Холодный ветер в августе - Бернет Воль

— Что случилось? — спросил он, лениво вытираясь полотенцем, ты на что-то сердишься?

— Нет. Прости, дорогой. Это просто нервы. Забудь. Давай скорее вытирайся, и я заколю тебе плавки.

— Он правда хороший парень, а? Мистер Франц?

— Джули? О, конечно. Я говорила тебе, что я знаю его практически всю свою жизнь.

— Он… Он был… э-э… был твоим приятелем? — О, он часто водил меня в разные места — я тебе все это рассказывала.

— Я имею в виду… — Он замолчал.

— Что?

— Я имею в виду, понимаешь, как мы?

— Милый, какая разница, что я делала? Ты должен помнить, что я женщина. Я была замужем и все такое…

— Я имею в виду, что он все еще…

— Дорогой мой! Практически каждую минуту я провожу с тобой. Как бы он смог умудриться…

— А ты бы хотела… То есть, если ты куда-нибудь пойдешь с ним?

Айрис — теперь ее глаза привыкли к полусвету — внимательно смотрела на Вито. Он стоял, крепко упираясь кулаками в узкие бедра. Стройный мальчик со слегка раздавшимися, но еще не расправившимися во всю ширину плечами, и узким, все еще асексуальным торсом, не достигшим своего полного объема, казался удивительно хрупким. Он выглядел таким тонким, ему так не хватало настоящей массы и физической силы, что его вид вызывал в ней щемящую жалость.

Она поняла — и ее глаза наполнились слезами — она не может сделать для него ничего другого. Она не может ответить никаким другим способом. Раздражение, которое копилось в ней все это долгое утро, обида, лишь несколько секунд назад вызванная его вопросами, — все это исчезло, смылось, затопленное этим быстрым потоком.

— О, — прошептала она, сделав шаг, чтобы обнять его, — ох ты, глупыш. О, как я тебя люблю, милый, сладкий мой дурачок. — Она прижалась губами к его груди и укусила его за крошечный коричневый сосок, чувствуя, как он обнимает ее. А потом осторожно выскользнула из его объятий, опустившись на колени.

— Нет, — сказал он, мягко отстраняя ее. — Все хорошо, все в порядке, но не сейчас…

— Не мешай мне. — Ее голос был свирепым.

— Нет, — снова сказал он, на этот раз тверже. — Я не очень хорошо чувствую себя. То есть… — Он показал на дверь кабинки.

Она улыбнулась ему и встала на ноги.

— Ладно, малыш, действительно нечестно его надувать.

Она подошла к зеркалу и провела расческой по волосам, пытаясь доказать себе, что Вито не осудил ее. Но он осудил ее. Она поняла это. И приняла это. Это она тоже осознала.

После ленча Айрис и Вито молча лежали бок о бок в тени зонтика. Джули ушел в павильон клуба, чтобы сделать несколько телефонных звонков. Лежа с вытянутыми вдоль туловища руками, Вито кончиком пальца прикоснулся к ноге Айрис. Медленно провел пальцем по ее гладкому теплому телу, чувствуя слабый трепет мускулов, вызвавший в нем гордость. Мимо прошел какой-то мужчина, движение его ног отозвалось мельканием света под его закрытыми веками, и он скромно отодвинул руку.

— Не останавливайся, — сонно прошептала она. — Мне это нравится.

Вито пребывал в каком-то мечтательном состоянии, между сном и явью. Когда они вот так тихо лежали рядом, его мозг начинал как-то колебаться до тех пор, пока он не оказывался между просто ощущением и пониманием, между простой реакций и понятием. Эмоции стремились стать мыслями. Этот процесс был все еще неуверенным и неточным, но иногда случалось — и так случилось и сейчас — что ощущение было открытым. И, скользя по поверхности этого ощущения, мысли, все еще бесформенные, все еще нечеткие, ждали только своего часа и работы сознания, чтобы стать понятными.

Он поднял голову, положил руки под подбородок и посмотрел на нее. Ее глаза были закрыты, и можно было пристально разглядывать ее лицо и тело, не опасаясь ее возражений. Ее свеженакрашенные глаза и губы были прекрасны, как драгоценности. Мысль о том, что эти драгоценности принадлежат ему, что он может касаться их пальцами, губами, языком, казалась невозможной.

Казалось, что нет связи между тем, что созерцали сейчас его глаза, и впечатлениями любви, которые хранила его память и которые, он знал, снова возникнут. Но реальность, как он бессознательно почувствовал сейчас, не будет соответствовать, никогда не будет соответствовать этому совершенству. Реальность всегда чуть испорчена, омрачена. Удовольствие будет испорчено утомлением, небольшими неудобствами — необходимостью двигать рукой, омертвением в уголках рта, наиболее досаждающей из всех банальностей — необходимостью убрать волосок с языка. Он понял, что все это — реальность. А реальность, как он уже начал осознавать, была куда менее совершенна.

Ощущения любви были сладкими, и они будут сладкими снова. И все же они не будут соответствовать этому совершенству. Его взгляд задержался на крутом возвышении ее груди. Опустив голову на кулаки, он подумал, что даже эти груди станут менее чудесными, менее прелестными под его губами и руками. Придет время — и так уже случалось — когда эти ослепительные и щедрые формы, столь полные жизни, что кажутся живыми, станут просто грудями. И даже меньше чем грудями — общим местом.

И к тому же — и это он тоже начал осознавать — придет время нового очарования. Время, когда глаза и груди, которые он сейчас разглядывает, вновь приобретут магические свойства, манящие, соблазнительные черты, и он будет хотеть только одного, будет очарован и — на время — потеряет контроль над собой. На время… На время.

Груз этих размышлений был слишком тяжел для него. Он вздохнул.

Через мгновение она открыла глаза и повернула к нему лицо, вопросительно нахмурившись.

— В чем дело, малыш? Тебе скучно?

Вито хотел подумать об этом. Это была новая идея — скука. До сих пор он еще не был знаком со скукой, даже как с идеей. Но и эта мысль также казалась трудной и столь же печальной, как и размышления, которые он только предпринял. Отвернувшись от нее, он оглядел пляж, ища, что сказать, что освободило бы его от необходимости выразить все то, что было невыразимым. Потом повернулся к ней.

— Почему ты дразнишь этого парня? — Он увидел, как ее брови поползли вверх от удивления. Но он и сам удивился тем словам, которые сорвались с его губ. Он не ожидал, что задаст этот вопрос.

Айрис снова повернулась лицом к солнцу и тщательно облизала губы, прежде чем начать говорить.

— Потому что он сам на это напрашивается.

— Но…

— Почему он напрашивается?

— Ну, да… Но и…

— Некоторые парни просто любят, когда их пинают. Таких мужчин множество. Ты этого пока еще не понимаешь, ты слишком молод.

— Ну… — Он помолчал. — Тебе не стоит так поступать. Он нравится мне. Он славный парень. Он большая шишка, но ведет себя не как большая шишка, понимаешь?