История Золотой империи - Автор Неизвестен -- Древневосточная литература

на новые, такие же, как у войск Асу. Когда важный ляосский посол в сопровождении уполномоченных Ингэ генералов Хулу и Мосуня (вождей племен пуча) появился около крепости Асучен, он, к своему удивлению, не обнаружил около нее войск Ингэ, роспуска которых ему предстояло потребовать. Перед послом, как сообщается в "Цзинь ши", появился Хэчжэ "в одежде подданных Асу" и гневно закричал на Хулу и Мосуня: "Какое вам дело до междоусобных войн наших племен? Кто знает вашего вождя Ингэ?" Так мог кричать только приближенный Асу, доводы которого, безусловно, хорошо знал посол Ляо. Хэчжэ не остановился на словесной перепалке, а, схватив копье, заколол лошадей Хулу и Мосуня. Испуганный и сбитый с толку ляосский посол, недоумевая, удалился от крепости. У него не хватило смелости вернуться снова к Асучену. Посольство отбыло в Ляо. Руки осаждавших крепость оказались, наконец, развязанными. В течение нескольких дней Хэчжэ штурмовал крепость, взял ее, а затем разрушил и разграбил до основания. Сына Асу — Дагубао, который руководил отчаянной обороной крепости, победители предали смерти. После победы войска Хэчжэ вернулись обратно.

"Дело крепости Асу" на том не кончилось. Асу, разъяснив недоразумение, пожаловался ляосскому императору и потребовал возмещения убытков, связанных с разрушением города. Дело приняло неприятный для чжурчжэней оборот, ибо происшествие свидетельствовало о прямом вызове киданям и, более того, о пренебрежении желаниям самого императора. Разгневанный государь послал вождя племени Си и Илэ со строгим наказом разобраться в деле. Ингэ пришлось явиться на встречу с послом императора. Она состоялась в деревне Синьхэцунь на берегу р. Люшуй. Илэ потребовал возвратить все награбленное при захвате Асучена, вернуть пленных, "а за убитых дать плату". В качестве выкупа за убитого Дагубао посол потребовал представить несколько сот лошадей. Согласно "Цзинь ши", Ингэ после совещания со своими приближенными ответил посланнику так: "Если предоставить возмещение Асу, то все племена не будут выполнять приказов и распоряжений". Летопись не сохранила возражений Илэ, но их не трудно представить. По какому, собственно, праву Ингэ требовал выполнения приказов и распоряжений у племен, которые и не должны подчиняться ему? Вот, по-видимому, почему посол продолжал настаивать на предоставлении возмещения, а Ингэ по-прежнему возражал. Он, вероятно, почувствовал слабость Ляо и твердо стоял на своем.

Ингэ решил нанести новый дипломатический и военный удар своим соперникам и одновременно дать понять Ляо, что без помощи его войск ляосскому императору не обойтись. Он прибегнул к уже испытанному ранее коварному приему: подговорил племена, жившие на реках Чжувэй и Сюда, закрыть "Соколиную дорогу", а вождю племени бэгудэ приказал разъяснить ляосским военным руководителям: "Если желаете открыть Соколиную дорогу, то, кроме вождя диких нюйчжи, никто больше не сможет сделать". Киданям не оставалось ничего другого, как приказать Ингэ усмирить чжувэй и сюда. Платой за услугу при торге сторон как раз и оказалось "дело крепости Асу". В Ляо обещали более не вспоминать неприятный инцидент. Итак, кидане предали своего вассала Асу сразу же, как только появилась опасность, с которой они сами не могли справиться, и "дело крепости Асучен было оставлено" в покое. Ингэ, вместо того, чтобы отправиться с войском усмирять чжувэй и сюда, распустив ложные слухи об усмирении "Соколиной дороги", преспокойно занимался охотой и рыбной ловлей на р. Тувэньшуй. Составители "Цзинь ши", явно потешаясь над простотой и доверчивостью ляосского двора, сообщали далее о подарках, которые направили кидани с послами в благодарность за успех в умиротворении Соколиной дороги (1102 г.). Через год Ингэ передал дары через Пуцзяну вождям племен чжувэй и сюда, которые их заслужили по праву. Сам Пуцзяну, произведя ремонт "Соколиной дороги", вернулся вскоре обратно.

Впрочем, дело, конечно, не столько в том, что кидане дали себя обмануть, сколько в глубоком упадке, который начала переживать в тот период империя. Нельзя не обратить внимания на то, что при подавлении восстаний восточных приморских племен Ингэ, в противоположность его предшественнику Хэлибо, не представлял "бунтовщиков" киданям. Напротив, большинство их сами искали пристанища у ляосского императора или обращались к нему с жалобами на притеснения Ингэ. Отсюда можно сделать вывод, что кидане все больше опасались набирающего силы чжурчжэньского племенного союза, который возглавили вожди ваньянь. Конечно, принять беженцев с востока значило не одобрять политику Ингэ, но в то же время кидани не рисковали прямо вмешиваться во внутренние дела чжурчжэней, тем более, что звание цзедуши и право управления всеми племенами "диких нюйчжи" именно родом ваньянь в свое время предоставил им сам император. Кидане определенно намеревались в будущем использовать Ингэ, а также его преемников как послушное орудие умиротворения непокорных восточных племен.

Слабость империи и нерешительность ее военачальников стали особенно очевидными в предпоследний год правления Ингэ. Некоторые из руководителей племен, в особенности пограничных с киданями, решили, что настал час прямого разрыва с империей и свержения ее ига. Их взоры обратились к вождю ваньянь Ингэ, армия которого, одетая в панцири, достигла теперь численности более тысячи человек. Вождь племени адянь Соухайли (р. Хуньтун) направил своего подданного Вадала для переговоров с Ингэ по поводу заключения мира, дружбы и союза для прямого нападения на Ляо. Но Ингэ считал, очевидно, такое выступление преждевременным и, к тому же, не хотел, чтобы рядом с ним на равных выступал один из вождей другого племени, армия которого считалась достаточно сильной, чтобы идти на разрыв с Ляо. Поэтому Вадала задержали, а затем отослали в Ляо. Второе посольство Соухайли также было задержано. Прямые переговоры с Соухайли на р. Хуньтунь тоже ни к чему не привели. Ему, не возвратив членов посольства, повелели сказать: "Потом все придут!"

Кидане, не дождавшись активных действий Ингэ, который, очевидно, занимал выжидательную позицию, с большой армией в несколько тысяч человек напали на Соухайли, но, к своему удивлению, не смогли сломить его сопротивления. Ингэ, взволнованный глубоким вторжением киданьской армии на территорию нюйчжи, обратился с просьбой к киданьскому военачальнику отвести их войска, чтобы он сам мог расправиться с Соухайли. В последовавшем затем бою отряды Соухайли, ослабленные предшествующими битвами с киданями, потерпели поражение, а сам он, тяжело раненный стрелой в голову, упал с лошади и был жестоко зарублен ваньяньскими воинами. Голову его Алихэмань представил Ляо.

Победа над Соухайли выглядела подлинным триумфом Ингэ: его войска смогли выполнить задачу, которая оказалась не по плечу самим киданьским полководцам. Поэтому слова "Цзинь ши" — "Ингэ понял слабость Ляо" — звучат как смертный приговор империи заклятому врагу чжурчжэней. Победоносные отряды Ингэ, с особо отличившимися отрядами впереди и колоннами пленных сзади, торжественно возвратились в свои племена. Киданям не оставалось ничего другого,