Враг мой (сборник) - Барри Лонгиер

- Вот оно что... Разрази меня гром!

Пока Джерри-драконианин был жив-здоров, у меня и мысли не возникало о том, как я близок к сумасшествию. Мое теперешнее одиночество было сродни раку и, подобно злокачественной опухоли, питалось ненавистью: ненавистью к планете с ее нескончаемыми морозами, нескончаемыми ветрами и нескончаемой уединенностью; ненавистью к беспомощному желтокожему младенцу, который, цепляясь за меня, требовал заботы, еды и любви, хоть я и не мог дать ему ни того, ни другого, ни третьего; наконец, ненавистью к самому себе. Я ловил себя на том, что совершаю чудовищные и омерзительные поступки. Пытаясь пробить глухую стену одиночества, я, бывало, разговаривал сам с собой, кричал, распевал песни, ругался на чем свет стоит, городил вздор и вообще отводил душу как умел.

Глаза малыша были раскрыты, он махал пухлыми ручками и гулил. Я подобрал с полу увесистый камень, проковылял в угол и занес каменную тяжесть над крохотным тельцем.

- Мне ведь недолго и уронить эту штуковину, малыш. Что с тобой тогда станется? - К горлу подступил истерический смех. Я отшвырнул камень. - Но стоит ли пачкать пещеру? Наружу тебя! Вынесу на минутку, и тебе крышка! Слышишь меня? Крышка!

Дитя покрутило трехпалыми лапками в воздухе, закрыло глазки и расплакалось.

- Почему ты не ешь? Почему под себя не ходишь? Почему ничего не делаешь, что положено, только ревешь?

Дитя заплакало еще пуще.

- Ба! Надо было прикончить тебя тем камнем. Самое милое дело...

Тут меня захлестнула волна отвращения к себе, я осекся, вернулся к своему тюфяку, взял шапку, варежки, шарф и полез вон из пещеры.

Еще не дойдя до каменной загородки у входа, я съежился от колючего ветра. Выбравшись на воздух, остановился, обвел взглядом море и небо, увидел перед собой мутную панораму, выдержанную в восхитительных тонах черном и белом, сером и темно-сером. Очередной порыв ветра кинулся на меня, едва не загнав обратно в пещеру. Я все-таки удержался на ногах, подошел к кромке обрыва и погрозил морю кулаком.

- Ну давай! Давай же, дуй, бушуй, сучье ты отродье, кизлодда! Меня ты пока не прикончило!

Я покрепче зажмурил опаленные ветром веки, потом открыл глаза и посмотрел вниз. До ближайшего выступа - метров сорок, но, если разбежаться, это расстояние можно преодолеть. А там уж до скал, что в самом низу, останется каких-нибудь сто пятьдесят метров. Прыгай. Я попятился от обрыва. Прыгай! Конечно, прыгай! Я отрицательно мотнул головой, глядя на море: нет уж, я вместо тебя трудиться не стану! Желаешь мне погибели, так потрудись умертвить меня сам, своими силами!

Я глянул назад и вверх - небо темнело на глазах, через час-другой весь пейзаж будет укрыт саваном ночи. Я обернулся к расселине - той, что ведет к приземистому лесу над пещерой.

Присев на корточки у могилы драконианина, я обследовал груду камней: их уже скрепила пленочка льда. Джерри! Как же я теперь без тебя?

Сидит, бывало, драконианин у огня, оба мы что-нибудь шьем. И беседуем.

- А знаешь, Джерри, все это, - я приподнимаю повыше Талман, - все это я слыхал и прежде. Я-то ожидал чего-нибудь нового.

Драконианин кладет рукоделие на колени и секунду испытующе смотрит на меня. Затем, качнув головой, вновь принимается за шитье.

- Не слишком глубоко ты мыслишь, Дэвидж.

- Это как же понимать?

Джерри протягивает трехпалую ладонь.

