Стихотворения (ПСС-2) - Михаил Лермонтов

Что долг супруги - только лишний труд.

Мужья у жен подобных (не в обиду

Будь сказано), как вывеска, для виду.

Иван Ильич имел в Симбирске дом

На самой на горе, против собора.

При мне давно никто уж не жил в нем,

И он дряхлел, заброшен без надзора,

Как инвалид, с георгьевским крестом.

Но некогда, с кудрявыми главами,

Вдоль стен колонны высились рядами.,

Прозрачною решеткой окружен,

Как клетка, между них висел балкон,

И над дверьми стеклянными в порядке

Виднелися гардин прозрачных складки.

Внутри все было пышно; на столах

Пестрели разноцветные клеенки,

И люстры отражались в зеркалах,

Как звезды в луже; моськи и болонки

Встречали шумно каждого в дверях,

Одна другой несноснее, а дале

Зеленый попугай, порхая в зале,

Кричал бесстыдно: "Кто пришел?..

Дурак!" А гость с улыбкой думал:

"Как не так!" И, ласково хозяйкой принимаем,

Чрез пять минут мирился с попугаем.

405

68

Из окон был прекрасный вид кругом:

Налево, то есть к западу, рядами

Блистали кровли, трубы и потом

Меж ними церковь с круглыми главами,

И кое-где в тени - отрада днем

Уютный сад, обсаженный рябиной,

С беседкою, цветами и малиной,

Как детская игрушка, если вам

Угодно, или как меж знатных дам

Румяная крестьянка - дочь природы,

Испуганная блеском гордой моды,

69

Под глинистой утесистой горой,

Унизанной лачужками, направо,

Катилася широкой пеленой

Родная Волга, ровно, величаво...

У пристани двойною чередой

Плоты и барки, как табун, теснились,

И флюгера на длинных мачтах бились

Жужжа на ветре, и скрипел канат

Натянутый; и, серой мглой объят,

Виднелся дальний берег, и белели

Вкруг острова края песчаной мели.

60

Нестройный говор грубых голосов

Между судов перебегал порою;

Смех, песни, брань, протяжный крик пловцов

Все в гул один сливалось над водою.

И Марья Николавна, хоть суров

Казался ветр и день был на закате,

Накинув шаль или капот на вате,

С французской книжкой, часто, сев к окну,

403

Следила взором сизую волну,

Прибрежных струй приливы и отливы,

Их мерный бег, их золотые гривы.

Два года жил Иван Ильич с женой,

И все не тесны были ей корсеты.

Ее ль сложенье было в том виной,

Или его немолодые леты?..

Не мне в делах семейных быть судьей!

Иван Ильич иметь желал бы сына

Законного: хоть правом дворянина

Он пользовался часто, но детей,

Вне брака прижитых, злодей,

Раскидывал по свету, где случится,

Страшась с своей деревней породниться.

62

Какая сладость в мысли: я отец!

И в той же мысли сколько муки тайной

Оставить в мире след и, наконец,

Исчезнуть! Быть злодеем, и случайно,

Злодеем потому, что жизнь - венец

Терновый, тяжкий, - так по крайней мере

Должны мы рассуждать по нашей вере...

К чему, куда ведет нас жизнь, о том

Не с нашим бедным толковать умом;

Но исключая два-три дня да детство,

Она бесспорно скверное наследство.

Бывало, этой думой удручен,

Я прежде много плакал, и слезами

Я жег бумагу. Детский глупый сон

Прошел давно, как туча над степями;

Но пылкий дух мой не был освежен,

407

В нем родилися бури, как в пустыне,

Но скоро улеглись они, и ныне

Осталось сердцу, вместо слез, бурь тех,

Один лишь отзыв - звучный, горький смех.

Там, где весной белел поток игривый,

Лежат кремни - и блещут, но не живы!

Прилично б было мне молчать о том,

Но я привык идти против приличий

И, говоря всеобщим языком,

Не жду похвал. Поэт породы птичей,

Любовник роз, над розовым кустом

Урчит и свищет меж листов душистых.

Об чем? Какая цель тех звуков чистых?

Прошу хоть раз спросить у соловья.

Он вам ответит песнью... Так и я

Пишу, что мыслю, мыслю, что придется,

И потому мой стих так плавно льется,

68

Прошло два года. Третий год

Обрадовал супругов безнадежных:

Желанный сын, любви взаимной плод,

Предмет забот мучительных и нежных

У них родился. В доме весь народ

Был восхищен, и три дня были пьяны

Все на подбор, от кучера до няни.

