Паразиты разума - Колин Уилсон

Все эти размышления я проделывал отнюдь не для развлечения: я пытался пробиться к какому-нибудь твёрдому основанию, где смог бы расположиться и противостоять Паразитам. Они были достаточно коварны, чтобы показать мне, что я стою над бездной. Я осознал, что мы лишь считаем время и пространство непоколебимыми — хотя после смерти они уже не властны над нами, — а то, что мы называем "существованием", означает существование только в этой Вселенной пространства и времени, отнюдь не являющейся абсолютом. Внезапно всё стало абсурдным. Поначалу мой желудок сковали ужас и слабость. Я понял, что всё, что в этом мире я считал непреложным, может быть поставлено под сомнение, что всё это может оказаться обманом. Как мыслитель, я впадал в старую романтическую привычку полагать, что разум находится за пределами всех превратностей тела, что он каким-то образом вечен и свободен — тело может быть банальным и малозначащим, а разум при этом глубок и всеохватывающ. Такой взгляд делает разум бесстрашным вечным зрителем. Но теперь я вдруг подумал: "Но ведь если Вселенная сама по себе случайна, то тогда и мой разум случаен и может быть разрушен, как и моё тело". Вот здесь и вспоминаются болезнь и бред, когда разум кажется менее надежным, чем тело, когда думаешь, что только прочность тела спасает разум от разрушения.

И эта бездна пустоты внезапно разверзлась подо мной. Она даже не повергала в ужас — это была бы слишком человеческая реакция. Я словно встретился с леденящей реальностью, которая заставляет всё человеческое казаться маскарадом, которая заставляет саму жизнь казаться маскарадом. Меня словно поразило в самую сущность моей жизни, в нечто, представлявшееся мне почти священным. Я чувствовал себя словно король, который всю свою жизнь отдавал приказания, незамедлительно выполнявшиеся, и который неожиданно попал в руки варваров, своими мечами выпускавших ему кишки. Это было столь ужасно и реалистично, что низвергло всё, чем я когда-либо был, превратило это в иллюзию. В тот момент мне стало совершенно безразлично, победят Паразиты или нет. Все мои силы, всё моё мужество улетучились. Я был подобен кораблю, напоровшемуся на скалу, и только тогда показавшему, насколько он уязвим.

Паразиты не нападали. Они наблюдали за мной, словно за корчащимся в муках отравленным животным. Я пытался собраться с силами, чтобы подготовиться к нападению, но был совершенно парализован и истощён. Это казалось бессмысленным — сила моего разума была против меня. Он созерцал эту пустоту не как в прежние дни, рассеянно моргая, но вперившись в неё немигающим взглядом.

Они совершили ошибку, не атаковав тогда. Они могли бы победить меня, так как я был почти полностью обессилен, и у меня не было времени на восстановление. Именно так они убили Карела Вейсмана — теперь я знал это точно: этот образ пустоты, полнейшего Ничто, ещё и вызывает мысль, что смерть просто не может быть хуже этого. Чувствуешь, что жизнь — всего лишь цепляние за тело со всеми его иллюзиями, взираешь на него, словно смотришь на Землю с космического корабля — только в этом случае знаешь, что возвращаться некуда.

Да, им следовало напасть именно тогда. Возможно, смерть Карела убедила их, что и я умру точно также — совершив самоубийство. Но у меня такого искушения не было, ведь мой разум был свободен от навязчивых идей, которые заставляли бы меня мечтать об освобождении. Только невротичная женщина падает в обморок, когда на неё кто-то нападает, решительная же понимает, что это никак не выход из положения.

И мне в голову пришла мысль, которая помогла переломить весь ход событий. Я подумал: ведь если эти создания намеренно навязывали чувство бессмысленности всего сущего, то они должны были быть каким-то образом вне этого чувства. И как только я это понял, силы сразу же начали возвращаться. Я понял, что Паразиты вводили меня в это состояние с той же целью, с какой охотники переворачивают черепах на спины — они знали, что здесь человек совершенно беспомощен. Но, если их манёвр именно в этом и заключался, тогда, вероятно, самим-то им было известно, что это чувство пустоты было некой иллюзией. Мой разум делал всё возможное — и одновременно совершал ошибку. Взрослый легко может запугать ребёнка, воспользовавшись его незнанием. Он может, например, свести его с ума, забивая его голову страшными сказками — о Дракуле или Франкенштейне — и затем переходя на Бухенвальд и Бельзен[113], доказывая этим, что наш мир даже страшнее сказок. В некотором смысле, это было бы правдой, но взрослый человек легко увидел бы ошибку: Бухенвальд и Бельзен не есть непреложные ужасы нашей Вселенной, и они могут быть побеждены здравым смыслом. Может быть, эти создания точно также и воспользовались моим невежеством? Мои давнишние рассуждения казались достаточно точными: наша способность продолжать жить зависит от ряда поддержек, которые по своей природе есть иллюзия. Но ведь ребёнок может продолжать любить своих родителей, уже перестав верить в их непогрешимость. Другими словами, когда все иллюзии исчезают, реальность, чтобы любить её, по прежнему остаётся. Может быть, и эта ужасная агония — или, скорее, эта ужасная нехватка агонии, это чувство полнейшего холода и действительности происходящего — не более опасна, чем боль ребёнка при падении?

Я ухватился за эту возможность. Тогда мне пришла другая мысль, придавшая ещё больше сил. Я понял, что, размышляя над этой чуждой "вселенной" и воспринимая её как случайную и абсурдную, я совершал старейшую из человеческих ошибок, полагая, что слово "вселенная" подразумевает "внешнюю вселенную". Разум же, как я уже хорошо знал, сам по себе был Вселенной.

Паразиты сделали свою первую ошибку, не напав на меня, когда мои силы были подорваны, и я был истощён. Сейчас же они допустили ещё большую. Они увидели, что я каким-то образом оправился и атаковали в полную силу.

Я впал в панику, так как знал, что у меня не было сил, чтобы дать им отпор. Взгляд в бездну истощил всё моё мужество, восстанавливалось же оно крайне медленно.

И в этот момент до меня дошёл полный смысл моей идеи насчёт ребенка. Ребёнок может быть запуган из-за своего незнания потому, что он недооценивает свои силы. Он не осознаёт, что потенциально он уже взрослый — возможно, учёный, поэт или какой-нибудь важный деятель.

Я тут же понял, что, возможно, делаю то же самое. И неожиданно мне вспомнились слова Карела о его первом сражении с Паразитами — о том, как собрались его собственные глубинные жизненные силы, чтобы ударить по ним. Существуют ли какие-то более глубокие источники силы, к которым я ещё не взывал? Я сразу же вспомнил своё частое за последние месяцы чувство, что на нашей стороне была какая-то странная удача — которую я называл "богом археологии", некая благотворная сила, защищавшая жизнь.