Березовский и Абрамович. Олигархи с большой дороги - Александр Хинштейн

«Так прошло несколько месяцев, – продолжает Пантелеева. – Кажется, в начале весны приехал Аркадий и увез жену и сына в Сыктывкар. Фаина Борисовна несколько раз передавала приветы от Иры, говорила, что вот та приедет и проверит наши достижения в музыке… Но она не приехала…»

История их любви могла бы стать очень красивой сказкой. Но у этой сказки впереди был удивительно печальный конец.

Роману не исполнилось и года, как случилась беда: в результате неудачно сделанного аборта Ирина оказалась в больнице. Когда врачи поставили диагноз – лейкоз – было уже поздно.

Медсестра республиканской больницы Светлана Скрябина провела у ее постели целый месяц.

«Она лежала, совсем не вставая с постели, целыми днями вязала костюмчик голубенький для сына. Муж Аркадий навещал все время. Он чувствовал себя очень виноватым; настолько переживал, прямо слезы катились из глаз: „Ирочка, моя дорогая“. Однажды привел маленького Рому. Она была еще в сознании. Потом ей стало очень плохо… Кислорода для аппарата искусственного дыхания не хватало, Аркадий возил откуда-то баллоны: кажется, из Воркуты. Ее перевели в отдельную палату. На рассвете, не приходя в сознание, она умерла».

Ирина Абрамович ушла из жизни 23 октября 1967 года, не дожив ровно суток до первого дня рождения своего сына; ей самой было тогда всего лишь 28 лет.

«Когда в музыкальной школе узнали о трагедии, – вспоминает Екатерина Пантелеева, – все плакали: и педагоги, и ученики, и их родители. Ирину Васильевну очень любили за доброту и отзывчивость».

После смерти единственной дочери саратовская бабушка прокляла своего зятя. Ее соседка по лестничной площадке Лариса Астраханова рассказывает, что та навзрыд, прямо на похоронах, поругалась с Аркадием и его родней, обвинив их в смерти Ирины.

Это проклятье оказалось поистине роковым. Аркадий Абрамович пережил свою жену всего на полтора года: в мае 1969-го рухнувшим на стройплощадке инструментом (по одной версии, это была бетонная плита, по другой – устройство для забивания свай, по третьей – стрела от башенного крана) ему переломало позвоночник, ноги и шею. По трагическому совпадению Аркадия привезли в больницу в дежурство той самой медсестры Скрябиной, проводившей в последний путь его жену. Не приходя в сознание, он скончался через несколько суток.

Так Роман Абрамович остался круглым сиротой…

На воспитание его взял дядя – старший брат отца Лейб, живущий в городке с залихватским названием Ухта. Собственных сыновей у него не было, и всю нерастраченную любовь обратил он на племянника. (До школы Роман вообще не знал, что живет в приемной семье.)

Что представляла собой Ухта в конце 1960-х? «Город республиканского (АССР) подчинения в Коми АССР, – читаем мы в энциклопедии того времени, – расположен на холмистых берегах р. Ухта и её притока Чибью (бассейна Печоры) в 333 км к северо-востоку от Сыктывкара, 61 тыс. жителей. Возник в 1931 г. как поселок Чибью, город с 1943 г. Центр нефтегазовой промышленности республики. Ведущее предприятие – нефтеперерабатывающий завод; механический и ремонтно-механический заводы, мебельная фабрика, предприятия стройматериалов, пищевой промышленности. В Ухте – Печорский научно-исследовательский и проектный институт нефти, филиалы всесоюзных научно-исследовательских институтов газа и по строительству магистральных трубопроводов, индустриальный институт, 3 техникума».

Словом, даже на фоне Сыктывкара дыра дырой: серый, провинциальный городок, выстроенный руками зэков и расконвоированных уголовников.

По местным ухтинским меркам Лейб Абрамович был большим человеком: начальником снабжения крупнейшего в Коми предприятия «Печорлес», входившего в структуру «Комилесресурса». В эпоху тотального дефицита он отвечал за распределение недоступного простым смертным великолепия: мебели, деликатесов, одежды. Все городское начальство кормилось у него с руки, так что будущий олигарх рос, не зная отказа ни в чем.

Их квартира на Октябрьской улице была заставлена престижной мебелью и хрусталем, холодильники ломились от разносолов. Мальчика одевали с иголочки, покупали лучшие игрушки.

Но при этом – случай уникальный – маленький Абрамович вел себя на удивление скромно. Богатство и достаток совсем не портили его. Он не рос избалованным барчуком, а совсем напротив, отличался скромностью и завидным послушанием. Иван Лагода, ухтинский сосед Абрамовичей по лестничной клетке, вспоминает:

«Рома всегда был стеснительным и очень воспитанным. Если встретит кого-то из старших, обязательно поздоровается: в нашем подъезде он был такой единственный, остальные мальчишки прошмыгнут мимо – и все. И еще мы замечали, что дядя и тетя всегда контролировали, куда он пошел, где находится».

