Самолет для валькирии - Александр Богатырёв

На "пепелац" летающий в небесах вся эта расфуфыренная стайка дам особо внимания не обращала. Так, поглядывали с интересом, но дело своё знали. Уже скоро все окружающие "доподлинно знали", что женщинам нужно предоставить равные права с мужчинами и дать им право избирать и быть избранными.

И тут, как следующий акт комедии, "на сцене" появляется изрядно подвыпившая личность пола мужеска. Очень толстая, в круглом котелке, мятом, но дорогом на вид сюртуке, в клетчатых брюках и торчащей из кармана жилетки золотой цепочкой часов.

Он нахмурился, сфокусировал свой весьма нетрезвый взор на суфражетках и не нашёл ничего умного, как высказать им своё "просвещённое мнение". И мнение это (кстати стандартно по тем временам) состояло в том, что "место женщины: церковь, кухня, дети". И далее в том же духе. Толпа пикетчиц с этих слов завелась, что называется, "с пол оборота".

Суфражистки были наглые и, очевидно, кем-то ранее уже подогретые. Они дружно, как стая собак набросились на толстого "блюстителя нравственности". Через мгновение уже невозможно было разобрать кто что говорит. Все говорили одновременно и на повышенных тонах. Кто-то потрясал плакатом, еле сдерживаясь, чтобы не огреть им нетрезвого месье. Тот поначалу опешил от такого дружного напора, тем не менее, хоть его и прерывали на каждом слове, что-то успевал вякнуть поперёк.

Про летающий над головами "пепелац" окружающие мгновенно забыли. Так как тут был цирк ещё тот. Тоже бесплатный и рядом.

Стоящая чуть поодаль Натин несколько отстранёно, как кино, наблюдала за стычкой и, казалось, чего-то ждала. И тут, толстому месье таки удалось вставить своё слово. Причём так, что услышали многие окружающие.

До Натин и Паолы смысл, из-за общего гвалта не долетел, но кое-кто обладал, в отличие от них, более чутким слухом.

– Что?!!! – Взвилась доселе не принимавшая в перепалке участия, но также внимательно наблюдавшая свару Ольга.

Она сжала кулаки и решительно вломилась в толпу разъярённых суфражисток.

* * *

Появления Григория на поле, было достаточно, чтобы полицейские оторвали свои взоры от небес и начали разгонять публику с "посадочной полосы". Ему даже не пришлось каких-то особых претензий кидать.

Тем временем, Василий на своём дельтаплане, прошёл мимо Башни на высоте пятидесяти метров сначала с одной стороны. Потом развернулся и как бы прицеливаясь прошёл с другой. Когда по его мнению он составил представление о ветрах дующих в районе башни он таки решился.

Разворот над "колониальной выставкой", снижение до двадцати метров и курс на Башню. Над мостом он пролетел вообще на высоте метров пяти, как будто пытаясь на него сесть, но вскоре то ли по воле восходящих потоков, то ли по воле самого пилота, но аппарат поднялся до двадцати и, как на параде, ровненько пронизал нижний проём Башни.

Внизу публика взвыла. А сам Василий, сделав разворот, наконец зашёл на посадку.

К этому времени, полиция, наконец-то отодвинула зевак подальше и для посадки было даже не сто пятьдесят метров, а все двести. Но столько для Васиного аппарата и не нужно было. Изящно скользнув к земле, дельтаплан покатился по жиденькой травке и остановился.

Суфражистки этого даже не заметили. Они продолжали костерить на все корки пьяного гуляку оскорбившего их до глубины души.

– Не подпускайте толпу к аппарату ближе десяти метров! – Крикнул Григорий главному из полицейских и пользуясь привилегией, просто подъехал на мотороллере к Василию. Тот как раз поднял очки на шлем, отстегнул пристяжные ремни, вылез из кресла пилота и поднял руку приветствуя собравшуюся толпу.

А толпа очень быстро росла.

Очень многие заметили, что крылатая машина села на поляны возле Башни Эйфеля. И теперь сбегались со всех сторон, – со всех прочих экспозиций Всемирной Выставки. Полиция их сдерживала, но когда Василий став в позу рявкнул свой "родной" лозунг: "Per aspera – ad astra!", толпа попёрла вперёд, справедливо считая, что будет что-то то ли интересное сказано, то ли что-то ещё показано.

Круг быстро сократился и группа ругающихся суфражисток оказалась аккурат на краю свободного поля и напирающей толпы. То, что их никто не попытался урезонить, остановить, объяснялось просто – некому было. Одним было наплевать "на бешеных дамочек", другие, находили что есть что-то более интересное и важное, нежели скандал(Париж да без скандала?!! Фе!), а у полиции просто рук не хватало на всё. Они едва справлялись с тем, что было обговорено заранее. Так что от разошедшихся дам, подвыпившего толстяка никто не спешил спасать.

