Евангелия и второе поколение христианства - Эрнест Ренан

При подобном взгляде привилегии детей Авраама становятся весьма незначительными. Иисус, отвергнутый своими, нашел себе настоящую семью среди язычников. Люди отдаленных стран (язычники Павла) признали его своим царем, в то время, как его соотечественники, природным владыкой которых он был, не захотели его. Горе им! Когда законный царь возвратится, он предаст их смерти в своем присутствии. Евреи воображают, что так как Иисус пил и ел среди них и поучал на их улицах, то они всегда будут обладать своими привилегиями; заблуждение! Люди Севера и Юга займут место за столом Авраама, Исаака и Иакова, а они будут горевать у дверей. Свежее впечатление несчастий, пережитых еврейским народом, проявляется на каждой странице, и, по мнению автора, еврейский народ заслужил их, не поняв Иисуса и посланничества, с которым он пришел в Иерусалим. В генеалогии Лука не устанавливает происхождения Иисуса от иудейских царей. От Давида до Салафиила линия идет по боковой ветви.

Некоторые более скрытые признаки указывают на благоприятные для Павла намерения автора. Конечно, не случайно после рассказа о том, что Петр первым признал Иисуса Мессией, автор не помещает знаменитого изречения: "Ты Петр, и на сем камне я создам церковь мою", - слова, уже заключавшиеся в предании. Место о хананеянке, которое автор, конечно, прочел у Марка, выпущено, вероятно, вследствие суровых слов, в нем заключающихся и недостаточно искупаемых милосердным концом. Притча о плевелах, придуманная против Павла, этого досадного сеятеля, идущего вслед за уполномоченными сеятелями, превращающего их чистую жатву в смешанную, также выпущена. Другой параграф, в котором видели оскорбление христиан, освободившихся от Закона, перевернут и направлен против иудео-христиан. Строгость принципов Павла о духе апостольском проведена еще дальше, чем у Матфея, и - еще важнее - то, что было предписано небольшой группе посланников, распространяется на всех верных. "Если кто приходит ко мне, и не возненавидит отца своего и матери, и жены, и детей, и братьев, и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть моим учеником". "Кто не отрешится от всего, что имеет, не может быть моим учеником". И ко всем этим жертвам приходилось еще прибавить следующие слова: "Мы рабы, ничего не стоящие, потому что сделали то, что должны были сделать". Между апостолом и Иисусом никакой разницы. Кто слушает апостола, тот слушает и Иисуса; кто презирает апостола, презирает Иисуса и презирает пославшего его.

Та же экзальтация замечается во всем, что касается нищеты. Лука ненавидит богатство, смотрит на обыкновенную привязанность к собственности, как на зло. Когда Иисус приходит в мир, для него нет места в гостинице; он родится среди самых простых существ, быков и баранов. Первыми ему поклонились пастухи. Всю свою жизнь он был бедным. Бережливость - абсурд, ибо богатый не уносит ничего с собой; последователю Иисуса нет дела до земных благ; он должен отказаться и от того, что имеет. Счастливый человек это нищий; богатый всегда виноват; ад для него обеспечен. Потому-то нищета Иисуса и была абсолютной. Царство Божие - пир для нищих: замена классов, появление новых классов. У других евангелистов люди, заменившие первоначально приглашенных, первые встречные, собранные на большой дороге; у Луки это нищие, убогие, слепые, хромые, все обиженные судьбой. В этом новом царстве будет лучше, если приобрел заранее друзей среди нищих, даже путем несправедливости, чем если был просто добросовестно экономным. Не богатых следует приглашать на обед, а нищих, за что вам и отплатится при воскресении праведных, т. е. в тысячелетнее царствование. Милостыня - высшее предписание; милостыня имеет даже силу очищать нечистые вещи; она выше Закона.

Доктрина Луки, как мы видим, чистый эвионизм, прославление нищих. Согласно эвионитам, Сатана - царь мира, великий собственник мира; он дает богатства своим последователям. Иисус царь будущего. Пользование благами диавольского мира равносильно отречению от будущего мира. Сатана заклятый враг христиан и Иисуса; общество, князья и богатые - его союзники в деле сопротивления царству Иисуса. Демонология Луки странная и материалистическая. Его чудесное имеет в себе нечто грубо-материалистическое, как у Марка; оно пугает. Лука не вносит в него смягченных тонов Матфея.

