Земные и небесные странствия поэта - Тимур Зульфикаров

И так печальна так пьяна была Русь…

Так холомы и долины ее травой могильной рухлой таким гробовым барвинком бурьяном заросли…

Так были рыдательны деревни русскиа богооставленные пианые и поля некормленныя сиротские ничьи отнятые у вековых мужиков сеятелей радетелей…

Так была печальна Русь, что Анастасия не могла понять — это живая Русь или в загробном бреду смуте смерти такая явилась привиделась она?..

И не могла понять Анастасия-матерь: Русь! ты жива иль мертва?..

И не могла понять матерь Анастасия — она на земле еще иль уже под землей она…

Да…

…Ой Русь откликнись отзовись ты в яслях иль в гробах?..

Иль я в бреду предсмертном и это нож хунзахский меж грудей моих войдя упрятавшись томит сосет гнетет меня?..

И это тайно в бурке кровь течет по мне, а не слеза?.. да?..

Господи!.. Пусть кровь а не слеза…

И тогда воспомнила Она: Тоска разлияся по Руской земли, печаль жирна тече средь земли Рускыи…

О Господи Русь иль ты жива?..

О Господи иль ты весенняя ты в талом половодьи иль плачут очи моя?..

Иль Русь плачешь ты? иль плачут очи мои?..

Увы! Русь плачешь Ты. И плачут очи мои…

И Анастасия от Джимма-Кургана на Русь пришла дошла.

И от Руси на Днепр пришла. И на Днепре уже зима была.

И хватило ей крови ея.

И кровь ея повсюду за ней шла по следам ея.

И хватило крови ея на пути ея до Днепра-отца дального ея.

…Матерь мати и там у грудей млековых яблоневых орловских двухфунтовых антоновок где ты носила кормила питала лелеяла родимое дитя — теперь стоит растет бежит нож кинжал…

И там где текло млеко молозиво молоко — нынче сбирается копится тишайшая тайная руда кровь…

Матерь мама это кровь?..

…Спи спи спи сынок…

Это сон сон сон сон…

Это я принесла тебе тяжкий избыточный гиссарский необъятный тугой разрывчатый гранат гранат гранат — и разрезала расколола его у грудей моих… Да!..

О Боже, сынок, да задыхаюсь да улыбаюсь я, да это гранатовые полные ядра зерна текут свиваясь сливаясь у сливовых у дымчатых моих сосков…

Спи спи сынок… ты не можешь видеть соски матери твоей…

Спи спи сынок… закрой очи свои… а мне стыдно…

Дитя мальчик сынок мой мой мой… ой…

Далеко… уж далеко… уже далеко… уж далеко…о…

Ой…

И Анастасия ушла от Джимма-Кургана весной а на Днепр зимой уж дошла.

И хватило крови ея.

Ибо велик необъятен гиссарский разрубленный разъятый гранат!..

И кровь за ней повсюду по всея Руси по следам ея шла шла шла…

Но столько на Руси крови было! такая кровь такая талая река война на Руси по Руси всея текла, что кровь ея аки родник лесной мала неприметна была.

И так она Русь родину отчину свою прошла.

И пришла на Днепр свой.

А на Днепре зима.

А на Днепре прорубь порубь рана наша иордань неизбывная пустынная забытая лютая святая водокреща крещенская целительная стоит дымит парит манит.

Прорубь крещенская святая одна ты на Всея Руси недвижной сонной лютой ледяной одна ты живешь дымишь!..

Одна ты на Руси забытой богооставленной жива!.. Осанна!..

Да!..

…И тут Анастасия мученица пресвятая сняла с себя бурку чужую и обронила постелила ее на чистшие безлюдные днепровские снега и осталась в родной своей вологодской кружевной старинной рубахе и ветхом нательном оловянном кресте.

И взяла руками снежными унцукульскую серебряную ручку и выбрала отобрала вынесла вынула весь нож от тела своего и не было уж крови в ране потому что вся кровь изшла…

И нож был уже мертвый, ибо тело было мертвое, а нож струится живой только в теле живом…

И тут Анастасия-Русь уж осиянная уж отрешенная уже улыбчивая блаженная наклонилась над прорубью крещенской сизой и взяла руками русской древлей младой крещенской святой воды по которой тосковала она и омыла лицо свое и груди и рану.

И крест нательный оловянный поцеловала моленными последними губами:

— Сынок, сирота, Тимоша, прости мя…

И отошла от проруби и хотела сесть на бурку еще пахнущую мятными стойкими ядовитыми колхидскими табаками от которых птицы одурманенные усыпают падают умирают на маслянистых табачных плантациях (и моя Русь птица умирала) но потом воспомнила Анастасия беса и отреклась отпрянула от бурки его и села поникла на снега.