А там страсти всё накалялись. Красный от злости месье, уже почти малиновый, продолжал плеваться и обличать "падение нравов". И что особенно сильно злило дам, он перешёл к "обоснованиям" своей "кочки зрения". А в основе этих обоснований, как легко было догадаться, лежала "теория всеобщей ущербности женского пола".

Ольга же, выросшая в атмосфере преклонения перед дамами, которое постоянно демонстрировал отец, восприняла эти наветы уж слишком близко к сердцу. Вскоре она была в самом центре скандала, и лаялась с "морализатором" как бы не больше всех.

Натин, изначально не препятствовавшая Ольге в этих порывах, видя как накаляется обстановка, стала бросать в сторону суфражисток всё более и более обеспокоенные взгляды.

Василий же, бросив мимолётный взгляд на полностью занятых своим скандалом суфражисток, наоборот отошёл подальше чтобы его было слышно остальным. И затолкнул речугу.

Он любил толкать пламенные речуги. А тут ещё и повод хороший – покрасоваться перед фотографами и местными обывателями в новенькой косухе.

Надо сказать, что куртка на нём сидела отменно, и делала его вид ещё более бравым, нежели он выпячивался. Публика быстро измерила его глазами, и сделала себе зарубки на память. Можно было уже с уверенностью говорить, что вскоре половина молодёжи Парижа будет щеголять в коже и конкретно в косухах, "а-ля авиасьён".

Василий заливался соловьём, расписывая перспективы прогресса авиации, а за его спиной, Ольга наливалась яростью. И вот настал такой момент, что месье сморозил уж такую глупость, что у неё на некоторое время дар речи пропал. Не выдержав такого, Ольга выломилась из толпы суфражеток, и на мгновение остановилась. Прямо перед ней стоял "родной пепелац". Всего-то в каких-то метрах двадцати.

Выдав нечто среднее между фырком и взвизгиванием, Ольга решительно направилась к нему. Натин же поспешила наперерез, заподозрив неладное.

– Дама-пилот это нонсенс? Дама-пилот – это АБСУРД?!! – услышала она то, что говорила тихо себе под нос Ольга.

– Ольга! Успокойся! – встревожилась Натин.

– Вот! Сейчас ка-ак успокоюсь! – продолжала яриться Ольга. – Только слетаю и совсем успокоюсь!

Говорила она негромко. Только от этого Натин стало страшно. Она поняла: Ольга в крайней ярости. Если сейчас оборвать, задавить авторитетом – может сломаться. Но если не удастся передавить – наделает много глупостей. И бед.

Требовался другой подход.

Натин легко догнала Ольгу и посмотрела ей в лицо.

Выглядела та не только разъярённой, но и изрядно обиженной. В голосе же бушевала ярость.

– Всё равно успокойся. – Неожиданно холодно и каким-то полументорским тоном, как читают приговор уставшие от жизни прокуроры, выговорила Натин. – Летать надо на холодную голову. Иначе убьёшься. И ничего не докажешь этому жирдяю.

Её слова ложились на душу Ольге тяжело и… неотвратимо. Натин ещё чего-то говорила, но она будто слегка оглохла. В голове внезапно прояснилось и наступила холодная решимость. Как при очень кропотливой и ответственной работе. Которую нужно выполнить во что бы то ни стало. Но в которой эмоции только помешают. Она остановилась.

– Я понимаю, ваше высочество. Я исполню. Как надо. – также тихо ответила Ольга. – Но доказать надо сейчас!

Натин подошла ближе, взяла её за подбородок и заглянула в глаза.

– Теперь вижу, что не убьёшься, а будешь летать как надо. – строго сказала она и, отпустив Ольгу, шагнула в сторону.

Натин быстро оценила складывающуюся ситуацию.

Да, полёт Ольги также намечался. Но не сейчас.

Однако складывающаяся обстановка, вот эти скандалящие суфражистки, они сами в "триколоре" тех самых, да оскорблённая в лучших чувствах Ольга, просто диктовали конкретный исход.

Ещё раз окинув взглядом толпу, Натин зашагала вслед за Ольгой, на ходу остановив, шарахнувшегося было за нею полицейского. Тот, опознав в Натин одну из группы русских авиаторов, пробормотал "пардон", и отступил.

Ольга подошла к Григорию, и что-то сбивчиво стала ему объяснять. Григорий ничего не понял. Кроме как того, что Ольге вдруг приспичило прямо сейчас слетать на дельтаплане. Он обескураженно замотал головой и потребовал детальных и спокойных объяснений. С каковыми и подоспела Натин.

Та уложилась по-спартански. Всего в двух фразах объяснила ситуацию.