Светлячок надежды - Кристин Ханна

– Я люблю тебя, Мара.

– Что ты делаешь на Рождество?

В разговоре повисла пауза. Маре показалось, что она слышит вздох.

– Ничего, – ответила ее крестная.

– Все изменилось, да? – сказала Мара.

– Да, – согласилась Талли. – И мне это очень не нравится. Особенно в такие дни, как сегодня.

Вот за это Мара и любила свою крестную. Талли была единственным человеком, который никогда не лгал и не говорил, что станет легче.

Первые несколько месяцев в школе в Беверли-Хиллз были настоящим кошмаром. Мара отставала по всем предметам, и ее оценки снизились. Программа была сложной и предполагала конкуренцию, но проблема заключалась не в этом. На уроках Мара не могла сосредоточиться, и ни один предмет не вызывал у нее интереса. В начале седьмого года ее вместе с отцом пригласили на беседу с директором и психологом. Сочувствующие взгляды, прищелкивание языком, беспрерывное повторение слов «горе» и «лечение». К концу беседы Мара поняла, что ждали от нее в этом новом, лишенном матери мире. И с трудом удержалась от признания, что ей наплевать.

А потом посмотрела в глаза отца и поняла, как сильно разочаровала его. «Чем я могу тебе помочь?» – тихо спросил он. Раньше Мара думала, что ждала именно этого, предложения помощи, но, когда он спросил, стало еще хуже. Мара поняла то, в чем не признавалась себе раньше. Она не хотела помощи. Она хотела исчезнуть. И теперь знала, как это сделать.

Не оставлять следов.

После этой беседы Мара притворилась, что все в порядке. По крайней мере, до такой степени, чтобы обмануть отца. Это оказалось до смешного просто. Пока она приносила хорошие отметки и улыбалась за ужином, он смотрел сквозь нее – был слишком занят работой. Мара усвоила урок: нужно быть послушной. Няня мальчиков, Ирэна – женщина с печальными глазами, которая при первой же возможности рассказывала, что ее дети выросли и уехали и у нее теперь уйма свободного времени, – тоже не обращала на нее особого внимания. Достаточно было сказать, что ее приняли в несколько спортивных команд, и Мара могла уходить и приходить, когда угодно. Никто не выражал желания посмотреть игру с ее участием и не интересовался ее успехами.

К выпускному классу Мара в совершенстве овладела искусством обмана. Каждое утро вставала вовремя и с затуманенными от ночных кошмаров глазами ковыляла в ванную. Она редко давала себе труд помыть голову или принять душ, даже в будни, перед школой. Это отнимало у нее слишком много сил. И ей, похоже, было абсолютно безразлично, как она выглядит.

Она оставила все надежды завести друзей в школе – да и не нужны ей эти пустышки, которые считают, что твоя ценность определяется стоимостью автомобиля.

Наконец наступил июнь восьмого года. Окончание средней школы Беверли-Хиллз. Вся семья собралась внизу, ждали Мару. Ради такого события прилетели бабушка с дедушкой и Талли. Они были полны радостного возбуждения, перекидывались такими словами, как «волнение», «достижение» и «гордость».

Ничего похожего Мара не чувствовала. Протягивая руки за выпускной мантией, она ощутила холодный, липкий страх. Дешевый полиэстер шуршал у нее под пальцами. Надев мантию и застегнув молнию, она подошла к зеркалу.

Бледная, худая, с припухшими глазами, под которыми проступали голубые тени. Почему никто из людей, которые якобы ее любят, не замечают, как плохо она выглядит?

Пока Мара делала все, что от нее требовалось – выполняла домашние задания, рассылала документы в колледжи и притворялась, что у нее есть подруги, – никто не присматривался к ней. Это был ее сознательный выбор, она сама так хотела – но все равно страдала. Мама обязательно заметила бы, как она несчастна. Это еще одна истина, которую усвоила Мара: никто не знает тебя лучше, чем мама. Сейчас она все бы отдала за тот взгляд – нет, юная леди, так не годится, – который когда-то приводил ее в бешенство.

Снизу послышался громкий голос отца.

– Пора идти, Мара!

Она подошла к комоду, не в силах оторвать взгляд от музыкальной шкатулки. От предвкушения сердце ее учащенно забилось.

Мара откинула крышку. Внутри лежал нож и десятки крошечных кусочков марли, коричневые от засохшей крови – реликвии, которые она не могла выбросить. Мара медленно раскрыла нож, закатала рукав и сделала быстрый, маленький надрез на внутренней стороне предплечья, где его никто не увидит.

И сразу же поняла, что лезвие вошло слишком глубоко.

Кровь потекла по руке, забрызгала пол. Ей нужна помощь. И не только для того, чтобы остановить кровотечение. Она не владела собой.

Мара спустилась в гостиную. Кровь капала на каменный пол у ее ног.

– Помогите мне, – тихо сказала она.

Первой среагировала Талли.

– Господи, Мара, – прошептала крестная и швырнула фотоаппарат на диван. Потом бросилась к Маре, схватила за другую руку, потащила в ванную и усадила на крышку унитаза.

За ними в ванную ворвался отец. Талли рылась в шкафчиках, разбрасывая куски мыла, расчески и тюбики зубной пасты.

– Что, черт возьми, происходит? – крикнул он.

– Бинты! – рявкнула Талли, опускаясь на колени перед Марой. – Быстро!

Отец исчез, но тут же вернулся с марлей и пластырем. Он стоял в стороне, растерянный и злой, пока Талли накладывала жгут, чтобы остановить кровотечение, а затем перевязывала рану.

– Ну вот, – сказала Талли. – Но мне кажется, надо наложить швы. – Она отступила, пропуская отца вперед.

– Боже… – произнес он, качая головой. Потом наклонился и посмотрел в глаза Маре.

Он попытался улыбнуться, и Мара подумала: «Это не мой папа, мужчина, который не может расправить плечи и редко смеется». Отец уже не был самим собой – не больше, чем она той дочерью, которую он помнил. Он даже поседел – когда это началось?

– Мара? Что случилось?

От стыда она не могла вымолвить ни слова. Хватит с него разочарований.

– Не бойся, – сказала Талли. – Когда ты просила помочь, то имела в виду лечение?

Мара смотрела в ласковые карие глаза крестной.

– Да, – прошептала она.

– Ничего не понимаю. – Отец переводил взгляд с Мары на Талли.

– Она сделала это специально, – объяснила Талли.

Мара видела растерянность отца. Он и представить не мог, что это – резать себя – помогает.

– Как я мог не заметить, что ты причиняла себе боль?

– Я знаю того, кто ей поможет, – сказала Талли.

– Здесь, в Лос-Анджелесе? – Папа поворачивается и смотрит на нее.

– В Сиэтле. Помнишь доктора Харриет Блум в моем шоу? Обещаю, что она примет Мару в понедельник.