Искры революции - Александр Панов

Осокин вынимал маузер из кобуры, клал его на стол, выпрямлялся во весь рост и, повысив голос, продолжал:

— Я должен предупредить тех, кто до сих пор нам не товарищи, што с ними буду разговаривать вот этим языком. — Осокин выразительно смотрел на маузер.

Такое объяснение вызывало озлобление среди инженерно-технических работников. Осокин считал это закономерным. — «Буржуйские холуи» всегда будут недовольны», — рассуждал он и еще крепче «завинчивал гайки». Этим воспользовались эсеровские подголоски. Они повели агитацию в цехах против большевиков, «дорвавшихся до власти».

В январе 1918 года в Сим из Аши приехал Гузаков. Он обратился в партийный комитет с просьбой созвать общезаводское рабочее собрание.

Рабочие, прочитавшие объявление о том, что с докладом о международном положении выступит Гузаков, пришли в клуб раньше назначенного часа.

— Ну, что-то скажет нам наш председатель! Скоро ли будет мировая революция? — переговаривались между собой рабочие, ожидая начала собрания.

На сцену вышел председатель заводского комитета профсоюза Минцевич. Он объявил, что слово для доклада предоставляется Петру Васильевичу Гузакову. Буря аплодисментов покатилась по залу. Рабочие уважали младшего Гузакова.

Низко поклонившись слушателям, которых собралось столько, что негде яблоку упасть, Петр Васильевич неторопливо начал речь:

— Дорогие товарищи! Я знаю, что вы все с волнением следите за событиями в нашей стране и за границей. Так вот, товарищи, события эти складываются вот как: за границей революции пока еще нет. Капиталисты разных стран сговариваются между собой, как бы задушить нашу революцию. Этим и объясняется международная обстановка. А в нашей стране распространилась власть Советов. Упразднены прежние министерства. А вот на днях распущено и Учредительное собрание, потому что оно отказалось подтвердить декреты Второго съезда Советов о мире, о земле и о переходе власти к Советам. И последнее, товарищи, в связи с чем я и приехал к вам. Гидра контрреволюции подняла уцелевшие головы. Казацкий атаман Каледин захватил Ростов-на-Дону, наступает на Донбасс и рассчитывает двинуться на Москву. Но революционный Донбасс мобилизовал все свои силы против Каледина. Туда посланы красногвардейские отряды из разных городов. Вторая голова гидры — это сторонник монархии атаман Оренбургского казачьего войска Дутов. Он собрал офицеров, юнкеров, казацких кулаков, башкирских националистов и двинул их против Советов. Совнарком послал на дутовский фронт отряды из разных городов. Сейчас идут упорные бои. Уфимский губревком поручил мне призвать вас на помощь. Я думаю, что вы сами понимаете, нам нельзя ждать, когда Дутов захватит наш завод и задушит нашу власть.

Докладчик замолчал. Рабочие и бывшие фронтовики крепко задумались. Значит, опять воевать. Опять бои, жертвы…

— Вот негодяи! — вдруг произнес старый большевик Павел Платонович Лебедев. Увидев, что на него смотрят. Лебедев встал:

— Я говорю, не дают нам мирно пожить, не хотят отдать награбленное и допустить до власти работников, веками гнувших спины перед господами. Ну мы им, гадам, свернем головы! Я готов завтра же отправиться на дутовский фронт!

Лебедев сел. Одновременно встали Горбунов Иван Павлович, Тараканов Василий Степанович и Чеверева Лидия Михайловна. Они, перебивая друг друга, крикнули:

— И я готов, и я готова!

— Сформируем отряд против дутовских гадов! — кричали почти все. Похоже было, что все изъявляют желание завтра же пойти в бой с контрреволюцией. Но, очевидно, кто-то высказал иную точку зрения, завязался спор.

Гузаков громко крикнул: «Товарищи!» Народ умолк.

— Товарищи, я заметил, что гражданин Жеребин желает сказать свое мнение, не так ли?

— И скажу, — запальчиво ответил с места Жеребин.

В зале насторожились.

— Мы вот с Шельцовым, — он показал на сидевшего рядом, — смекаем, што нам и незачем идти на дутовский фронт. На нас не нападают. А насчет власти, так это их дело, Пусть устанавливают себе чего хотят. А какое нам дело до казаков. Нас не трогают, ну и мы не должны лезть в драку.

Шум потряс стены клуба. Гузаков и Минцевич — председатель, еле успокоили участников собрания.

Красногвардейцы перед походом в 1918 году: Масленников Игнатий Федорович, Ширшов Александр Алексеевич, Напалков Николай Захарович.

— Есть предложение сформировать отряд, — объявил Минцевич.

Утром, когда рабочие входили в заводские ворота, у штаба Красной гвардии задержалось около трехсот человек.

Комиссар завода, председатели партийного, профсоюзного комитетов и Совета рабочих депутатов вышли к собравшимся. Они решили отпустить пока сто пятьдесят человек. Если губвоенкомат потребует еще, пошлют дополнительно. Надо же всех одеть, обуть, вооружить.

В назначенный день добровольцы с утра собрались у здания штаба.

…Вчерашние кузнецы, слесари, токари, столяры — сегодня были неузнаваемы. В серых шинелях под ремнем, ленты с патронами через плечо, за поясом гранаты, в руках винтовки со штыками.

Со всех сторон сюда шли рабочие, чтобы проводить своих защитников на неожиданно возникший фронт. Еще совсем недавно они вот здесь же, на этой небольшой площади, с радостью говорили о том, что уж теперь-то войне конец, и вдруг опять фронт и не где-нибудь там, на германской границе, а вот — рядом, под Оренбургом!

Злоба кипела в сердцах рабочих, только что начавших строить новую жизнь, жизнь без капиталистов и без войн. Они шли сейчас к штабу Красной гвардии, чтобы на прощание сказать своим братьям и сынам напутственное слово.

Пока вышел командир отряда, серые шинели смешались с черными тужурками, пальто и шубами. Кто-то плакал, обнимая солдата. Кто-то спешил сказать недосказанное, кто-то громко смеялся, заглушая боль расставания. Вот заиграла гармошка. В круг вырвался лихой кузнец Георгий.

— Э-эх! Заходили руки, ноги, закружилась голова! Попляшу еще немного, пусть посмотрит кармала!

— О-го-го! — загоготала толпа. А он, заткнув полы шинели за ремень, шел по кругу, выбивая дробь и напевая — барыня, барыня, ты моя сударыня… Э-эх!

— Тра-тарата-ра-тата, — выговаривали кованые сапоги. Гармошка поддавала жару. Добровольцы в ритм гармошке подпевали частушки. Вдруг над толпой пронеслось:

— Отря-а-ад, в коло-онну по четыре стройся!

Оборвались песни, умолкла гармошка, отделилась серая масса, отошли в сторону отцы, деды, братья, матери, жены, невесты и сестры.

— Рравня-айсь! Смирно-о! — командовал Лебедев. Он осмотрел вытянувшийся строй и четким шагом, приложив руку к головному убору, направился к группе людей, стоявших против строя. Подтянутый, в шинели, сшитой по плечу, он отличался от рядовых тем, что справа на ремне у него висела кобура с наганом, слева — полевая сумка, на груди болтался бинокль и на левом рукаве была красная повязка.