Нормандцы в Сицилии. Второе нормандское завоевание. 1016-1130 - Джон Норвич

Из всех горных крепостей Сицилии Энна располагалась на самой большой высоте и была самой грозной. Двумя веками раньше сарацины сумели отбить ее у греков, только взобравшись один за другим по сточной трубе. Штурмовать Энну, очевидно, не имело смысла, и Роберт, понимавший, что у него нет времени до того момента, когда зима заставит его отступить, не хотел начинать осаду. Поэтому он сознательно вел себя крайне вызывающе: расположившись под самым носом Ибн аль-Хаваса, он всячески провоцировал его выйти и преподать нормандцам тот суровый урок, который, по слухам, для них приготовили. Все же сарацины сдерживались; в течение четырех дней разочарование нормандцев постепенно росло; они ждали, разоряя окрестности и стараясь причинить как можно больший ущерб, чтобы вынудить эмира к действиям. На пятый день они преуспели.

Невозможно (как часто бывает, когда речь идет об этом историческом периоде) правильно оценить численность участников сражения. Мы знаем от Малатерры, что сарацинская армия насчитывала пятнадцать тысяч человек; возможно, он преувеличивает, но ничего неправдоподобного в его утверждении нет. Во всяком случае, ясно, что нормандцы во много раз уступали противнику в численности. Войско Роберта Гвискара вначале насчитывало около двух тысяч человек. Он оставил сильный гарнизон в Мессине и, возможно, другие в Рометте и еще где-то. Ибн ат-Тимнах мог усилить нормандскую армию некоторым количеством сарацинских ренегатов, но не похоже, что их было много, поскольку о них не упоминается ни в одной из хроник. Вероятно, Малатерра, оценивающий силы Роберта примерно в семь сотен воинов, недалек от истины.

И все же битва при Энне закончилась ошеломительной победой нормандцев. География, как и арифметика, была против них: у них не было ни крепости, куда они могли бы отступить для отдыха или перегруппировки сил, ни запасов оружия и провианта. Но мужество имелось у них в избытке, а главное, они хорошо знали, что такое дисциплина – причем в той ее разновидности, с которой сарацины раньше никогда не сталкивались. К этим двум факторам добавился новый и мощный религиозный подъем. Христианский пыл вел их вперед, когда, исповедовавшиеся и причастившиеся, еще слыша мысленно великолепную речь Роберта, они бросились в битву. В итоге первое большое сражение на сицилийской земле и вообще в истории между нормандцами и сарацинами окончилось разгромом сарацин. Пять тысяч воинов Ибн Хаваса укрылись в своей крепости; остальные к наступлению ночи лежали мертвые или умирающие на берегу реки. Потери нормандцев были ничтожны.

Не считая добычи, эта победа не принесла никаких ощутимых результатов. Ибн аль-Хавас с остатками своей армии – и, вероятно, с женой Ибн ат-Тимнаха – находились в безопасности в своей цитадели, и у нормандцев, как и ранее, не было никакой возможности вытеснить их оттуда; и хотя Роберт взял крепость в осаду даже прежде, чем раненых нормандцев вынесли с поля битвы, все понимали, что это – занятие трудное и долгое. Тем временем, однако, вести о битве быстро распространились по близлежащим долинам, и мало кто из местных вождей разделял решимость своего эмира. Вскоре первый из них появился в лагере Гвискара, и в последующие недели они приходили во множестве, со склоненными головами, с руками, скрещенными на груди, ведя с собой мулов, нагруженных подарками и данью. Их стремление официально подтвердить свою покорность едва ли может удивлять; они были теперь беззащитны, в то время как нормандцы, верные своей привычной осадной тактике, совершали ежедневные набеги, грабя и разоряя всю округу и терроризируя местное население всеми возможными способами. Приближалось время урожая, но мусульманские крестьяне надеялись получить много от своих сожженных полей и опустошенных виноградников. Ибн аль-Хавас, всматриваясь в темноту летней ночи из-за своей осажденной твердыни, наверное, видел пламя от горящих дворов и усадеб, пылающее даже ярче, чем огни нормандского лагеря прямо под скалой. Едва ли это зрелище увеличивало его отчаяние, ибо он уже потерял гораздо больше. Но он, вероятно, догадывался, что для него и его народа это начало конца: Сицилия никогда не будет такой, как прежде.

