Вечная месть - Крейг Расселл

— Как видите, фрау Клее, — подхватил эстафету ван Хайден, — кто-то все же занимается этими торговцами живым товаром. И эта операция, которую мы ведем при помощи специалистов из БКА и в тесном сотрудничестве с украинскими коллегами, находится под жестким контролем. Это крупномасштабная акция, цель которой — найти и арестовать того самого человека, который вас тяжело ранил. А вы нам все сорвали.

— Более того, — Ульрих ткнул пальцем в фотографию, на которой Мария была заснята с Надей, — ваше вмешательство скорее всего стоило этой девушке жизни. У нас нет возможности выяснить, что с ней произошло. Она исчезла из нашего поля зрения. Сразу же после разговора с вами.

— Должна сказать, я передала все мои материалы по так называемому делу Ольги без фамилии в отдел по борьбе с организованной преступностью, — заявила Мария, — а также сообщила туда о своих подозрениях, что к этому делу причастна сеть торговцев живым товаром, пусть и не имеющих непосредственного отношения к смерти Ольги. То есть Магды. И думается мне, с вашей стороны было бы мудро поставить меня тогда в известность, что они у вас в активной разработке. Тогда…

— Старший комиссар Клее, — перебил ее ван Хайден, — ваш непосредственный начальник приказал вам передать все материалы другому подразделению и больше не заниматься этим делом. Ваше вмешательство, возможно, стоило жизни молодой женщине и сильно усложнило нам работу по обнаружению и аресту Василя Витренко.

Лицо Марии стало непроницаемым, она молчала.

— При всем нашем уважении к коллегам, должен заметить, что единственные, кому почти удалось захватить Витренко, — это фрау Клее и я, — сказал Фабель. — И фрау Клее едва не поплатилась при этом жизнью. Я признаю, что с ее стороны было нарушением продолжать расследование в одиночку, но считаю, что она, как профессионал, заслуживает несколько большего уважения, чем ей тут сейчас выказывают.

Ван Хайден нахмурился, но Турченко заговорил прежде, чем криминальдиректор успел открыть рот:

— Я читал в досье о том, что произошло той ночью. И отлично сознаю, какое огромное мужество проявила фрау Клее, вы сами и те два несчастных погибших офицера. Мой долг — поймать полковника Витренко, и я благодарен вам за все то, что вы уже сделали. Мне стыдно, что моя страна породила такое чудовище, и я обещаю сделать все возможное, чтобы Василь Витренко попал в руки правосудия. Я в Гамбурге, фигурально выражаясь, пролетом, следую по его следам. И буду весьма признателен, если смогу задать вам еще вопросы, которые у меня возникнут за время пребывания здесь.

Фабель внимательно посмотрел на украинца. Тот скорее казался интеллектуалом, чем детективом, и его спокойные уверенные манеры, а также безукоризненный, хоть и слишком книжный и с сильным акцентом немецкий, вызывали доверие.

— Конечно, поможем чем сумеем, — ответил Фабель.

— А пока суд да дело, — Ульрих обратился прямо к Марии, — буду весьма признателен, если вы напишете подробный рапорт о вашей беседе с пропавшей проституткой и обо всем, что еще вам удалось выяснить.

Фабель с Марией направились к выходу.

— Пока вы не ушли, герр Фабель… — Ван Хайден подался вперед, поставив локти на стол. — Как обстоят дела с двумя убийствами со скальпированием?

— Нам известно, что женщина, обнаруженная на первом месте преступления, не имеет отношения к убийству. Криминалисты пытаются выяснить, кому принадлежат два волоса, оставленные преступником вместо подписи. Существует вероятность — на данный момент именно лишь вероятность, — что обеих жертв объединяет то, что оба были гомосексуалистами. В данный момент мы проверяем эту версию. Больше никаких крепких зацепок у нас пока нет.

Разочарованное выражение лица ван Хайдена ясно показывало, что иного он и не ожидал.

— Держите меня в курсе, Фабель.

Фабель с Марией не перемолвились ни единым словом, пока не вышли из кабины лифта.

— В мой кабинет, — бросил Фабель, — немедленно.

Зайдя в кабинет, Мария по требованию шефа закрыла дверь.

— Что, к черту, происходит, Мария? — Голос Фабеля звенел от едва сдерживаемого бешенства. — Я мог бы ожидать подобной выходки от Анны, но никакие от тебя. Почему ты так упорно все от меня скрываешь?

— Виновата, шеф. Ну да, ты мне приказал больше не заниматься делом Ольги…

— Я не об этом! А о том, что ты вообще от меня все скрываешь. Причем даже то, что я просто обязан знать! К примеру, какого черта ты мне не сообщила, что лечишься у доктора Минкса?

Какое-то время Мария молча смотрела на Фабеля.

— Да потому, откровенно говоря, что это личное дело, и я не думала, что оно тебя как-то касается, — произнесла она наконец.