А между тем печально у ворот

Всю ночь собаки выли напролет,

И, что страшнее этого, ребенок

Весь в волосах был, точно медвежонок,

Старухи говорили: это знак,

Который много счастья обещает.

И про меня сказали точно так,

А правда ль это вышло? - небо знает!

408

К тому ж полночный вой собак

И страшный шум на чердаке высоком -

Приметы злые; но не быв пророком,

Я только покачаю головой.

Гамлет сказал: "Есть тайны под луной

И для премудрых", - как же мне, поэту,

Не верить можно тайнам и Гамлету?..

Младенец рос милее с каждым днем:

Живые, глазки, белые ручонки

И русый волос, вьющийся кольцом, -

Пленяли всех знакомых; уж пеленк"

Рубашечкой сменилися на нем;

И, первые проказы начиная,

Уж он дразнил собак и попугая...

Года неслись, а Саша рос, и в пять

Добро и зло он начал понимать;

Но, верно, по врожденному влеченью,

Имел большую склонность к разрушенью,,

68

Он рос... Отец его бранил и сек

Затем, что сам был с детства часто сечен,

А слава богу вышел человек:

Не стыд семьи, не туп, не изувечен.

Понятья были низки в старый век...

Но Саша с гордой был рожден душою

И желчного сложенья, - пред судьбою,

Перед бичом язвительной молвы

Он не склонял и после головы.

Умел он помнить, кто его обидел,

И потому отца возненавидел.

69

Великий грех!.. Но чем теплее кровь,

Тем раньше зреют в сердце беспокойном

Все чувства - злоба, гордость и любовь,

409

Как дерева под небом юга знойным.

Шалун мой хмурил маленькую бровь,

Встречаясь с нежным папенькой; от взгляда

Он вздрагивал, как будто б капля яда

Лилась по жилам. Это, может быть,

Смешно, - что ж делать! - он не мог любить,

Как любят все гостиные собачки

За лакомства, побои и подачки.

Он был дитя, когда в тесовый гроб

Его родную с пеньем уложили.

Он помнил, что над нею черный поп

Читал большую книгу, что кадили,

И прочее... и что, закрыв весь лоб

Большим платком, отец стоял в молчанье.

И что когда последнее лобзанье

Ему велели матери отдать,

То стал он громко плакать и кричать,

И что отец, немного с ним поспоря,

Велел его посечь... (конечно, с горя).

Он не имел ни брата, ни сестры,

И тайных мук его никто не ведал.

До времени отвыкнув от игры,

Он жадному сомненью сердце предал

И, презрев детства милые дары,

Он начал думать, строить мир воздушный

И в нем терялся мыслию послушной.

Таков средь океана островок:

Пусть хоть прекрасен, свеж, но одинок;

Ладьи к нему с гостями не пристанут,

Цветы на нем от зноя все увянут...

72

Он был рожден под гибельной звездой,

С желаньями безбрежными, как вечность.

Они так часто спорили с душой

И отравили лучших дней беспечность.

410

Они летали над его главой,

Как царская корона; но без власти

Венец казался бременем, и страсти,

Впервые пробудись, живым огнем

Прожгли алтарь свой, не найдя кругом

Достойной жертвы, - ив пустыне света

На дружний зов не встретил он ответа,

О, если б мог он, как бесплотный дух,

В вечерний час сливаться с облаками,

Склонять к волнам кипучим жадный слух,

И долго упиваться их речами,

И обнимать их перси, как супруг!

В глуши степей дышать со всей природой

Одним дыханьем, жить ее свободой!

О, если б мог он, в молнию одет,

Одним ударом весь разрушить свет!..

(Но, к счастию для вас, читатель милый,

Он не был одарен подобной силой.)

71

Я не берусь вполне, как психолог,

Характер Саши выставить наружу

И вскрыть его, как с труфлями пирог.

Скорей судей молчаньем я принужу

К решению... Пусть суд их будет строг!

Пусть журналист всеведущий хлопочет,

Зачем тот плачет, а другой хохочет!..,

Пусть скажет он, что бесом одержим

Был Саша, - я и тут согласен с ним,

Хотя, божусь, приятель мой, повеса,

Взбесил бы иногда любого беса.

Его учитель чистый был француз,

Marquis de Tess * Педант полузабавный,

Имел он длинный нос и тонкий вкус

*Маркиз де Тесе (франц.). 411

И потому брал деньги преисправно.

Покорный раб губернских дам и муз,