Древо Жизора - Октавиан Стампас

— Согласен, — кивнул папа Александр. — Я тоже давно о них думаю и склонен к тому, чтобы осудить их.

— Они вывезли часть казны ордена, составляющую около трети всех сокровищ, — продолжал Бертран де Бланшфор. — Но с тех пор, как они переселились во Францию, прошло уже десять лет. За это время, насколько мне известно, они так и остались при своих деньгах, а наши богатства выросли втрое.

При этих словах великого магистра папа судорожно сглотнул.

— Так вот, Ваше Святейшество, я склоняю пред вами голову и готов часами лобызать крестик, вышитый на носу вашего башмака, а на ваш запрос отвечаю: мы готовы выделить любую сумму для нужд папского престола и под самый маленький процент. Но от вас в этот опасный для ордена Христа и Храма момент требуется некое волевое действие. Мы просим вас издать особую буллу, в которой бы раз и навсегда провозглашалась независимость ордена тамплиеров от какой, бы то ни было власти, кроме папской.

— Я издам такую буллу, — сохраняя достоинство, кивнул папа.

— Это еще не все, — диктаторским тоном продолжал Бертран де Бланшфор. — Имения тамплиеров должны быть освобождены от церковной десятины.

— К-хмм! — кашлянул папа, — Мне потребуется очень большая сумма для борьбы с Фридрихом.

— Я же сказал, что мы готовы выделить любой займ, — сказал Бертран и посмотрел на папу так, что тому померещилось, будто он хочет схватить его за горло. — А кроме того, мы дадим займы и Фридриху.

— Что? Фридриху?! — вскричал папа.

— Да, — кивнул великий магистр. — Но назначим ему большие проценты, а когда придет время платить, мы сделаем так, чтобы он снял с себя последнюю рубашку. Приготовьтесь к тому, что победа над ним вас ожидает не раньше, чем лет через пять-шесть. Но это будет сокрушительная победа, это будет незримый, но страшный удар по Барбароссе, который сотрет его в порошок. Готовы ли вы ждать эти пять-шесть лет ради такого триумфа?

— Ради такого — готов.

— А десятина?

— Я освобожу вас от нее.

— Прекрасно. И последнее. Священники орденских церквей должны быть освобождены от епископской юрисдикции. Пусть ни один епископ не сует свой нос, как и кем совершаются литургии в наших церквах.

— Ну, это уж слишком! — возмутился папа. — Что скажет мое высшее духовенство?

— Так надо, — сказал Бертран де Бланшфор, гипнотизируя папу своим сверлящим взглядом.

— Согласен, — махнул папа рукой.

— Да, вот еще, — пользуясь моментом его слабости, решил дожать до конца Бертран. — Пусть все сокровища и реликвии, найденные тамплиерами, навсегда останутся в руках ордена.

— А нельзя ли без этого пункта?

— Нельзя.

— Что ж, включу и его, но чтоб это было ваше последнее требование. Мое терпение на исходе.

— Большего мы от вас не требуем Ваше Святейшество, и смиренно преклоняем колена, тронутые вашей любовью к нам и заботой о процветании ордена тамплиеров и всего христианского мира. Благословите грешного раба Божия Бертрана.

— Благословляю во имя Отца и Сына и Святого Духа, аминь! — с легкой улыбкой произнес папа. — Ну хорошо, а теперь скажите мне, что за безобразие вы тут затеяли с этим шутовским походом?

— Французы, Ваше Святейшество, оттого так славятся в битвах, что умеют хорошо повеселиться, и оттого так набожны, что умеют иногда и посмеяться над своей набожностью, — улыбнувшись в ответ, произнес великий магистр.

— Ну-ну, баловники, — покачал головой папа. — Только смотрите, не развратничайте. Помните, что говаривали древние: «Развратом разрушается достояние отечества»

— Pene bona раtria lасеrаrе, — сказал Бертран, вспоминая подземелье под Жизорским вязом.

Кентерберийский аббат Томас Беккет, занимающий должность королевского канцлера, с каждым годом приобретал все больший авторитет, и потихоньку его уже начали сравнивать с самим Бернаром Клервоским. Он развернул активнейшую деятельность, добиваясь от государства предоставления больших свобод для Церкви. Король Генри II, вернувшись один, без королевы, в Англию, всю свою досаду излил в борьбе с Томасом. Он добился того, чтобы собор в Кларендоне издал шестнадцать постановлений, полностью перечеркивающих все, чего добивался Томас, и сам отправился в Кентербери, везя с собой эти постановления с тем, чтобы он их подписал.