Восхитительное народное чувство, тонкая и трогательная поэзия, звук ясный и чистый серебристой души, что-то оторвавшееся от земли и толкования препятствуют замечать его ошибки, многие недостатки логики и странные противоречия. Судья и докучливая вдова, друг с тремя хлебами, нечестный домоправитель, блудный сын, прощенная блудница, многие собственные комбинации Луки первоначально представляются позитивным умам мало согласующимся со схоластическим рассуждением и строгой моралью; но эта кажущаяся слабость, похожая на милые слабости женской мысли, является лишь чертами правдивости и сильно напоминает взволнованный, то замирающий, то прерывающийся тон и женственную живость речи Иисуса, руководившуюся гораздо более чувством, нежели рассудком. Особенно в рассказах о детстве Иисуса и в Страстях Господних сказывается это божественное искусство. Рассказы о яслях, о пастухах, об ангеле, сообщающем униженным великую радость; о небе, спустившемся на землю к этим бедным людям, чтобы спеть гимн мира усердным; затем старец Симеон, почтенное воплощение древнего Израиля, окончившего свою роль, но считающего себя счастливым, что его время кончается, так как его они видели славу своего народа и свет мира; и восьмидесятичетырехлетняя вдова, умирающая успокоенной; и такие чистые, такие нежные гимны: Magnificat... Gloria in exehist... Nunc dimittis... Benedictus Dominus Deus Israel... послужившие основанием новой литургии; весь этот пасторальный эскиз, набросанные легкими штрихами на фронтоне христианства - произведение Луки. Никогда не придумывали более нежной песенки для убаюкивания горестей бедного человечества.

Склонность Луки к благоговейным рассказам побудила его создать и для Иоанна Крестителя "детство", подобное детству Иисуса. Долголетнее бесплодие Елизаветы и Захарии, видение священника во время воскурения фимиама, посещение обеих матерей, гимны отца Иоанна Крестителя являлись пропилеями перед портиком, подражанием самому портику, воспроизводившим его главные линии. Мы не думаем отрицать, что Лука не нашел в документах, служивших ему материалом, зародыши этих хорошеньких рассказов, всегда служивших главными источниками для христианского искусства. Действительно, стиль рассказов Луки о "детствах", обрывист, переполнен гебраизмами, не то что в прологе. Кроме того, эта часть в книге Луки более еврейская, нежели все остальное; Иоанн Креститель священнического рода: обряды очищения и обрезания тщательно выполняются: родители Иисуса каждый год ходят на богомолье, многие анекдоты вполне в еврейском вкусе. Замечательно, что роль Марии, отсутствующая у Марка, постепенно растет по мере удаления от Иудеи, а Иосиф, в свою очередь, постепенно теряет права отца. Легенда нуждается в Марии и много говорит о ней. Нельзя же было представить обыкновенной женщиной ту, которую Бог избрал для оплодотворения Святым Духом; она служила гарантией целых частей евангельской истории, и с каждым днем ее ставили во все более и более высокое положение в церкви.

Также мало исторически верны собственные рассказы третьего Евангелия о Страстях, смерти и воскресении Иисуса. В этой части книги Лука почти совсем покидает Марка и следует другим текстам. В результате получается еще более легендарный, чем у Матфея, рассказ. Все преувеличено. В Гефсимании Лука прибавляет ангела, кровавый пот и исцеление отрубленного уха. Явка на суд к Ироду Антипе целиком его выдумка. Прекрасный эпизод с девами, имеющий целью указать невинность толпы в смерти Иисуса и перенести всю гнусность дела на сильных и на вождей, обращение одного из разбойников, молитва Иисуса о своих палачах, взятая у Исаии, LIII, 12, все это преднамеренные прибавления. Прекрасный вопль безнадежности: Elohi, elohi lamma sabacthani, не соответствовавший создавшимся в то время идеям божественности Иисуса, Лука заменил более спокойным возгласом: "Отче, в руки твои предаю дух мой". Жизнь воскресшего Иисуса рассказывается по плану вполне искусственному, отчасти согласно Евангелию от евреев, по которому загробная жизнь Иисуса продолжалась один день и закончилась вознесением, чего нет ни у Матфея, ни у Марка.

Таким образом, Евангелие от Луки является Евангелием измененным, дополненным и далеко ушедшим по легендарному пути. Как псевдо-Матфей, Лука исправляет Марка, предупреждая возражения, сглаживая кажущиеся или действительные противоречия, уничтожая более или менее шокирующие черты, отбрасывая детали вульгарные, преувеличенные или не имеющие значения. To, чего он не понимает, он отбрасывает или искусно переворачивает. Он прибавляет трогательные и деликатные черты. Выдумывает мало, изменяет много. Эстетические трансформации, производимые им, поразительны. To, что он создал из Марии и Марфы, ее сестры, поразительно; ни одно перо не набросало более очаровательных штрихов. Его изображение "женщины, изливающей миро на ноги Иисуса", не менее восхитительно. Эпизод с учениками, шедшими в Еммаус, наиболее тонкий и оттененный из всех когда-нибудь существовавших на каком бы то ни было языке.