Опасное соседство - Ялмар Тесен

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Джеймс не поехал охотиться на южноафриканских газелей, озадачив Йохана причиной своего отказа: он сказал, что просто больше не может убивать животных, разрешено это законом или нет. Он также продал свой катер, потому что Адель очень неудачно упала во время швартовки в ветреную погоду и разбила бедро, из-за чего они даже не поехали в свою хижину на берегу Брид-ривер.

Джеймс начинал тревожиться из-за все усиливавшихся болей в груди, однако откладывал разговор об этом с родными, не желая их беспокоить. Адель мучилась с переломом бедра, а Делию, как он считал, просто грешно было тревожить в ее теперешнем блаженно-счастливом состоянии: она наконец-то была беременна, успешно прибавляла в весе, однако оставалась все такой же активной и полной самых радужных надежд по поводу грядущего материнства. Что касается Йохана, то до него не сразу дошло, что скоро он действительно станет отцом, ну а Джеймс, хотя с виду довольно флегматично отреагировавший на эту новость, в душе все же обрадовался значительно больше, чем хотел показать. Теперь он иногда жалел, что продал свой катерок, воображая, как станет учить внука рыбацкому мастерству, и понимая одновременно, что для него самого прожить еще десять или хотя бы пять лет — вопрос не самый простой.

Каждое утро он пешком ходил в город, лениво слонялся по своему магазинчику и порой целыми неделями даже удочку в руки не брал, однако ялик все же сохранил и заходил навестить его, словно старого товарища, с удовольствием убеждаясь, что он в целости и сохранности и совершенно готов отправиться в море в любой момент, как только пожелает хозяин. В тот день, когда Йохан отвез Делию в больницу, Джеймс чувствовал себя каким-то удивительно свободным и неприкаянным, а к вечеру ему даже захотелось выйти в залив и немного порыбачить. После отлива он легко наловил наживки; стоял полный штиль, и было очень тепло — погода как раз для рыбалки, кроме того, Джеймс просто места себе не находил, даже не отдавая себе в этом отчета. Нет, явно не имело смысла сидеть дома! И он приготовил снасть и все необходимое: теплые вещи, термос, бутерброды, небольшую подушку, одеяло, электрический фонарик и полбутылки бренди.

Войдя в один из речных рукавов, он сразу почувствовал, как поднялось настроение, и подивился, отчего это рыбная ловля последние месяцы занимала столь ничтожное место в его жизни. Еще в заливе на отмели он наловил крупных креветок и встал на якорь у речного берега. Он пользовался маленькими крючками и легкой удочкой, ловя тупорылов над поросшим водорослями и полого уходившим на глубину речным берегом; тупорылы спрятались тут, понимая, что ночью выйдут на охоту их извечные опасные враги — горбыли-холо.

Джеймс поймал четырех небольших карасей-тупорылов, сунул их в ведерко с водой, поднял якорь и переставил ялик на свое любимое место, где было значительно глубже.

Отсюда хорошо была видна автостоянка возле яхт-клуба; Джеймс вполглаза следил за концом удилища, поглядывая на берег, где мчались домой автомобили, брели вверх по склону холма рабочие с фабрики, проезжали велосипедисты, ворчали автобусы. У причала на яхтах и моторках засуетились их владельцы, готовясь к наступлению ночи. Какой-то катер и два ялика только что вернулись; от причала доносились веселые голоса и добродушный смех, хорошо слышные над водой. Наконец стало тихо, берег опустел, один за другим вспыхивали огни, а потом все окутала тьма, заперев Джеймса в крошечном мирке, ограниченном светом сигнального фонаря.

Он думал о Делии, вспоминая ночь ее появления на свет, и будто снова ощутил ту страшную усталость, которую испытывал, стоя под дождем у окна родильного дома. Тогда впереди была целая жизнь, но теперь перспектива прожить еще одну жизнь вызывала лишь чувство утомления и безысходности. Некоторое время он размышлял о великой тайне жизни, о рождении и смерти человека, о волшебстве познания. Еще полгода назад он был уверен, что, по сравнению со многими другими, не просто доволен собственной жизнью, но считает ее замечательной, весело прожитой и интересной, но теперь, видно, праздник жизни подходил к концу; впрочем, он не испытывал особых сожалений по поводу того, что жизнь будет продолжаться и без него. Он никогда прежде не позволял себе долго размышлять о смерти и теперь, не желая, чтобы подобные мысли взяли над ним верх, решительно выбил трубку и занялся подготовкой лодки к ночевке. Зажег керосиновую лампу, налил себе немного бренди и плеснул туда воды из алюминиевой фляжки. Потом вытащил удочку и сменил наживку. Даже тот факт, что он забросил всего одну удочку, свидетельствовал о том, что прежнего азарта уже нет.

В девять он съел сандвич и налил себе чашечку кофе, запил этот легкий ужин бренди с водой и раскурил трубку.

Он не мог припомнить, обедал ли сегодня, однако после еды ему явно стало лучше, он повеселел и даже громко хмыкнул, вспомнив соревнования по ловле горбылей-холо, когда пойманная Дафни «акула» испортила всем праздничное настроение. Он уже подумывал, не отпустить ли ему пойманную для наживки рыбу в реку, ибо тоска и тревога, снедавшие его, достигли такой силы, что ему стало тошно при одной мысли о том, как он просидит полночи в надежде поймать какого-то несуществующего горбыля. Однако, взглянув на раскинувшийся во всем своем великолепии Млечный Путь, он решительно отложил в сторону легкую снасть и достал большой крючок, предназначенный для более тяжелого удилища. «Последний горбыль-холо, — подумал он, — для Делии и ее малыша. Пусть будет подарком — я ведь все равно должен ей что-то подарить, а такой подарок она оценит непременно».

Удовлетворившись вполне бодрым видом наживки, он перешел на корму и удобно уселся между распорами, откинувшись на подушку и вытянув ноги. Колесико спиннинга на полу рядом с ним тихонько постукивало; он подтянул тормоз и проверил натяжение лесы.

Полночь уже миновала, когда он проснулся, но не из-за неудобной позы, а просто так — легко, не торопя себя, давая всем чувствам возможность тоже пробудиться, — и, лишь окончательно придя в себя, тронул спиннинг правой изуродованной рукой. Все еще лежа на спине, лицом к звездам, левой рукой он потянулся за фонариком, потом медленно сел, посветил на якорную цепь, чтобы понять, какой высоты достиг прилив, скользнул лучом по серебристой леске и чуть тронул удилище. Леска натянулась, удилище выгнулось дугой по течению приливной волны, звякнуло колесико спиннинга. Он отпустил тормоз привычным легким движением большого пальца, прижал удилище к груди правым локтем, тремя пальцами придерживая моток нейлоновой лески на катушке спиннинга. Леска сперва разматывалась, потом замерла, потом снова начала разматываться. Джеймс чуть попятился, сел на корму, поставил катушку на тормоз, мягко опустил конец удилища, а потом резко дернул. Удилище согнулось, точно лук, и он даже решил сперва, что зацепился за что-то, например за старую якорную цепь, но конец удочки ожил, дважды резко дернулся, и леска снова начала разматываться с ровной скоростью. Джеймс поправил натяжение лесы, высоко подняв удилище, отрегулировал тормоз и через несколько секунд, поскольку рыба тянула с прежней силой, закрепил его, что-то бормоча себе под нос, ибо леска продолжала разматываться, исчезая в ночной тьме.