- Вселенная, Дэвидж, вокруг нас Вселенная - живые существа, неодушевленные предметы, всевозможные события. Не всё, конечно, одинаково, есть и различия, но Вселенная-то одна и та же, и все мы обязаны подчиняться одним и тем же законам природы. Ты об этом задумывался ?

- Нет.

- Вот так и надо понимать. Не слишком глубоко мыслишь.

Я фыркаю.

- Говорил же я тебе, что все эти мысли мне и раньше были знакомы. Стало быть, как я себе представляю, люди не менее глубоко мыслят, чем дракониане.

Джерри смеется.

- Из каждого моего слова ты упорно выводишь какие-то обобщения расового характера. Мое замечание относится к тебе лично, а не к человечеству в целом...

Я сплюнул на мерзлую почву. Вы, дракошки, воображаете себя великими умниками. Ветер крепчал, в нем ощущался солоноватый привкус моря. Надвигался очередной штормяга. Небо приобретало своеобразную темную окраску, не раз вводившую меня в заблуждение: вопреки всему я воспринимал этот цвет не как черный, а как темно-синий. За воротник откуда-то скользнула сосулька.

Что же тут дурного, если я просто-напросто я? Не всем же быть философами, жабья ты рожа! Ведь таких, как я, во Вселенной насчитываются миллионы и даже миллиарды. Если не больше. Кому какая разница, задумываюсь я над смыслом жизни или не задумываюсь? Живем - и все тут, больше мне и знать-то ничего не положено.

- Дэвидж, ты и свою-то родословную выучил не дальше родителей, а теперь вдобавок отказываешься узнавать о своей Вселенной то, что доступно познанию. Каким же образом ты определишь свое место в жизни, Дэвидж? Где ты обретаешься? Кто ты есть?

Качая головой, я воззрился на могилу, потом отвернулся к морю. Самое позднее через час стемнеет окончательно, и белые барашки пены станут невидимками во мгле. Я - это я, вот кто я есть. Но тот ли самый "я" занес недавно камень над Заммисом, желая смерти беспомощному младенцу? Мне прямо кишки скрутило - до того явственно почудилось, будто одиночество, отрастив клыки и когти, впилось в меня, вгрызлось и теперь высасывает жалкие остатки моего здравого рассудка. Я вновь повернулся к могиле, закрыл глаза, потом открыл. Я космоистребитель, Джерри. Разве этого мало?

- Это твое занятие, Дэвидж, но отнюдь не ты и не то, что ты собой представляешь.

Став на колени у могилы, я принялся было разгребать обледенелые камни.

- Не надо, дракошка, не разговаривай со мной больше! Ты ведь мертв! Тут я умолк, сообразив, что слова, всплывшие в моем сознании и будто бы произнесенные Джерри, на самом деле почерпнуты из Талмана, но только видоизменены применительно к моим собственным обстоятельствам. Я рухнул на камни, дрожа от ветра, затем не без труда поднялся на ноги. Знаешь, Джерри, Заммис ведь ничего не ест. Вот уже трое суток подряд. Что делать? Ну почему ты ничегошеньки не рассказал мне о драконятах, перед тем как... Я закрыл лицо руками. Спокойно, парень. Не вешай носа, и тебя поместят в приличный дурдом. Ветер отчаянно давил мне в спину; я уронил руки и отошел от могилы.

Я сидел у очага, глядя в огонь. Сквозь каменные своды пещеры вой ветра не проникал, дрова были сухие, пламя горело жарко и ровно. Я постучал пальцами по коленям, потом замурлыкал какую-то мелодию. Шум - любого происхождения - помогает отгонять гнетущее одиночество.

- Сукин ты сын. - Рассмеявшись, я покивал головой. - Да-да, еще какой, и кизлодда ва ну, дутщаат, - Я хмыкнул, припоминая все драконианские проклятия и ругательства, которым выучился у Джерри. Их набралось порядком. Отбивая ногой такт по песку, я опять замурлыкал. Потом умолк и сосредоточенно нахмурился - стал восстанавливать в памяти слова.