Новейшая история еврейского народа. От французской революции до наших дней. Том 1 - Семен Маркович Дубнов

нем опять заговорил завоеватель, привыкший разрубать мечом узел слож­ных вопросов. После роспуска еврейских собраний, в течение лета и осени 1807 г., в Государственном совете оживленно обсуждались ре­шения Синедриона в связи с проектами трех комиссаров и министров. В проектах предлагались различные меры к устранению тех эконо­мических конфликтов в рейнских департаментах, которые годом раньше побудили Наполеона прибегнуть к репрессиям и опросу ев­рейских депутатов; намечались также способы гражданского уст­ройства евреев и аккуратного исполнения ими воинской повинности, священнейшего долга по понятиям императора-солдата. Не от­рекшееся еще от либеральных воззрений большинство Государствен­ного совета отвергало в этих проектах все, что клонилось к наруше­нию конституционного равноправия граждан. Но император не лю­бил церемониться с конституцией там, где она препятствовала его праву. И вот 17 марта 1808 г. он издает декрет, который «своею суро­востью переступил все границы справедливости» (выражение комис­сара Пакье), или, проще выражаясь, грубо нарушил принцип равен­ства граждан, установленный великой революцией.

Два декрета были подписаны Наполеоном в день 17 марта. В одном утвержден выработанный собранием нотаблей «регламент» относительно консисториального устройства еврейских об­щин. Согласно этому регламенту, в каждом департаменте или труп­пе департаментов, имеющих не менее 2000 еврейских жителей, уч­реждается местная консистория, а в Париже — центральная кон­систория. Членами консистории состоят два или три раввина и столько же мирян, избранных небольшою группою (25 человек) именитых людей, нотаблей. И выборщики, и избранники должны быть утверждаемы местною или центральною властью. Задачи консистории, кроме забот о синагогах и раввинате, заключаются в том, чтобы разъяснять законы иудейства в духе «нового Талму­да» — решений парижского Синедриона, поощрять евреев к «по­лезным занятиям», в особенности к военной службе, и сообщать властям ежегодно о числе молодых евреев данного округа, подле­жащих призыву в армию. Так была создана организация еврейс­ких чиновников, призванных служить главным образом полити­ческим и даже полицейским видам правительства. Императорский декрет, утвердивший эту общинную конституцию, считался «ми­лостивым». Это был единственный организационный акт, создан­ный совокупными усилиями еврейских депутатов и наполеоновс­кого правительства. Другая «реформа» состояла в том, что в офи­циальных актах стали чаще употреблять изобретенное парижским Синедрионом слово «Israelites» вместо слова «Juifs», с которым в обиходной речи связывалось нечто обидное, родственное немец­кому «Juden» или русскому «жиды»[30]. В официальных актах Пер­вой империи эти два термина употребляются еще параллельно, но в позднейшее время «израильтяне» окончательно вытесняют «иудеев».

Очень далеким от реформы оказался другой декрет Наполеона от той же роковой даты 17 марта, регулирующий экономическую жизнь евреев. В трех разделах этого акта, изданного без согласия Государственного совета, император расправился с евреями по-военному. Первый раздел регулирует кредитные операции. Взамен декрета 1806 г. о временной приостановке платежей евреями, установлены следующие правила: недействительны все долговые обязательства, выданные евреям лицами военного звания, женщинами и несовершеннолетними без разрешения начальства, мужей или родителей; вексель, предъявленный евреем к лицу неторгового класса, удовлетворяется судом лишь по представлении истцом доказательства, что капитальная сумма выдана должнику сполна, беспроцентных вычетов; ссуды, по которым взимается больше 10 процентов, считаются лихвенными и неподлежащими взысканию судом. Таким образом, одним росчерком пера были нарушены имущественные права многих тысяч граждан, виновных разве только в том, что они еще не успели вырваться из круга экономических отношений, сложившихся под гнетом веков. Но император не удовольствовался экспроприацией торгующих деньгами: он отменил свободу торговли и промыслов вообще. Второй раздел декрета содержит ряд статей, запрещающих евреям заниматься какою бы то ни было торговлею без особого «патента» от префекта своего департамента; такой патент выдается только по предъявлении свидетельства от муниципального совета и еврейской консистории о нравственной и торговой благонадежности данного лица и ежегодно должен быть возобновляем; все торговые сделки непатентованных евреев недействительны. Идя далее по этому пути, Наполеон отменил и элементарное право гражданина: свободу передвижения. Третий раздел декрета запрещает евреям вновь селиться в департаментах Верхнего и Нижнего Рейна, чтобы не увеличивать населения прежней «черты оседлости» в Эльзасе; в других же департаментах империи новое поселение разрешается лишь евреям, которые приобретут там землю для личной обработки, но отнюдь не для коммерческих целей. В деле отбывания воинской повинности вводится специальное ограничение: еврей обязан служить в армии лично, без права замещать себя охотником, которое предоставлялось рекрутам-христианам. Декрет 17 марта оканчивается двумя «общими распоряжениями»: а) декрет издается только на десятилетний срок, ибо правительство надеется, что по прошествии этого срока евреи, благодаря принятым мерам, «не будут отличаться от прочих граждан»; в противном же случае действие репрессий будет продолжено; б) все установленные декретом правоограничения не распространяются на евреев Бордо и департаментов Жиронды и Ланд, которые «не подавали повода к жалобам и не занимались недозволенными промыслами».

Таким образом, совершился наполеоновский coup d’etat в еврейском вопросе. Вместо того чтобы путем реформ постепенно изменить сложившийся веками ненормальный экономический строй, император приказал сразу изменить его путем разорения тысяч семейств. Вместо того чтобы лечить болезнь, приказано было избить больного. На скверные кредитные операции одной части еврейского населения император ответил скверной военно-хирургической oneрацией, коснувшейся почти всех частей этого населения. Была совершена одна из тех экспроприаций, к которым так привык смелый полководец в своих походах, но ведь декрет 17 марта был издан не в военном лагере, а во дворце Тюильри в Париже, где еще не был отменен гражданский кодекс, образцовый Code civil того же Наполеона... Был нарушен не только гражданский кодекс: основные статьи конституции были грубо попраны этой суспензией гражданского равноправия, установленного актом эмансипации 1791 года. На десять лет у большей части французских евреев были отняты свобода промыслов, свобода передвижения, а у многих также личные имущественные права. Последствия официальной экспроприации были ужасны. В Эльзасе христиане-должники отказывались платить евреям даже капитал по бесспорным искам. Мэры многих городов оглашали декрет Наполеона с нарочитой торжественностью, при барабанном бое, и христианское население делало отсюда надлежащий вывод: еврей стоит вне гражданского закона. Торговые занятия евреев были опутаны системою «патентов», а лишение свободы передвижения причиняло неисчислимые бедствия подвижному еврейскому населению.

Тягостнее материального разорения был моральный удар, нанесенный декретом народу, освобожденному революцией, потратившему немало сил в борьбе за свободу и немало жизней в военных жертвоприношениях Наполеона. Декрет 17 марта остался в истории под именем «decret infame» (позорный декрет). Его гнусный характер особенно поразил тех нотаблей, которые еще недавно верили в рас­положение Наполеона к евреям и славили его, как творца еврейс­кого возрождения. Когда незадолго до 17 марта бывший президент собрания нотаблей Фуртадо и некоторые видные члены узнали о го­товящемся декрете, они поспешили в резиденцию императора, Фонтенбло, с целью выразить свой протест против беззакония; но им было