Русская Прага - Наталья Командорова

Наиболее знаменитым стихотворением «пражского периода творчества» Марины Цветаевой было глубоко трагичное и философское стихотворение «Пражский рыцарь», написанное спустя год после приезда в Прагу. В этой статуе рыцаря Брюнцвика, стоящей чуть в стороне от перил Карлова моста, она, похоже, увидела всю свою судьбу: в прошлом, в настоящем, в будущем. Поэтические метафоры на уровне ощущений и догадок позволяют предположить, что за стихотворными строками спрятались ее неосуществленные надежды.

БледнолицыйСтраж над плеском века —Рыцарь, рыцарь,Стерегущий реку.

— «С рокового мостуВниз — отважься!»Я тебе по росту,Рыцарь пражский.

Сласть ли, грусть лиВ ней — тебе видней,Рыцарь, стерегущийРеку — дней…

По утверждению Марка Слонима, Марину Ивановну поразило предание о Брюнцвике, она почему-то увидела даже внешнее свое сходство с его обликом. Слоним писал: «М. И. была в восторге от рыцаря, от тишины, от запущенной Чертовки и через два дня после нашей прогулки принесла мне своего "Пражского рыцаря"…»

Литературный критик, публицист, издатель Марк Львович Слоним помогал печататься многим литераторам в эмиграции, поддерживал их морально и материально.

Памятник рыцарю Брюнцвику в Праге

Об одной из своих встреч в конце 20-х годов прошлого века со Слонимом вспоминал ученый-эмигрант, историк Николай Ефремович Андреев: «…

Слоним в это время уже не жил в Праге, где раньше был литературным редактором эсеровского журнала "Воля России"… Но он по-прежнему оставался редактором журнала и был тесно связан с эсерами, которых в Праге оказалось много: здесь находился центр их организации, и М. Слоним время от времени приезжал сюда, обычно выступая при этом с публичными лекциями. Мое знакомство с ним произошло на одном из литературных собраний в Земгоре. Он говорил о современной советской и эмигрантской литературе. Говорил интересно, плавно, без всяких записочек, великолепно владея словом. И главная идея его была: посмотрите, как это здорово, какая плеяда русских прозаиков, русских поэтов возникает в Советском Союзе, несмотря на сложности с режимом, а в эмиграции молодых очень мало. Он назвал Сирина-Набокова, который тогда назывался просто Сирин, назвал Газданова и, между прочим, Василия Федорова, пражанина. Заседание проходило в читальне Земгора, большой зал, пришло много народа, Слоним был известен как хороший докладчик и интересный обозреватель советской литературы, которой все страстно интересовались, но не поспевали ее читать..»

«Не обещает ничего хорошего…»

В конце 1924 года в одном из своих писем муж Марины Цветаевой Сергей Эфрон с грустью отмечал, что грядущий год «…не обещает ничего хорошего… Возможно, что ради заработка придется переехать в Париж, там есть хоть какой-то шанс найти работу, здесь (в Праге) никакого. Нас, русских, тут слишком много…».

После рождения в феврале 1925 года сына Георгия (домашние звали его Мур) Марина Ивановна действительно решила уехать во Францию, надеясь там найти новые возможности печататься и более широкую аудиторию слушателей и читателей. Усталая, но по-прежнему не сломленная, она с детьми отправляется в Париж.

Однако Прага не оставила Цветаеву без материальной поддержки даже после ее переезда в другую страну. Марина Ивановна исправно продолжала получать субсидии чешского правительства во время своего «парижского периода» жизни. И следует отметить, что эти субсидии составляли значительную часть всех ее доходов того времени.

Марина Ивановна, в свою очередь, всегда помнила доброту и терпимость пражан, с благодарностью вспоминала дружественную славянскую страну, приютившую ее семью в непростое время. Находясь во Франции и узнав о Мюнхенском сговоре 1939 года, поэтесса написала свои знаменитые «Стихи к Чехии», ставшие своеобразным признанием любви:

О, слезы на глазах!Плач гнева и любви!О, Чехия в слезах!Испания в крови!..

Возвращение

В юности поэтесса придумала себе образ благородного рыцаря своей судьбы и потом всю жизнь пыталась сохранить эту мечту, пересекая государственные границы и терпя лишения. Она приехала в Прагу и уехала оттуда — тоже ведомая этой своей мечтой.

Бедность и нищета наложились на семейные неурядицы. В 30-е годы прошлого века, в одном из писем чешской подруге Анне Тесковой, она писала из Парижа: «Все меня выталкивает в Россию, в которую — я ехать не могу. Здесь я не нужна. Там я невозможна…»

Не находя понимания в близких ей людях, изолированная родственниками от информации об истинной причине отъезда мужа и дочери на родину, Марина Ивановна вслед за ними вынуждена была вернуться в 1939 году в СССР. Оказалось — приехала на родину, чтобы умереть: сдали нервы, оглушило известие о том, что Сергей Эфрон был тайным агентом ОГПУ, последовавший за этим арест мужа и дочери… Иссякли физические силы — Цветаева ушла из земной жизни добровольно в 1941 году, в эвакуации, в российской глубинке, в Елабуге…

Мировая общественность сегодня называет М. И. Цветаеву одним из величайших европейских поэтов XX века. При этом многие из исследователей жизни и творчества Марины Цветаевой признают, подобно Марку Слониму, что «пражский период» творчества дал своеобразный толчок для дальнейшего развития ее поэтического гения.

«С щемящей нежностью…» Ариадна Эфрон, дочь Марины Цветаевой

За короткое пребывание в Праге Марина Ивановна полюбила этот город, влияние которого сказалось на многих ее стихотворениях того времени. Многие из впечатливших Цветаеву пражских образов приобрели в ее поэзии символические оттенки: Брюнцвик — страж Леты и жизни; мрачные трубы пригородных заводов — последние трубы Ветхого Завета; гора Петржин — грудь рекрута; Влтава — Лета; парки пражских дворцов и замков — сады Семирамиды.

Гимном любви к Праге было откровение Цветаевой в одном из ее писем из Парижа Анне Тесковой: «С щемящей нежностью вспоминаю Прагу, где, должно быть, мне никогда не быть. Ни один город мне так не врезался в сердце…» О, как она хотела написать «на фоне Праги» «чудную повесть» — «без фабулы и без тел, роман Душ»!.. Этот «фон Праги», составленный из разнообразия архитектурных стилей, Марина Ивановна образно называла «многодушием», необъяснимо понятным ей и близким.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});