Перед самой этой поездкой Генри получил известие о том, что Элеонора возвращается из Марселя морским путем в Англию. Шутовской маримадленский поход закончился. Добравшись до Марселя, баловники устроили потешный штурм города, закончившийся тем, что и впрямь была обнаружена таверна с названием «Мари Мадлен». Ее разрушили до основания, а когда стали рыть в подвале, произошло настоящее чудо — был найден сундук с золотыми монетами, общей стоимостью в пятьсот бизантов или пять тысяч турских ливров. Десятую часть этого сокровища Элеонора взяла себе, а остальные раздала участникам похода, причем, львиная доля досталась тамплиерам, особо постаравшимся при разрушении таверны и раскопках. Трубадуры сложили множество кансон, воспевающих прозорливый женский ум и сравнивающих неудачный поход Людовика VII в Святую землю с удачным походом его бывшей жены в таверну «Мари Мадлен».

Приехав в Кентербери, Генри узнал, что настоятель обители находится в храме, и отправился туда. После того, как он был тут в последний раз, главный храм аббатства заметно преобразился стараниями Томаса. Одна его сторона до сих пор оставалась в лесах — там шли отделочные работы. «Ишь ты, — подумал Генри, — хочет, чтоб у него храм был не хуже, чем в Оксфорде или Винчестере!» Эта мысль не потешила его ибо он знал, что если придется каким-то образом избавиться от непослушного попа, работы наверняка остановятся, и замысел Томаса по обновлению собора неизвестно когда потом воплотится.

Войдя в храм, король увидел священника, к которому приехал, стоящим на коленях перед распятием. Он медленно приблизился к нему и увидел, что глаза у Томаса закрыты, а под веками угадывается, что зрачки закатились вверх. Некоторое время Генри стоял, смотрел на это неподвижное лицо и с неудовольствием гадал, ломает ли Томас комедию или действительно находится в молитвенном экстазе и не слышит ничего вокруг себя. Наконец глазные яблоки под прикрытыми веками шевельнулись, зрачки стали опускаться, а глаза медленно открываться. Генри почему-то смутился и сделал три шага назад, очутившись за спиной у аббата.

— Король Англии Анри Плантажене? — спросил Беккет, и на Генри особенно подействовало, что фраза, прозвучала по-французски.

— Да, Ваше Преосвященство, — ответил король по-английски, и дальше весь этот разговор так и продолжался в странной манере, будто Беккет был француз, а Анри англичанин.

— Ты приехал для того, чтобы узнать от меня свою дальнейшую судьбу?

— Не совсем так. Я привез вам конституции Кларендонского собора. Но, в общем-то, вы правы. Я чувствую, что моя дальнейшая судьба каким-то образом зависит от вас.

— Судьба всех королей зависит от Бога, но монахам иногда бывает она ведома. Так что ты хотел узнать? Что-нибудь про свою Элеонору?

— Да, святой отец, я хотел бы узнать о ней что-нибудь от вас.

— Хотя бы о том, почему она так упорно отказывается от таинства принятия Святых Даров, не так ли?

— Да, если уж начинать, то именно с этого.

— Тут многое кроется в ее поведении, — отвечал Беккет, поворачиваясь, наконец, к королю в полоборота. — Но, пожалуй, не самое главное. Она боится утратить некую колдовскую силу, которая позволяет ей в ее сорок лет выглядеть не старше двадцати пяти. Она боится, что тогда не сможет иметь больше любовников, да и вы разлюбите ее, ваше величество.

— Вы говорите, что это не главное, что же тогда главное?

— На самом деле она боится гораздо больших бед для себя, ибо старение неизбежно ведет к смерти, а смерть возносит одних в высоты, где царствует неземное блаженство, а других низвергает в бездонные пропасти, вроде той, которой она недавно поклонялась. Вот чего она боится больше всего — этих страшных черных дыр. Они являлись мне в моих виденьях. Элеонора старается черпать из них свои силы и заодно умоляет их как можно дольше продлить ее существование здесь, на земле, как можно дольше не забирать ее к себе.

— Вы говорите ужасные вещи, Святой отец, — содрогнулся король.

— Еще ужаснее то, что я скажу вам сейчас, Ваше величество, — еще немного обернувшись, промолвил аббат Кентерберийский.

— Я готов выслушать от вас любое признание, — покорно приготовился слушать Генри.

— Вы обречены, если не возьметесь за ум. Вам необходимо смириться с моими требованиями, прогнать от себя распутную девку, как это сделал ее предыдущий супруг.

«Ах вот оно что, — мысленно усмехнулся король. — Все свелось к тому, чтобы я ослабил королевскую власть над церковной. Старый плут, он все-таки ломает комедию!»

— Вы молчите, — произнес «старый плут», хотя он вовсе не был старым, ему было всего на три года больше, чем Элеоноре. — Я понимаю смысл вашего молчаний. Вы думаете: «Старый жонглер опять затянул свою опостылевшую песню». Но, уверяю вас, вы заблуждаетесь. За несколько минут до вашего появления здесь, я мысленно беседовал с душой Бернара Клервоского, которая ныне вкушает от высших блаженств и находится в самом Эмпирее. Когда я спросил его о вас и Элеоноре, он четко ответил мне: «Происходят от дьявола и к дьяволу отыдут». Я еще раз спросил его, и он ответил мне той же фразой, слово в слово.