Но пока время работало на эмира. Роберт Гвискар не мог в существующих обстоятельствах предпринимать зимнюю кампанию; он зашел в своих притязаниях слишком далеко, а ему еще нужно было объединить и упорядочить вновь обретенные владения, чтобы спокойно вернуться на материк. После двух месяцев осады в условиях безжалостного сицилийского лета Энна оставалась столь же неприступной и непоколебимой, и нормандцы начали терять терпение. Непоседливый Рожер устал от бездействия и умчался с тремя сотнями людей в очередную так называемую разведывательную экспедицию, разграбив и разорив все, что попалось ему на пути, вплоть до самого Агридженто, и вернулся с добычей, которой хватило бы на целую армию. Это, безусловно, было ценным утешением, но Роберту стало ясно, что осаду пора снимать. В июле или в начале августа Гвискар дал сигнал и, к облегчению и осаждавших, и осажденных, повел своих людей вниз по долине – туда, откуда они пришли.

С такой небольшой армией, при том что многие из его людей ныне хотели вернуться в свои апулийские дома, Гвискар не мог надеяться удержать хотя бы часть территорий аль-Хаваса. Но дальше на север лежала «ничья земля», которая, хотя формально принадлежала Ибн ат-Тимнаху, постоянно страдала от вторжений его соперника. Местные христиане-греки умоляли Роберта оставить у них постоянный гарнизон и без особого труда уговорили некоторых самых бедных нормандских рыцарей осесть на сицилийской земле. И таким образом, осенью 1061 г. неподалеку от развалин древнего Алунтия, в нескольких милях от северного побережья, была построена первая в Сицилии нормандская крепость. Расположенная в предгорьях Неброди, она охраняла перевал, который являлся наиболее вероятным направлением сарацинских атак, и представляла для местных жителей одновременно эффективную защиту и ежедневное напоминание о силе нормандцев. В последующие годы эта крепость превратилась в преуспевающий городок, каковым она остается и сегодня. О подвигах Роберта Гвискара здесь напоминают не только руины замка, но и имя – Сан-Марко-д'Алунцио, которое он дал крепости в память о другом Сан-Марко, в Калабрии, где всего пятнадцать лет назад начался его путь.

Вернувшись в Мессину, Роберт Гвискар застал там Сишельгаиту, которая после недолгой инспекционной поездки по новым владениям мужа с триумфом препроводила его в Апулию праздновать Рождество. Рожер сопровождал их до Милето в Калабрии, где располагалась его главная материковая резиденция, но он не мог отдыхать… Сицилия влекла его к себе. Там было так много работы – или, точнее, так много неиспользованных возможностей. К началу декабря он снова высадился на острове с двумя с половиной сотнями соратников. Они во второй раз пронеслись ураганом по землям Агридженто и свернули на север, к Тройне, еще более неприступной и могучей крепости, нежели Энна. К счастью, там жили в основном греки, и они сразу открыли ворота армии Рожера. Здесь он провел Рождество и здесь же узнал, к своей радости, что его возлюбленная, сохранившая чувства к нему с юных лет, когда он еще жил в Нормандии, приехала в Калабрию, где она ждет его возвращения и надеется, как надеялась всегда, стать его женой.

Юдифь из Эвро была дочерью двоюродного брата Вильгельма Завоевателя. Когда она и Рожер встретились впервые, о браке между нею и младшим и беднейшим представителем весьма скромного рода Отвилей не могло быть и речи; но с тех пор многое изменилось. Между герцогом Вильгельмом и Робертом де Гранменилем, сводным братом и опекуном Юдифь, настоятелем крупного нормандского монастыря Сент-Эвро, вспыхнула жестокая вражда. В результате Роберт бежал с Юдифь, ее братом и сестрой и одиннадцатью верными монахами сперва в Рим, где он пытался искать справедливости у папы, а затем к своим землякам на юг. Роберт Гвискар принял их хорошо. В стремлении ослабить власть греческих монастырей в Калабрии он поощрял создание латинских монашеских общин везде, где это было возможно, и сразу же основал с большими пожертвованиями аббатство Святой Ефимии в Калабрии, хранившее и продолжавшее прославленные литургические и музыкальные традиции[38]. Но у Рожера были свои планы. К этому времени он стал второй по значимости и богатстве фигурой после самого Гвискара. Лишь немногие аристократические семьи Европы сочли бы его теперь неподходящим женихом. Узнав о приезде Юдифь, он немедленно помчался в Калабрию и обнаружил, что она ждет его в маленьком городе Сан-Мартино-д'Агри. Они обвенчались сразу же. Рожер затем отвез ее в Милето, где торжественно отпраздновал свое бракосочетание – при участии в лучших традициях Сент-Эвро большого количества музыкантов. Этот союз, без сомнения, заключался по любви, молодые были очень счастливы, но их медовый месяц оказался коротким. Рожера ждали важные дела, и в начале нового года, «не тронутый слезными мольбами жены», он оставил ее в Милето и вернулся на Сицилию.