Охота за слоновой костью. Когда пируют львы. Голубой горизонт. Стервятники - Уилбур Смит

— Мне нужно поговорить по вашему телефону, — сказал он полицейскому капралу, как только начальник участка в сопровождении группы вооруженных констеблей уехал на зеленом «лендровере» в сторону Чивеве.

— Это — служебный телефон, — отрицательно покачал головой капрал. — Не для посторонних.

Дэниел достал синюю банкноту достоинством в десять зимбабвийских долларов и положил ее капралу на стол.

— Мне всего лишь нужно позвонить по местному номеру, — объяснил он, и банкнота удивительным образом исчезла. Капрал улыбнулся и жестом пригласил его подойти к телефону. У Дэниела появился еще один друг.

Айзек Мтветве ответил почти сразу же, как только телефонная станция в Карои соединилась с Мана-Пулз.

— Айзек! — выпалил Дэниел с облегчением. — Ты давно вернулся?

— Я только что вошел к себе в кабинет, — ответил ему Айзек. — Мы вернулись минут десять назад. У меня ранен один человек. Надо срочно доставить его в больницу.

— Значит, вы вошли с ними в соприкосновение?

— Да уж, соприкосновение было. Все, как ты говорил, Дэнни: большая банда, и сплошь головорезы.

— Ты кого-нибудь задержал, Айзек? — нетерпеливо перебил Дэниел. — Если тебе удалось сцапать хотя бы парочку, то все в порядке.

Глава VII

Айзек Мтветве стоял у штурвала шестиметрового десантного катера, мчавшегося в ночи вниз по реке. Объездчики, его подчиненные, сидели на палубе, прячась за планширом[2] и зябко кутаясь в шинели: на воде было прохладно, и к холоду речного тумана добавлялся ветерок от движения катера.

Навесной мотор работал с перебоями, а время от времени глох. Айзеку дважды пришлось пускать катер по воле волн, а самому возиться с мотором. Его позарез нужно было целиком перебрать, но вечно не хватало валюты на импортные запчасти. Заставив его в очередной раз заработать, Айзек направил катер вниз по течению.

Над темными силуэтами деревьев по берегу Замбези висел толстый ломоть луны. Света ее Айзеку вполне хватало, чтобы разогнать катер до предельной скорости. Хотя он знал каждую излучину и каждый прямой участок реки на протяжении восьмидесяти километров до самого Тете и мозамбикской границы как свои пять пальцев, в безлунную ночь даже он с трудом обходил все мели и скалистые выступы, что сейчас лежали у него на пути.

В свете луны клочья речного тумана переливались как жемчужная пыль, а открытые участки воды сияли подобно полированному черному обсидиану. Приглушенное урчание мотора и скорость катера позволяли двигаться так, что издалека его приближения не обнаружить. Катер поравнялся с небольшим стадом гиппопотамов, которые паслись на заросших тростником берегах реки, прежде чем эти плавучие чудовища успели его заметить. В панике они заспешили по крутым и скользким тропинкам к реке и стали плюхаться в воду, поднимая тучи брызг. Стаи диких уток, устроившихся на ночлег в лагунах и тихих заводях, оказались более чуткими. Почуяв катер, они взлетали, шумно хлопая крыльями, и луна высвечивала их силуэты.

Айзек в точности знал, в каком направлении ему нужно двигаться. Он был борцом за свободу во время партизанской войны и переправлялся через эту самую реку во время набегов на фермы белых и нападений на силы безопасности незаконного режима Яна Смита. Он знал все приемы и уловки браконьеров. Некоторые из них в свое время были его боевыми соратниками, но теперь превратились в его врагов. Он ненавидел их ничуть не меньше, чем головорезов из формирований «Селус скаутс» или «Родезийская легкая кавалерия».

Ширина Замбези на этом участке ниже Чирунду и Мана-Пулз достигала почти восьмисот метров. Налетчикам потребовались бы лодки, чтобы переправиться через ее могучие зеленые воды. А раздобыть лодки они могли бы так же, как когда-то партизаны, — у местных рыбаков.

Замбези кормит целое племя рыбаков-кочевников, строящих селения по ее берегам. Селения эти недолговечны, поскольку уклад жизни обитателей подчинен настроеньям реки. Во время половодья, когда Замбези заливает пойму, люди вынуждены перебираться повыше. Им приходится следовать за косяками тилапий, терапонов и усачей — их основной пищей, так что раз в несколько месяцев скопления примитивных хижин с коптильнями для рыбы опустевают и постепенно разрушаются, а племя находит себе другое место для очередной стоянки.

В обязанности Айзека входило наблюдение за перемещениями рыбацкого племени, потому что эксплуатация ими рыбных богатств Замбези оказывала сильнейшее влияние на экологию реки. Сейчас же он почувствовал в ночном воздухе запах дыма и копченой рыбы и приглушил мотор, а затем потихоньку подошел к северному берегу. Если браконьеры пришли из Замбии, возвращаться обратно они наверняка будут здесь.

Запах рыбы ощущался здесь явственнее, и низко над водой плыли клубы дыма, смешиваясь с речным туманом.

На берегу небольшой заводи притулились четыре хижины с косматыми тростниковыми крышами, а на узкой кромке суши под ними сохли четыре выдолбленных челнока.

Айзек подвел катер к берегу и спрыгнул на землю, попросив одного из своих объездчиков подержать судно у берега. Из низенькой двери какой-то хижины выползла древняя старуха в одной лишь юбке из антилопьей шкуры. Ее высохшие груди, висевшие как пустые мешки, ничем не были прикрыты.

— Я вижу тебя, старая мать, — уважительно приветствовал ее Айзек. Он всячески старался поддерживать хорошие отношения с речным племенем.

— Я вижу тебя, сынок, — хихикнув, ответила старуха, и Айзек почувствовал исходивший от нее вонючий запах конопли.

Люди племени батонга растирали коноплю и, смешав ее со свежим навозом, лепили шарики, которые затем высушивали на солнце и курили в глиняных трубках с тростниковым чубуком.

Обычай этот, существующий благодаря особому разрешению правительства, был особенно распространен среди старых женщин племени.

— Все ли твои мужчины у себя в хижинах? — тихо спросил Айзек. — Все ли челноки на берегу?

Прежде чем ответить, старуха высморкалась. Зажав одну ноздрю большим пальцем, она выстрелила из другого комочком серебристой слизи в костер, затем ладошкой вытерла нос.

— Все мои сыновья и их жены спят в хижинах, и их дети с ними, — прокудахтала она.

— Вы не видели здесь чужаков с ружьями, желавших переправиться на ту сторону реки? — продолжал расспросы Айзек.

Старуха почесалась и отрицательно покачала головой: — Никого чужих мы не видели.

— Я чту тебя, старая мать. — Айзек, как того требовал этикет, вложил ей в морщинистую лапку небольшой бумажный пакетик с сахаром. — Мир тебе.