Дикий вьюнок - Юлия Шолох

— Ула, Ула…

Он ушел и последние дни до суда прошли уже совершено незаметно.

Сам суд не показался мне чем-то жутким. Меня привели в большой зал с высоким потолком, в котором все звуки звучали гулко и резко, усадили за ограждение из дерева и поставили по обоим бокам охранников. Народу вокруг было много, я никого не разглядывала, видела только впереди судью и двух его помощников, дознаватели слева, защитник справа.

Присутствовал королевский маг, который должен следить за моим эмоциональным фоном, то бишь подтверждать, что я даю показания самостоятельно, не по принуждению.

Конечно, самостоятельно! Я выпрямила спину и спокойно принялась отвечать на вопросы.

Перечислила, что, где, когда и с кем делала. Даже уточняющие некие интимные подробности вопросы меня ничуть не сбили. Казалось, я просто рассказываю какой-то сценарий. Как на театральной постановке. Сегодня я злодей и тебя убью. А ты сегодня воин и будешь защищаться. А ты будешь принцессой….

— Вы знакомы с паном Рокази, торговцем королевского двора?

— Да.

— Вы провели с ним ночь в таверне Золотой воды?

— Да.

— Кто был инициатором?

— Я.

— Вы действительно проникли в его дом под видом беспризорницы и, дождавшись пока он уснет, обыскали кабинет и сделали копии документов с информацией о поставках пористого пенита?

— Да.

И так двенадцать раз. На сладкое оставили принца с другом и каждый мой ответ вызывал в зале тихий, но грозный ропот.

Времени прошло много, но этого было практически незаметно. Перед тем как суд удалился на обсуждение, поднялся главный Судья в серой бесформенной мантии, с как можно глубже натянутым на лицо капюшоном, чтобы избежать случайного сглаза.

По залу прогрохотала последняя фраза процесса.

— Все сказанное вами на суде является вашим свободным действием? Без принуждения?

Последняя формальная фраза. После нее возврата к прежнему больше не будет.

— Да, — голос прозвучал удивительно твердо…

А потом вдруг что-то потянуло меня за шиворот и я резко обернулась. Что-то было за спиной важное, оно манило и настойчиво требовало немедленно обратить на себя внимание.

Янош стоял у входа в окружении еще троих служащих. Похоже, он прибыл сюда по работе, иначе бы его просто не пустили.

Я даже представить не могла, что он будет присутствовать на процессе.

Он стоял и смотрел на меня. И одновременно мимо.

Отстраненным, безразличным взглядом.

Выправка безупречна. Вздернутый подбородок и каменная твердость в каждом жесте. Аккуратно причесанные волосы, форменный камзол без единой складки или пылинки. Он был прекрасен.

И смотрел на меня, как на пустое место.

Вот это меня и сломало. Не перечень скучающим голосом моих мнимых проступков. Ни необходимость на каждую гадость отвечать Да. Меня сломал пристальный, пустой и бессмысленный взгляд потемневших глаз Яноша.

…Что-то слишком часто я в последнее время теряю сознание.

Конечно, никакая попытка избежать справедливого возмездия, пусть даже при этом подсудимый упадет бездыханным на пол, на суде не пройдет. Меня отнесли в малую комнату у зала суда, где и зачитали приговор.

Лишение всего имущества, подробный список которого предоставлен посольством. Пять лет принудительных работ на благо королевства. Ссылка в провинцию до особого распоряжения, следовательно, навсегда.

Звучало глупее некуда. Имущества у меня и не было никакого, подозреваю, шайнарскому посольству пришлось отдать часть реально существующего имущества Маризы. Пять лет — это не смертная казнь, а город я больше не желала видеть, даже если его очертания просто виднеются далеко на горизонте. А главное, что все это было таким пустяком по сравнению с его глазами!

Лучше бы я не оглядывалась.

Повезло, что суд проходил в том же здании, где держали заключенных, дороги в другое место в таком состоянии я бы не перенесла. Не хотелось ничего, в комнате я сразу залезла на кровать и спряталась под одеялом.

Сны пришли душные, рваные. Вроде ничего страшного, но воздух был приторно-влажным, а сердце стучало как сумасшедшее.

Потом мне привиделась боль, будто что-то тонкое отслаивается от кожи в районе груди. Я еще успела подумать, что это умирает любовь, которая жила во мне. Хотя, с чего ей умирать?

Тогда может это умирала его любовь?

Неважно. Поделать ничего невозможно. Меня дергало, водило в стороны. Потом вдруг под закрытыми веками появилась картинка, и понеслась, побежала… Будто я смотрела глазами, к примеру, мышки, скользящей по полу вдоль стены.

Только мышка почему-то умела просачиваться сквозь стены. Вот она оказывается по ту сторону комнаты, в коридоре и тогда движение стремительно убыстряется. Превращается в безумную карусель.

Совсем не праздничную, а темную, будто в комнате ужасов.

Картинка скользит по улице, трясется по мостовой и двигается все быстрее. Обрывки мелькают так стремительно, что не получается разглядеть изображение.

Улицы, улицы, дома, заборы, небольшие ухоженные клумбы, лужайки, фонарные столбы и снова булыжники мостовой, лужа, какие-то куски мусора, сточная канава. Потом ныряет в стену и поднимается вверх.

А когда картинка останавливается и застывает, я вижу Яноша. В его комнате.

Он стоит лицом к окну, а я смотрю сверху, практически из-под потолка. Сейчас на нем узкие кожаные штаны, белая рубашка навыпуск и незнакомые высокие грубые сапоги. Руки в карманах. У двери замер только что вошедший пан Гектор. Он мялся, пытаясь что-нибудь сказать, наконец, собрался с силами. Комнату наполнили звуки голоса, густые, гулкие.

— Янош… Поверь моему опыту, тебе просто нужно время. Пусть много времени, но… все забудется, притупиться, останется в прошлом. Поверь.

Он не оборачивается.

— Я знаю.

— Давай пойдем в гостиную к камину и поговорим?

— Нет. Я хочу остаться один.

— Сядем у огня, как раньше, помнишь? И попробуем найти выход.

— Оставь меня одного.

— Ты и так все время один. К тебе приходил Бронислав. Если не хочешь говорить со мной, может пригласить его?

Янош напрягся. Стало видно, что его руки сжаты в кулаки.

— Нет.

— Хорошо. Ты знаешь, где меня найти и неважно, сколько будет времени.

Гектор еще немного помялся и ушел. Практически неслышный стук закрывшейся двери — и картинка тут же метнулась, втягиваясь куда-то назад, пронеслась обратно кусочками мозаики и я вскочила в темноте, в кровати, где и засыпала, слепо пялясь на окружающие стены.

Приснится же…

В этом безвременном мраке одиночества оставалось всего одно светлое пятно. Через два дня за мной приехал мастер Армед, забрал вместе с еще тремя осужденными и отвез во временную городскую тюрьму. Оказалось, он воспользовался возможностью выкупить осужденных для работ на частной фабрике и приобрел нас для своей дальней родственницы, которая занималась производством текстиля.