Наталья Гончарова. Жизнь с Пушкиным и без - Наталья Павлищева

Почему-то Пушкину казалось, что стоит застрелить Дантеса, и все в жизни сразу переменится. Думал ли о смерти? Только как об избавлении. О жене и детях? Император сказал, что их не оставит.

Но теперь он куда осторожнее, торопился, прекрасно понимая, что стоит затянуть дело, и его снова попытаются уговорить, снова начнется та же глупая волокита, как и в предыдущий раз, которая ни к чему хорошему не привела.

Потому все сделано стремительно и… почти тайно. Пушкин как ни в чем не бывало встретился с издателем по поводу будущих книг, написал несколько писем, погулял, посетив книжную лавку, – словом, делал все, чтобы не общаться с женой и детьми. Странно? Ничуть, боялся, что, увидев их, снова передумает.

Стреляться и только стреляться! Чем скорее, тем лучше! А потому д’Аршиаку только письмо и никаких встреч, согласен на любого секунданта, практически на любые условия. Пушкин словно весь сосредоточился на одном: убить, наконец, Дантеса и начать жизнь снова, даже с кандалами на ногах. В секунданты все же выбран случайно подвернувшийся под руку Данзас.

Дантес принял вызов за своего приемного отца, между секундантами оговорены условия, куплены дуэльные пистолеты, все готово.

На его счастье (или несчастье!), Натальи Николаевны не оказалось дома, она уехала со старшими детьми в гости и на прогулку. Это хорошо, прощаться нельзя, жена не позволит стреляться – это Пушкин понимал хорошо. А переступить через наверняка упавшую в обморок свою Мадонну он просто не смог бы.

Переоделся во все чистое, словно и впрямь собирался на смерть.

Дома была Азя и даже о чем-то с Пушкиным говорила. Почему не остановила, неужели не видела его лихорадочного состояния? Но Пушкин в таком состоянии уже давно, и все же… Азя единственная знала о его письме Геккерну. Что же такое почувствовала или, наоборот, не почувствовала свояченица, что не повисла на ногах стопудовой гирей, не стала кричать, умолять, требовать, грозить, наконец, а просто дала уехать?

Видно, действительно все дошло до такого предела, за которым распоряжается только судьба.

Судьба распорядилась не в пользу Пушкина.

Дантес прекрасно понимал, в кого и, главное, как стреляет.

Убить сразу? Нет, противник должен помучиться, и желательно как можно сильнее и дольше.

Это страшная рана – в низ живота. Если смерть, то долгая и страшно мучительная. Если выживет, то калекой, причем со страданиями на всю жизнь.

Рука у Дантеса не дрогнула. Это Пушкин, тренировавший свою руку тяжелой тростью, решил стрелять, только остановившись, его противник сделал выстрел на ходу, а потому первым. И не промахнулся, попал, как и было задумано.

А потом были часы кошмара в доме на Мойке, когда врачи бессильно разводили руками: рана смертельна, надежды нет, а народ, собравшийся под окнами и запрудивший всю набережную, не желал этому верить. Как это может не быть надежды на выздоровление Пушкина?!

Не было, пуля даже не оставила его калекой, он умирал… страшно, мучительно, долго… как и было задумано красавцем-французом. Кавалергарды умели стрелять метко…

Наталья Николаевна сначала не могла поверить в реальность дуэли:

– Он же обещал не стреляться? И мне обещал, и царю…

Потом в то, что мужу нельзя помочь. А потом – в его близкую кончину.

Услышав, что это конец, Пушкин попросил оставить их с женой…

Завещание мужа Наталья Николаевна выполнит. Ей было велено уехать в деревню и жить там два года, а потом выйти замуж, только за человека хорошего…

В деревне два года проживет, и замуж выйдет, правда, не скоро, хороший человек найдется только через семь лет.

А тогда бледная, с остановившимся взглядом, мало что понимающая, она сидела на стуле, бессильно уронив руки на колени, и не могла поверить, что Пушкин уходит от них навсегда. Он твердил ей и всем, что она не виновата, ни в чем не виновата, твердил это, словно заклинание, словно, умирая, пытался оградить ее от людской злой молвы. Наташа пыталась понять, зачем он это говорит, при чем здесь это, когда главное – сам Пушкин…

Потом была моченая морошка, которой Наташа кормила умирающего Пушкина по его просьбе, его страшнейшие муки, вида которых она просто не могла вынести, убегала прочь, и ее крик:

– Пушкин! Пушкин! Ты жив, Пушкин?!

Этот крик поделил ее жизнь на «вместе» и «после».

А потом она ничего не помнила…

У госпожи Пушкиной из-за переживаний были столь сильные судороги, что она буквально переламывалась пополам, пятки почти касались затылка. Ее и позже во вдовьем наряде узнавали не сразу, а тогда, с ввалившимися глазами, без кровинки в лице, она казалась привидением.