«Всегда на лице улыбка. Веселый, с юмором, подвижный», – таким запомнил Абрамовича его детский приятель Дмитрий Сакович. Улыбка эта, кстати, по его утверждению, ничуть не изменилась и по сей день.

Но надолго в Ухте Роман не задержался: после первого класса дядя отправил его в Москву, куда благополучно успела уже перебраться сыктывкарская бабушка Татьяна Семеновна. Там же, в столице, на ответственной строительной должности трудился и второй его не менее предприимчивый дядя Абрам.

Когда соседи и знакомые удивленно спрашивали Лейба, зачем он отсылает ребенка в чужой город – здесь-то, в Ухте, все у него схвачено и повязано, – Абрамович-старший прозорливо замечал, что Роме надо завоевывать Москву, а не гнить в провинции.

Семья дяди Абрама жила в самом центре столицы, внутри Садового кольца. Школа № 232, куда отдали его, считалась престижной: здесь учились дети из хороших семей.

Но приехавшего из провинции сироту одноклассники-мажоры приняли на удивление спокойно: никто Абрамовича не травил, не потешался над ним.

Новый ученик Абрамович обладал завидным талантом: он умел ладить со всеми – и со сверстниками, и с учителями, даром что учился довольно посредственно. (Впрочем, если успеваемость его начинала совсем уж резко падать, в дело мгновенно вступал предприимчивый дядя Абрам, умеющий смягчить учительское сердце вовремя поднесенным презентом.)

В новой семье конфликтов у него тоже не возникало: Роман Аркадьевич полностью соответствовал образу интеллигентного, воспитанного ребенка, которым грезили его родственники; даже ходил в музыкальную школу играть на трубе.

Сегодня в родной альма-матер имя его практически канонизировано: каждый первоклассник знает, что именно здесь учился главный российский олигарх, а всякого входящего внутрь на месте, где под девизом «Учиться, учиться и учиться» висел раньше лик Ленина, встречает парадный портрет Романа Аркадьевича. (Еще одна мемориальная табличка красуется у дверей его бывшего класса.) Стараниями Абрамовича в школе сделан ремонт, куплены мебель, компьютеры, разбит стадион. (Все ремонтные работы, как профессиональный строитель, лично курировал его дядя Абрам.)

Администрация собирается даже организовать мемориальный музей знаменитого своего выпускника. Непонятно, правда, как быть с экспонатами – учился-то он, как уже говорилось, неважно; с точки зрения педагогики – пример для подражания отвратный.

Неудивительно, что бывшие учителя отзываются теперь об Абрамовиче исключительно в превосходных тонах, с придыханием; щедрость воспитанника с лихвой компенсирует все его прошлые огрехи, а то, что казалось когда-то недостатком, подается теперь как несомненное достоинство.

Рассказы педагогов о мальчике Роме чем-то сродни ангелоподобной, кудрявой лениниане. Послушать их – уж такой Абрамович был дисциплинированный, вежливый и способный, что лучшего ученика во всей Москве не сыскать: не пил, не курил, не хулиганил, дурного слова от него никто не слышал. Хотя лично я очень сомневаюсь, что, не стань Абрамович миллиардером, учителя вообще припомнили бы его имя.

Такие люди стираются из памяти молниеносно: запоминаются лишь личности неординарные, яркие – не суть, отличники или хулиганы – а серые, ничем не примечательные, серединка на половинку, улетучиваются в момент: вроде, и не было их никогда.

«Если бы он не стал тем Абрамовичем, которого все теперь знают, никто бы о нем и не вспомнил, – соглашается его соученица, известная ныне эстрадная певица Наталья Штурм. – Лидером он не был: тихий, скромный мальчик, не примечательный ни одеждой, ни поведением, ни внешностью. Больше молчал и слушал; улыбался – у него была такая фирменная улыбочка».

После очередного благотворительного транша растроганные учителя написали Абрамовичу даже стихотворную оду; своего рода педагогическую поэму.

Опус этот заканчивается так:

«Гордимся, что учили тебя когда-то мы,Здоров будь и работай на благо всей страны!»

Хотя, если по гамбургскому счету, гордиться здесь особенно и нечем. В школе Абрамович никогда не был заметной фигурой. Учился с двойки на тройку. В его аттестате нет ни одной пятерки: даже по пению. В лидеры не рвался. Его нельзя было назвать драчуном и хулиганом, но и в забитых тихонях он тоже не значился.