Обитель драконов - Норман Хьюз

— Кр-ром! А я-то смотрел на тебя и думал — вот, бывают женщины, непохожие на других, такие, о которых мужчина может только мечтать. Годные не только в постели развлекаться, по и в бою прикрыть спину, и на пирушке здравицу поднять, и… А, да что говорить! Ты оказалась такой же, как все остальные!

Вот оскорблять себя она ему права не давала! Чтобы успокоиться, Палома стиснула рукоять кинжала.

— Кто — позволил — тебе — судить — меня?

— А что тут судить? — Он отмахнулся. — Ты можешь себе это объяснять как угодно, придумывать тысячи возвышенных причин, как это водится у вас, в цивилизованных краях… Но от правды никуда не денешься. Ты струсила. Тебе не нужен калека, увечный. Куда лучше найти молодого, здорового… Да, не прячь глаза, Лил мне уже нашептала, что ты тут зря времени не теряла!

Наемница скрежетнула зубами. Это надо было так все вывернуть наизнанку! Ей что — оправдываться теперь?.. Она испугалась, что в своей игре зашла слишком далеко. Но было слишком поздно что-то менять. Придется пройти этот путь до конца.

— Ты мне не нянька, и Лиланда — тем более. А с Амальриком — это совсем другое… — Неожиданно резкая боль обожгла пальцы — вместо рукояти она схватилась за лезвие ножа! Но была слишком распалена, чтобы обращать внимание на такие мелочи, даже на кровь, струйкой стекающую по руке. — Конан, ты, как верный пес, готов встать на защиту своего друга. Но, скажи, ты не задумывался — почему он послал тебя со мной?

— Зубы-то не заговаривай! Охранять тебя, тысячу раз повторял…

— Нет, я не о том. Почему именно тебя, не кого-то из кровников?

— Ну?

Палома попыталась усмехнуться, но улыбка получилась скорее похожей на оскал. Не в первый раз она, благодаря остроте ума, проникала в хитросплетения замыслов Грациана — но впервые это не вызывало у нее никакой гордости.

— Он выбрал самого привлекательного. В надежде, что за время путешествия либо ты соблазнишь меня, либо я сама в тебя влюблюсь. — Она засмеялась. — Согласись, это решило бы все проблемы!

Киммериец покачал головой. И после долгого молчания вдруг заговорил бесцветным, невыразительным голосом. Совершенно о другом.

— Я никогда не рассказывал, как мы с ним познакомились? Нет? Это было почти десять лет назад, в Аренджуне. Я там промышлял воровством и однажды забрался пошарить в вещах богатого коринфийца — хозяин постоялого двора меня навел. Вытащил кое-чего из украшений… Прокутили все, как водится… А через два дня он ко мне пришел. Сам, в одиночку. Говорит, хочу познакомиться с парнем, который впервые в жизни меня перехитрил. Он-то думал, его охрану не обойти, и комнату не взломать… ну, не на того напал, я ему так сразу и заявил. — Не глядя, северянин налил себе вина и одним глотком осушил всю кружку. Налил еще — и выпил вторую. — Короче, я драки ожидал, что он потребует золото вернуть — но нет. Это надо знать Грациана. Гудели мы с ним еще добрую седмицу, все кабаки аренджунские обошли. Ох, веселые деньки были! Он на прощание только попросил показать, как же я сумел замки вскрыть… чтобы кровники запомнили наперед. Показал, что таиться…

— А дальше?

— Дальше… в прошлом году случайно встретил знакомца — он наемником в Кофе был, Жгутом звали. И он мне рассказал, что лет пять назад был в Коршене, свел знакомство с Месьором. И тот, когда узнал, что Жгут — мой приятель, просил, чтобы меня отыскал. Якобы, беда у него какая-то, беспокойство. И я мог бы помочь.

— Это еще до того, как…

— Да. Жгут меня не нашел. Может, забыл, может, не сумел. Я не знал ничего. А потом проездом был в Коринфии, оказался не у дел, дай, думаю, загляну по старой памяти к Грациану… А он уже без ног. Какой-то подлец его из арбалета ранил, вскоре после того как он Жгута за мной отправил. Так что…

— Но ты не виноват! Откуда тебе было знать? Конан пожал плечами.

— Виноват — не виноват… Не в том дело. Просто Грациан мне как брат. Я сам ему зла никогда не сделаю — и другим не позволю!

Палому это поразило. Северянин всегда казался ей натурой хоть и открытой, но грубоватой, не склонной к проявлениям чувств, однако… Кто бы еще смог поведать такую историю с тем же достоинством и простотой?

— Ты не понимаешь, — наконец произнесла она. — Это именно то, чего я хочу — не причинять ему боли. И он сам хочет того же. Поэтому и дал мне уехать. Он знал, что я не вернусь.

— Знать… и надеяться — разные вещи.

Еще немного, и она сломается. Палома сорвалась:

— Да кто ты такой, чтобы говорить от его имени?! Почему мнишь себя вправе решать за других?.. Уезжай, Конан, прошу. Я… я дам тебе письмо для Месьора. А на словах — скажи, я прогнала тебя. Можешь рассказать про Амальрика… про что хочешь. Это не имеет значения.

Северянин поднялся с места. Он смотрел теперь на нее, как на пустое место, и острая боль потери ожгла сердце наемницы — сильнее, чем порез кинжала на ладони, с которой все еще капала на пол кровь.

Что я натворила?! — билась в голове безумная мысль, — Боги, что же я натворила?!

В своей попытке защитить друга от опасности, она потеряла его — и не только его одного. Но поворачивать вспять было слишком поздно.

Тем временем, киммериец, все так же глядя сквозь нее, процедил:

— Что ж, воля твоя, женщина. — И, развернувшись на каблуках, стремительно вышел прочь.

Мгновение Паломе хотелось броситься следом, закричать, что все это ложь, что она никогда… но вместо этого она уронила голову на руки — и зарыдала. Так горько, как не плакала с десяти лет, когда умерла ее мать.

Глава V

Сосновый лес поутру, залитый розоватым солнечным светом, с его прямыми, янтарными стволами-колоннами, недостижимо высокими изумрудными кронами, раскинувшимися, точно купол, с пронзительными голосами птиц, торжествующих, оттого что вновь солнцу, их божеству и кумиру, удалось выиграть схватку со зловещей ночной тьмой, — любого путника это зрелище настроило бы на возвышенно-поэтический лад. Любого, но не Палому.

Ее взор отмечал лишь признаки увядания и распада. Там — болотце с гниющей ржавой водой; там — трухлявый пень, облепленный поганками; там — рои мошкары над трупиком белки… Большей же частью взгляд ее просто скользил, ни на чем не задерживаясь, и упирался в никуда. Она смотрела — и не видела. Внимала — и не слышала. И лаже интуиция отказала ей в этот день, ибо пусто было сердце, и терялся в пустоте его голос.

А ведь Агамо тоже пытался предупредить ее!

Колдун, разнежившийся под крылышком у Лиланды, не выказал никакого желания отправиться восвояси. Паломе потребовалось чуть не за шиворот волочь его на конюшню и бросать в седло. И то он еще всю дорогу ныл и жаловался, не переставая. Наемница под конец пути уже начала искренне сочувствовать делу охотников за магами — по крайней мере, одного из этой братии она сейчас с превеликим удовольствием поджарила на костре. Без всякого сострадания!