Ты, я и Гийом - Диана Машкова

Он отвернулся к кассе и стал общаться с билетершей. Я стояла, покачиваясь, совершенно потерянная и обалдевшая, и пыталась как-то призвать себя к порядку, скинуть непристойное состояние. Никогда бы не подумала, что могу дойти до грани возбуждения от пары-тройки слов. Со мной никогда такого не было! Артем то ли намеренно, то ли случайно открыл тайные шлюзы в глубине моего дремавшего существа, в лабиринтах сонной души. Или в том, что эти шлюзы раскрылись, была заслуга незабвенного Гийома Аполлинера? К глубокому анализу я была сейчас не готова. Ясно только одно – именно Артему предстоит иметь с этим дело, именно у него в руках оказался мистический, все позволяющий ключ.

Купив билеты, Артем обернулся ко мне, ласково взял за руку и повел внутрь уже темного зала. Отыскал наши места, усадил меня рядом с собой и, не выпуская моей ладони из своих рук, прошептал: «Ну вот, а ты не хотела остаться в отеле». Я ничего не сказала в ответ, только напряженно и тяжело вздохнула.

Фильм и вправду оказался неплохим: в лучших традициях того, что в принципе может изобрести американский кинематограф. А может, романтичное состояние, в котором я пребывала, сделало свое дело.

Главная героиня была неприлично красивой и неправдоподобно наивной провинциалкой, которая приехала в большой город искать свое счастье (терпеть не могу аналогий!). У девушки был замечательный дар – она сочиняла милые песни и неплохо их пела. Но беда заключалась в том, что выступать на публике она не могла, – был какой-то эмоциональный барьер. Поэтому пела только для себя – в д́уше, в пустой квартире, ночью на крыше. Поскольку таким образом рассчитывать на кусок хлеба благодаря музыкальным талантам не приходилось, красавица устроилась работать в экзотический бар под названием «Уродливый койот». Там, в фильме, хозяйка бара даже объясняет, откуда она вытащила это жуткое название. Ей-богу, лучше бы уж она совсем на эту тему молчала. В общем, девушка в этом самом баре учится быть раскрепощенной, пару раз спасает заведение от разгрома, параллельно знакомится с приятным молодым человеком. Назревает бурный роман, и в итоге, путем неимоверных хитростей и уловок, юноша спасает ее от этой странной болезни – боязни сцены. Так что все хорошо – хеппи-энд. В зале зажигается свет.

– Жалко, что ты так быстро уезжаешь. – Мы сидели в полупустом баре кинотеатра и печально-жадными глазами смотрели друг на друга. Внезапное понимание того, что наше свидание подошло к концу и впереди только лишь пугающая неизвестность, охватило нас. Еще полчаса назад казалось, что времени осталось очень и очень много. И вдруг оно испарилось в один-единственный миг.

– И мне.

А что еще я могла на это сказать?

– Ты знаешь, мы обязательно что-нибудь придумаем, чтобы встретиться снова. – Артем погладил мои пальцы, я смущенно отняла их и спрятала руку.

– Не знаю. Все так сложно. – Я тяжело вздохнула и отвернулась.

– Что сложно? – Артем извлек из-под стола мою руку и завладел ею – на этот раз настойчиво, жестом, который не терпел возражений.

– Я же не должна была в тебя влюбляться! – этот неистовый шепот был больше похож на крик отчаяния, на попытку утопающего, уносимого бурным потоком горной реки, схватиться за промелькнувшую перед лицом спасительную ветку.

– Я тоже… – Артем отпустил мою руку и откинулся на спинку красного дивана.

Дорога в Казань была долгой, грохочущей и бессонной. Станции сменяли одна другую, а в голове с той же быстротой мелькали тревожные, отчаянные мысли. Что теперь будет? Как я смогу жить по-прежнему, зная, что где-то внутри меня есть совсем другая жизнь? На что мне надеяться в своем положении? Куда я денусь из всех этих клеток, застенков и темниц? Если бы мы могли встретиться раньше, если бы Катя была ребенком Артема – все, абсолютно все у меня сложилось бы иначе: я заботилась бы о своей семье не из чувства долга, руководствуясь терпением, не по принуждению, а по велению сердца, движимого любовью и счастьем. Страшно оказалось вот так, сразу, это понять. Жутко было даже думать о том, чем понимание это может обернуться для меня, для моей заученной повседневности, для уже отведенной мне жизни.

Часть четвертая

Встречи

Глава 1

Время шло. Вторая глава продвигалась медленно. И, кое-как разобравшись с «Подвигами юного Дон Жуана», я надолго застряла на романе «Одиннадцать тысяч палок». Странный сюжет, сдобренный невероятным количеством плохо перевариваемых пряностей и острот, пугающе жестоких*censored*графических сцен, от которых в жилах стыла кровь, развивался на фоне исторических событий эпохи.

Главный герой романа и по совместительству концептуальный двойник Аполлинера – граф Выбеску доводил читателя до ручки. Даже маркиз де Сад ни в жизни, ни на страницах своих романов не позволял себе столь жестоких и омерзительных выходок, как этот не в меру развоевавшийся тип. Роман оказался нашпигован жутким смешением реальности и порочного вымысла настолько, что голова отказывалась его воспринимать. Одна только сцена, в которой офицер Мони Вибеску насилует немую шведку, недавно разрешившуюся от бремени, предварительно исполосовав ее тело розгой, а потом совершает то же преступление с ее четырехмесячным младенцем – девочкой, – была способна подорвать душевное здоровье кому угодно. И вызывала настолько тошнотворную волну отвращения, что просто не хотелось жить. А главное, я не могла понять, был ли это абсолютный вымысел ради гротескной демонстрации общественного строя, безнаказанности «потомственных господарей» – таких, как князь Мони Вибеску, – или где-то между строк скрывалась подслушанная, пусть преувеличенная, но реальность. В любом случае становилось страшно.

Аполлинер создал неудобоваримый коктейль, вкус которого приводил в исступление: мною владели то бешенство, то сострадание, то тошнотворное отвращение. Я уже не видела в тексте никакой системы, повествование сливалось в острую смесь разнообразных чувств. Какой уж тут, к черту, анализ?! А может, дело было вовсе не в романе? И эмоциональная чрезмерность, которой я на тот момент страдала, оказалась связана с тем, что я заблудилась в собственных душевных лабиринтах, сама постоянно путая, где вымысел, а где – правда жизни. И виною тому был Артем.

Наша переписка после моего возвращения в Казань постепенно разгорелась с утроенной силой. Но поначалу я ужасно боялась, что, получив воплощение своей «идеи фикс», Артем потеряет ко мне интерес. Я мучительно размышляла на эту тему несколько дней подряд, а потом все-таки рискнула – заглянула в почту. Там меня терпеливо дожидалось одинокое непрочитанное письмо. При виде его сердце затрепетало.