решил, что никто ему взрослому, больше не указ, и уехал из дому, прихватив с собой меня. Вернее, я сама за ним увязалась. Больно уж не хотелось мне жить по законам степных женщин, учиться прясть да ходить за чужими голозадыми младенцами.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Хорошо нам было вдвоем. Вольно и легко. Ничего мы не боялись, ибо как малые дети не знали ни настоящего страха, ни настоящей боли, хотя и были к тому моменту уже изрядно проверены жизнью на прочность. Тогда я еще не понимала, что настоящая боль – вся впереди.

Поначалу без матери мне было худо, но Ирхэ быстро меня утешил. Стоило только нам сбежать из становища, как он назвал меня своей и лишил того куска плоти, которым прикрыта невинность.

В первый раз было больно. Так больно, что я прокусила ему плечо до крови и несколько дней не подпускала к себе. Когда подпустила, он доказал мне, что можно и иначе – ласково, бережно. От него я и научилась наслаждаться своим телом. Научилась радоваться тому, что приносит лишь страдание и печаль большинству женщин за пределами степи.

А ведь был он тогда не старше Вереска...

Как знать, может и сложилась бы у нас с ним долгая любовь на всю жизнь, да только той жизни моему Ирхэ боги отмерили совсем немного. Слишком щедро дали они ему взамен дерзости, бесстрашия и глупости. Года не прошло, как остался мой жених без головы, а я – без его защиты. Но тогда у меня на руках не было младенца, а о себе самой я не слишком-то переживала. Быстро нашла себе другого покровителя. А потом и третьего... Разницы большой меж ними для меня не было. Весело, сладостно, хмельно – чего еще желать? О чем жалеть? К тому моменту я не хуже иного парня умела стрелять из лука, держаться в седле и грабить глупцов, которые посмели ступить на чужие земли. Иногда снилась мне мать с горечью на лице, но я отмахивалась от тех снов и гуще чертила на своем собственном лице узоры воина. Мне нравилась моя жизнь. Ровно до той поры, пока в ней не случился дергитский таргано Бенеш.

Вот о нем я точно вспоминать не хотела.

2

– Почто ты им это все не отдал? – я сердито ткнула носком сапога один из свертков. – А, Кайза?

Шаман сидел на любимой скамеечке у очага и осторожно промасливал свой лук. Он глянул на меня с едва заметной улыбкой и пожал плечами.

– Не взяли.

Сама не знаю отчего, но я вдруг страшно разозлилась.

– Куда я теперь это дену?! Зачем мне это все?! – я в ярости пнула тот сверток, что был поближе и побольше. Промахнулась, ушибла ногу о подпорку тэна и взвыла, слезы сами собой из глаз брызнули.

– Шуна, милая... – Вей бросилась меня обнимать, – да что ты, девочка! Ну выкинь ты их хоть сейчас за порог! Никто тебе и слова не скажет.

Я хотела утереть мокрые глаза, но в этот миг увидела такое, что волосы на голове встали дыбом.

Мой крошечный сынок, этот нежный сладкий котенок вдруг выбросил вперед свою маленькую ладонь, и подарок тайкурского жениха вмиг весь обернулся пламенным факелом.

Вей вскрикнула, Шиа завизжала не то от страха, не от восторга, сама я застыла, потеряв дар речи, а Кайза одним прыжком оказался рядом с полыхающим свертком и погасил огонь резким взмахом руки.

– Ооох... – только и смогла сказать его жена, хватаясь за голову.

Шаман пристально посмотрел на Рада, который стоял, сердито выпятив губу и все еще пронзал взглядом закопченный сверток.

– Мда, – сказал он, подходя к моему сыну и поднимая его на руки. – Рано в нем Сила проснулась. Очень рано. Тяжеловато будет...

Кайза положил ладонь на голову мальчишке и добавил что-то еще, слышимое только им двоим. А потом вышел вместе с ним из тэна, продолжая говорить с Радом так, как будто тот был большим и умным.

Я закрыла глаза, желая лишь одного – исчезнуть. Вей снова обняла меня, принялась гладить по голове, по плечам, утешая без слов. Она-то понимала, во что я вляпалась, какое будущее на ближайшие несколько лет сулило мне это раннее пробуждение колдовского дара у моего сына.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Только Шиа весело приплясывала вокруг обугленного свертка. Не удержалась и сунула нос в продырявленные огнем обрывки ткани.

– Ба! – восторженно закричала она. – Это же белый мех! Смотри какой!