Рукоять меча - Элеонора Раткевич

Он человек. Это на полотне можно вышить все, что заблагорассудится, а человеку можно внушить многое, очень многое, но все-таки не что угодно. Так может думать разве что Гобэй… кстати, скорей всего именно так он и думает. До сих пор ему это удавалось – умертвить рассудок, превратить какую-то его часть в гладкое полотно и вышивать на нем всякие загогулины. Но рано или поздно вышивальщик воткнет свою иглу не в мертвое полотно, а в живой разум. Вот если бы Гобэй допустил подобную ошибку с Кэссином! Тогда и Кенету не пришлось бы раздумывать, как помочь бедному парню. Все совершилось бы само собой.

Приятно помечтать о несбыточном. А теперь, Кенет Деревянный Меч, перестань предаваться мечтаниям и как следует подумай: что же ты можешь такого сделать или сказать, чтобы вырвать краденую рукоять из рук Гобэя и освободить Кэссина?

* * *

– Ну и почему же ты тут сидишь, раз ты такой умный, а мы здесь все – такие дураки? – сердито спросил Кэссин.

– Да потому и сижу, что умный, – усмехнулся Кенет, кончиками пальцев двигая нити, привязанные к лапкам Лопоуши. – От лишнего ума. Да и от лишних знаний, пожалуй, тоже.

– Так не бывает, – не согласился Кэссин.

– Еще как бывает, – вздохнул Кенет. – Я ведь здесь. А хозяин твой – дурак.

– Прекрати говорить «хозяин», – рассвирепел Кэссин.

– Не обещаю, но постараюсь, – подозрительно покладисто ответил пленный маг, наблюдая за пляской своей смешной тряпичной зверюшки.

– Ну и как же твой ум привел тебя сюда? – не отступался Кэссин.

– Да очень просто, – вздохнул Кенет, и Лопоуша печально помотал головой. – Поесть мне захотелось.

– Для этого и впрямь нужно много ума, – фыркнул Кэссин. Лопоуша укоризненно поднял лапку.

– А ты не перебивай, – посоветовал Кенет, устраиваясь поудобнее. – Зашел я на постоялый двор – как видно, из тех, где путников усыпляют и грабят до нитки… может, и убивают. Но я ведь умный… остолоп несчастный! Я поданную мне еду мигом проверил – нет ли в ней сонного зелья, не намешано ли какой магии. И ясное дело, ничего не нашел.

– О великих познаниях это не свидетельствует, – ехидно заметил Кэссин. – Раз уж ты не обнаружил, каким сонным зельем тебя опоили…

– Да никаким, – прервал его Кенет. – В том-то все и дело. Ничего я не нашел, потому что искать было нечего. И я все это съел, умник безмозглый.

– Почему это безмозглый, раз там ничего не было?

– Да потому, что не сонную травку я должен был в еде искать, а саму еду толком распробовать! Тут-то меня лишние знания и подвели. Если бы я не знал, как кормят в ваших краях, я бы мигом насторожился.

– А чем тебе не нравится, как кормят в наших краях? – ощетинился Кэссин: теперь этому привереде пленнику еще и местная еда чем-то не угодила.

– А тем, что сколько ни гадай, в жизни не догадаешься, что тебе на стол подали! – парировал Кенет. – У вас ведь если мясо похоже на мясо, а рыба – на рыбу, так повара никто и поваром не считает. У вас еда тогда приготовлена правильно, когда курица похожа на печеное яблоко, а печеное яблоко – на жареные щупальца осьминога!

– Само собой, – кивнул Кэссин.

– Само собой, – почти по-приятельски передразнил его Кенет. – Ну а я родом из тех мест, где суп все-таки можно отличить от вина, а вино – от настоя рвотного корня. И не знай я, что у вас так принято, чтобы еда была сама на себя не похожа, ни за что бы эту мешанину есть не стал. А у меня… ну, не важно… скажем, знакомый один – он из ваших краев. И он меня частенько по-вашему потчевал и даже самого так готовить научил. Вот я и съел то, что мне подали. Грибы… то есть я потом уже сообразил, что это грибы… красное вино…

– А-а, – протянул Кэссин, начиная понимать.

– Вот именно. Не было в моей еде сонного зелья. Она сама была сонным зельем. И заснул я так, что мотыгой не подымешь. А вот тут вступает в действие дурость твоего… наставника. – Кенет все же не назвал Гобэя хозяином, заметив нехороший огонек в глазах Кэссина.

– Вот так-то лучше, – кивнул Кэссин. – Ты бы еще насчет дурости не прохаживался…

– А как это еще назвать? – Кенет снова пошевелил пальцами, и Лопоуша насмешливо взбрыкнул. – Чтобы послать на поимку мага обычных бандитов – это ж каким дураком надо быть! Он ведь не знал, что я храплю, как гарнизон за час до побудки. А не будь я сонный – только он меня и видел. Переступил я через текучую воду – и поминай как звали. Любой мало-мальски смыслящий маг отрядил бы за мной магов или хотя бы учеников… ну и не заполучил бы ничего… я бы этих магов даже во сне учуял точно так же, как он учуял меня самого, еще на расстоянии. А я знай себе сплю – чуять-то мне нечего. И глаз открыть не успел, как мне руки-ноги перебили, кляп в рот запихали – и в мешок. Позорище! Словом, будь я чуточку поглупее, а господин Гобэй – чуточку поумнее, занимались бы мы все трое сейчас совсем другими делами.

Надо заснуть, твердил себе Кэссин, надо заснуть. Иначе завтра опять глаза будут опухшие, и нагоняя от кэйри не избежать. И поделом – разве должна такая мелочь, как бессонница, мешать настоящему магу? Маг должен быть властен над любой иллюзией… и над этой – тоже. Маг может все, что только захочет… почему же я не могу уснуть? Или исцелять?

Уметь исцелять Кэссину давно хотелось. Еще тогда, в ту его первую ночь в Крысильне… помнится, весь день задувал сухой жаркий ветер… и откуда в порту взялась такая пакостная погода? Сухой жаркий ветер, вздымающий мелкую пыль… а потом настала душная жаркая ночь, и Покойник зашелся жутким лающим кашлем… Кэссин такого в жизни не слышал… а потом он держал Покойника за плечи, пока Гвоздь и Кастет в четыре руки растирали его, пытаясь унять приступ… и ему казалось, что вот сейчас первый человек, который со дня смерти матери сжалился над ним, умрет… умрет у него на руках… но Покойник не умер. Впоследствии Кэссину довелось быть свидетелем куда более тяжелых приступов, и каждый раз он жалел, что все целители, будь то маги или лекари, – сплошное барахло. Не то он ничего бы не пожалел, чтобы наняться к лекарю в ученики, выучиться и излечить Покойника… потому что если кто и заслужил жить на свете, так это Покойник… а мрут пускай всякие гады, их и так много на земле развелось. Кэссин так часто об этом мечтал, вслушиваясь бессонными ночами в хриплое дыхание Покойника. И даже потом, когда он сделался полноправным учеником мага и стал называть Гобэя «кэйри»… да, даже и тогда. Но искусству исцеления кэйри его не обучал, и Кэссин окончательно уверился, что все целители – обманщики и шарлатаны. Раз Гобэй не обучает его, как можно исцелить при помощи магии, значит, такого искусства не существует! И Кэссин расстался со своей мечтой.