— Черт подери, Мария! Твое психическое состояние таково, что ты вынуждена обращаться за помощью в клинику, где лечат фобии, но при этом ты заявляешь, что это не мое — твоего непосредственного начальника — собачье дело?! И не вздумай мне тут впаривать, что это не имеет отношения к работе! Я видел твое лицо, когда Турченко сообщил, на кого именно он охотится! — Фабель плюхнулся на стул, плечи его поникли. — А я думал, ты мне доверяешь…

Она снова ответила не сразу. Повернувшись к окну, уставилась на густые кроны высоких деревьев в парке Винтер-худе, а потом тихо и бесстрастно заговорила, не глядя на Фабеля:

— У меня гаптофобия. Не очень сильная, но она начала прогрессировать, и доктор Минкс лечит меня. Говоря обычным языком, я боюсь, не выношу чужих прикосновений. И это прямое следствие ножевого ранения, нанесенного мне Витренко.

— Ясно. — Фабель вздохнул. — Ну и как, лечение помогает?

Мария пожала плечами:

— Иногда мне кажется, что да. Но потом что-то вдруг снова ее провоцирует.

— А эта одержимость делом Ольги… Я так понимаю, все из-за того, что ты думала, будто тут замешан Витренко?

— Сначала нет. Просто… Ну ты же сам был на месте преступления. Оно просто меня как-то задело. Бедная девочка… Мне подумалось, что такая смерть… Это неправильно. Ну а потом да, я увидела, что тут, возможно, есть связь с Витренко.

— Мария, дело Витренко было всего лишь… очередным делом. Мы не можем превращать его в своего рода личный крестовый поход. Как сказал Турченко, все мы хотим передать Витренко в руки правосудия.

— В том-то все и дело… — Фабель никогда прежде не слышал такой горячности в голосе Марии. — Я не хочу его передавать в руки правосудия. Я хочу его убить…

14.30. Альтштадт, Гамбург

Пауль Шайбе стоял у входа в городскую ратушу. Ратхаусмаркт, центральная площадь Гамбурга, словно бурлила от переполнивших ее туристов и покупателей, толкавшихся под жарким летним солнцем. На встречу с первым мэром Гамбурга Гансом Шрайбером и Бертольдом Мюллер-Фойтом, сенатором, курирующим вопросы охраны окружающей среды, Шайбе облачился в черный легкий хлопковый костюм и белую рубашку без ворота. Однако несмотря на легкую одежду, он чувствовал, как липкие капли пота стекают по шее и спине между лопатками. Встреча была организована, чтобы поздравить Шайбе с тем, что его проект для Хафенсити победил на конкурсе, и он очень старался выглядеть довольным. И наверное, именно поэтому куча народу интересовалась у него, не случилось ли что-нибудь. Шайбе обычно отличался высокомерием и пренебрежением к коммерческим аспектам архитектурной деятельности, но сейчас все были довольны и шампанское текло рекой. Только у Шайбе во рту пересохло и оставался медный привкус. Алкоголь на него не подействовал, лишь нервы взвинтил.

Жизнь продолжается, твердил он себе. Может, и продолжится дальше. Это просто совпадение, что два человека из его прошлой жизни убиты. Одним и тем же способом. А может, и не совпадение.

Шайбе смотрел на зевак и покупателей, офисных служащих и бизнесменов, снующих по площади. Уличный музыкант играл на аккордеоне Римского-Корсакова где-то возле Шлезенбрюке, моста через Альстер-Флет. Пауля Шайбе окружали люди, звуки. Они стоял в самом центре великого города и никогда прежде не чувствовал себя таким одиноким и беззащитным. Неужели так себя чувствует затравленная дичь?

Шайбе двинулся с места. Он шел быстро и решительно, сам не понимая почему, словно движение могло подсказать ему, что делать дальше. Он пересек по диагонали Ратхаусмаркт и направился вверх по Монкэбергштрассе. Толпа на пешеходной части улицы была еще больше, но Шайбе по-прежнему шел куда ноги вели. Ему было жарко, он чувствовал себя грязным, волосы липли ко лбу, и он сожалел, что не может вырваться прочь из обволакивающего теплого летнего воздуха, который будто душил его способность мыслить. Шайбе не хотел умирать. И не хотел в тюрьму. Он создал себе репутацию и понимал, что один неверный шаг разрушит эту самую репутацию безвозвратно.

Он остановился возле витрины магазина электротоваров. На большом экране телевизора в витрине беззвучно транслировали новости местного канала. Запись интервью Бертольда Мюллер-Фойта. Шайбе было довольно трудно выносить за ленчем покровительственные и пренебрежительные манеры Мюллер-Фойта, и вот теперь тот взирал на него через стекло с экрана телевизора, фальшиво улыбаясь. Он словно издевался над Шайбе, как издевался на протяжении многих лет.