И по-бабьи охнула от хлада и померла…

И Тишайшая преставилась скончалась стала изошла изникла опочила на тишайших снегах снегах снегах рождественских крупитчатых морозных переливчатых алмазных простынях саванах льняных постелях пеленах.

И померла покорно кротко на снегах…

И с путей земных на небесные сошла…

…О Господи! чаю воскресения мертвых и жизни будущего века.

Аминь.

О Господи! Святых лик обрете источник жизни и дверь райскую, да обрящу и аз путь покаянием, погибшее овча аз есмъ, воззови мя, Спасе, и спаси мя…

…Но сынок сирота Тимоша прости мя…

И с путей земных на небесные отошла…

… И муж ее Джамал-Диловар мусульманин-шиит пришел путями загробными пыльными к Каабе а потом в Кербалу ковчег мазар кладбище усопших убиенных и тут почил остыл.

И вот сидит под деревом инжира и зовет жену свою Анастасию-Русь…

И тоскует по ней, потому что на земле мало был с ней и не насытился не насладился земной любовью с ней, потому что убили его в молодости в ярости его и затосковал в мире ином.

И вот взял Джамал-Диловар в руки горсть святой кербельской мекканской солнечной горячей пыли-праха песка и сказал:

— Там жена моя Анастасия-Русь в ледовых русских крещенских снегах у проруби одна. И хладно ей.

И я пойду к ней и песком палящим горячим нежным святым руки ее замерзшие и ноги оботру обовью обогрею облелею.

И там пролью опущу песок текуч горюч на ледяные руки и ноги ее.

И оботру обогрею солнечным горячим песком руки и ноги ея…

И пошел к жене своей Анастасии с горстью горящего текучего святого песка…

Аллаху Акбар! Аллаху Акбар!..

Аллах велик! Аллах велик!.. Айя!..

…Вот бредет грядет он дорогами азийскими верблюжьими пыльными святыми с горстью горящего песка к жене своей заиндевелой…

Вот он!..

А вот она…

…Я вижу! и я плачу блаженный смиренный от этих двух…

Вот он грядет с солнечным песком в руках…

А вот она…

…А вот Анастасия сидит у проруби крещенской днепровской и шепчет мается она:

— Там муж мой Джамал-Диловар в землях загробных мусульманских божьих в землях горючего палящего песка.

И тоскует его безводная пустынная солончаковая одинокая гортань.

И я возьму от проруби крещенской святой целительной младой крутой воды в ладони мои.

И я возьму святой светлой ледовой воды в ладони мои и пойду напою в песках мужа моего страждущего.

И Анастасия взяла воды от проруби в ладони свои и вода хранилась береглась и не колыхалась в ладонях идущих ее…

И Анастасия пошла загробными заснеженными путями искать мужа своего…

И он шел пылил в песках…

И она шла пылила в снегах…

…И будет муж пить вечную воду из ладоней жены своей.

И будет жена отогреваться вечным горячим песком из ладоней его.

И не расплещется вода…

И не растратится не утечет песок…

И Господь будет глядеть на них и возрадуется Он от этих двух…

Вот грядут они загробными дорогами путями друг к другу…

…Анастасия-Русь прощай!..

Джамал-Диловар-Азия прощай!..

Ибо вечна встреча на божьих загробных путях…

А в постели а в железной кроватке спит дитя…

…Сон мой? сон? сон? сон!.. ой!..

И я лечу валюсь в колодезь погреб хладный затхлый твоя как оборвавшаяся бадья ладья ведро!

Ай!..

Ай сон в кручине как корабль в пучине…

Ай я тону лечу в колодезь как бездонная беспутная бедная ладья бадья…

Сон где дно твое?..

Сон колодезь я устал устал. Устал я спать!..

Сон колодезь где дно твое? где твоя вода?..

Да вот дно! да вот вода! да вот бьет о дно долголетящая долгоищущая ладья бадья! да нет на дне воды а лишь тина вязкая одна!

Да!..

Да и светло огненно в кибитке нашей.

Нощь что ли прошла протекла?..

Утро что ли?..

И я срываюсь вздымаюсь с кровати своей и ищу зову свою мать.

Да нет ее…

Тогда я выбегаю из кибитки на улицу.

Там горит древляя Чинара Сасанидов.

Там горит Древо предков моих облитое бензином.

Там горит мазар кладбище предков моих.