Конечно, нашлись те, кто осудил, мол, мало кричала, не голосила, не рвалась следом за ним в могилу… Софья Карамзина, известная сплетница и язвенница, возмущалась тем, что Пушкина слишком быстро пришла в себя и не повезла гроб с телом мужа хоронить сама.

Ей было все равно, ее столько раз уже осуждали и еще столько будут осуждать, что смысла оправдываться не видела… Придя в себя, Наталья Николаевна уехала вместе с детьми в Полотняный Завод, чтобы жить в том самом Красном доме, где они были счастливы с Пушкиным два года назад. Сопровождала их с Азей туда Екатерина Ивановна Загряжская, сделавшая свой выбор между сестрами. Загряжская не стала провожать уезжавшую за границу вслед за мужем Екатерину Николаевну Геккерн, а вот младшую из племянниц повезла в Калугу.

Император распорядился оплатить все предъявленные долги Пушкина, издать за государственный счет его собрание сочинений, выделить вдове единовременно 10 000 рублей на ближайшие расходы, а самого поэта похоронить тоже за государственный счет с установкой памятника по желанию родных.

Но это не могло вернуть России и Наталье Николаевне Пушкина.

Барона Геккерна выдворили из России даже без прощальной аудиенции, император отказался видеть того, кто натворил столько бед… После суда приговоренный к повешению Дантес был помилован, разжалован и тоже выслан. Уехала за мужем и Екатерина Николаевна. Она так и осталась одна, хотя жила с любимым (но не любившим) мужем. Ее не провожали родственники, брат Дмитрий не приехал из Москвы. Екатерине Николаевне не простили ее участия в судьбе Пушкиных.

Но судьба осудила и Дантеса, хотя внешне у него складывалось все хорошо.

Обошлось, выдворили, разжаловали, но ведь не казнили же. Екатерина последовала за мужем и исправно рожала ему детей, правда, все дочерей. И только четвертый выживший ребенок оказался мальчиком, зато мать заплатила за его рождение своей жизнью.

Она умерла в 1843 году, больше Дантес не женился, зато, начав карьеру заново, стал сенатором и весьма уважаемым человеком. Мало кого интересовали его дела в далекой России. Стрелялся на дуэли? Кто же не стрелялся? Убил какого-то поэта Пушкина? Но для Франции Пушкин мало что значил.

С Натальей Николаевной Дантес единожды встретился. Навстречу по аллее парка в Париже шла под руку с каким-то господином очень красивая женщина. На мгновение Дантесу показалось, что он бредит. Натали в Париже?! Ему было неважно, кто рядом с ней, кто бы это ни был, он не существовал, Дантес видел только самую красивую женщину Петербурга, влюбленностью и преследованием которой он погубил ее мужа и едва не погубил себя самого.

Дантес имел право подойти, ведь они же родственники, мало ли что было столько лет назад? Он сделал шаг навстречу… еще один…. Наталья Николаевна повернула голову, Дантес видел, что она узнала, она явно его узнала! Но ни испуг, ни смятение, ни даже презрение не мелькнули в ее взгляде. Натали прошла мимо так, словно Дантеса и вовсе не существовало.

Неизвестно, понял ли ее второй муж Петр Петрович Ланской, на чью руку опиралась красавица, кого повстречали? Не мог не понять, ведь в Петербурге они с Дантесом даже были приятелями, понял, но руки не подал. Для генерала Ланского убийца Пушкина не существовал тоже.

И все же был другой суд, не тот, что наказал за смерть Пушкина, и даже не в презрении Натальи Николаевны и ее второго супруга. Наказала Дантеса его собственная дочь Лиони-Шарлотта. О судьбе этой девушки мало что известно, потому что дни свои она закончила в психиатрической лечебнице, отправленная туда по требованию отца. За что?

Лиони была странной во многом, воспитывалась у старшей сестры Дантеса и от кого-то выучила русский язык. Обнаружив у собственной дочери настоящий культ того, кого он просто ненавидел, поняв, что Лиони не просто читает, но и знает наизусть почти все стихи Пушкина, Дантес пришел в ярость! В собственной семье завелся почитатель ненавистного ему человека?! Не бывать этому!

Но дочь оказалась упорной, она спорила, настаивала на своем праве почитать и любить то, что считает прекрасным, и в конце концов… назвала отца убийцей Пушкина!

Последовала лечебница для умалишенных…

ПОСЛЕ ПУШКИНА…

У Натальи Николаевны не было жизни ни без Пушкина, ни после него, она до самой смерти жила с Пушкиным. В памяти, в сердце, в душе… как бы пафосно это ни звучало.