История французского психоанализа в лицах - Дмитрий Витальевич Лобачев

терпят ныне, судя по всему, крушение, то лишь оттого, что в вопросе этом они не осмелились пойти дальше Фрейда»[196].

Эдип и функции Отца. В сущности, что для Фрейда, что для Лакана Эдип является ключевым моментом в истории субъекта, определяющим его будущее существование. Именно от него зависит, как именно будет функционировать психика индивида, именно от него будет зависеть, как именно субъект будет распоряжаться собственным Желанием и нехваткой.

Эдип занимает особое место в психоанализе Лакана: ведь именно он формирует структуру отношений человека с реальностью, в том числе с «реальностью» своего желания, с законом, в логике которого «мое» желание будет иметь место. Эдип, собственно, и есть этот Закон: «Если Фрейду эдипов комплекс казался настолько важным, что он выстроил целую социологию табу и тотемов, призванную его обосновать, то произошло это потому, что Закон для него был налицо ab origine. Поэтому вопрос о начале ставить не нужно — Закон налицо с самого начала, всегда, лишь посредством его и через него призвана реализоваться человеческая сексуальность. В этом весь смысл Эдипа»[197].

Однако по-настоящему новое, что открыл Лакан в Эдипе, было понимание того, что Фрейд несколько недооценил роль матери. Действительно, фигура матери долгое время оставалась в тени фрейдовских текстов. Однако ее участие в истории субъекта полностью свести на нет, лишь к объекту влечения, не представляется возможным. Вспомним, например, мать маленького Ганса или одну из наставниц Человека-волка — внимательно читая тексты вслед за Лаканом, мы понимаем, какую важную роль сыграли матери в эдипальной ситуации.

Для того чтобы объяснить свою логику, Лакан вводит понятие «трех тактов Эдипа», трех этапов, из которых и состоит это эдипальное событие.

Первый такт: «субъект отождествляет себя в зеркале с тем, что является объектом желания его матери. Это и есть первичный фаллический этап… Ребенок из всего этого усваивает лишь вывод, который звучит так: чтобы понравиться матери, необходимо и достаточно быть фаллосом»[198]. Другими словами, на первом этапе Эдипа ребенок полагает себя тем существом, которое должно удовлетворять мать буквально собой — он становится объектом желания матери.

На втором такте ситуация меняется: в воображаемые отношения матери и дитя вторгается отец, и выступает он «как фигура, которая мать чего-то лишает, а это значит, что обращенное к Другому требование отправляется, при условии правильной его передачи, в суд, так сказать, высшей инстанции» [199]. Ребенок понимает, что есть некто (Отец), кто справляется с удовлетворением матери значительно лучше; и отец может «запретить» матери то или иное желание в отношении ребенка — следовательно, он и есть «высшая инстанция», тот Другой, признание которого требуется ребенком. «Это стадия, если можно так выразиться, узловая, негативная — стадия, в ходе которой то, что отделяет субъекта от предмета, с которым он отождествляет себя, привязывает его в то же время к закону», — продолжает Лакан.

Во втором такте мы вплотную подходим к важности отцовской фигуры и его авторитета — ведь именно от его «силы» наложить запрет на желание матери зависит дальнейшая судьба прохождения Эдипа ребенком: «Кастрация, которая здесь совершается, лишает фаллоса не ребенка, а мать» [200]. Невроз маленького Ганса, напоминает Лакан, связан в том числе с отцом — мягким и чутким, окружающим ребенка своим вниманием. «…И, несмотря на все это, он совершенно беспомощен, а все, что он говорит (я имею в виду, когда он говорит с матерью), это простое сотрясение воздуха» [201]. Пользуясь этим, продолжает интерпретацию Лакан, «она не просто позволяет ему выполнять функцию воображаемого объекта, она его к этому поощряет. Ребенок оказывает ей, по сути дела, неоценимую услугу — он без остатка воплощает в себе ее фаллос, прочно занимая, таким образом, подчиненную, зависимую позицию субъекта как подлежащего. Он подчинен ей — это и является единственным источником его тревоги и его фобии» [202].

Наконец, на третьем этапе, отец становится тем, кто может дать матери то, чего она желает, чего ей недостает, то есть обладает этим «нечто». По словам Лакана, «отец является здесь как наделенный потенцией. И в силу этого он (отец) становится тем, кто «вбирается, интериоризируется объектом в качестве Идеала его собственного Я»[203]. В результате мы наблюдаем развитие Эдипа у мальчика — попытку идентифицироваться, стать таким же, как отец; и у девочки — которая усваивает, чего ей недостает, и где, у кого, это недостающее можно обнаружить: «Настоящие женщины — в них всегда есть что-то шальное»[204]. Негативность Эдипа для девочки состоит в непризнании мужчины в качестве обладателя фаллоса.

Таким образом, мы видим, что отец вводит ребенка в новое для него измерение, измерение Символического закона, который позволяет субъекту выйти из логики Воображаемого, то есть пройти социализацию, позволяющую занять место в обществе. Эту отцовскую функцию — накладывающую запрет на желание матери и вводящее ребенка в пространство символического закона, Лакан называет «Имена-Отца» — то есть тем фундаментальным означающим, которое в качестве закона и усваивается. «…И вы должны отдавать себе отчет в том, насколько серьезные последствия может повлечь за собой нехватка того особого означающего, о котором я только что говорил, — означающего Имени Отца…»[205]. Именно нехватка Имени-Отца порождает психотическую структуру психики, в противовес «эдипальной» — невротической.

Реальное, психоз. Фундаментальное означающее — Имя-Отца, как уже высказывалось выше, позволяет субъекту занять свое место в символическом пространстве. Проседание же функции отца приводит к тому, что субъект не может интегрироваться в социальное-символическое, его «Я» остается довольно неустойчивым и в критические моменты может быть полностью расщеплено. В психозах такие явления, как бред и галлюцинации, Лакан описывает как противоположность невротическим симптомам. Последние, как известно, выстроены вокруг механизма вытеснения, в то время как у психотика господствующим механизмом будет отбрасывание — «форклюзия» (forclusion). Отличие состоит в том, что все, что невротик вытесняет в бессознательное-символическое, психотик отбрасывает в Реальное. Реальное — без сомнений, одно из самых сложных понятий, введенных Лаканом, однако без представления о нем наш рассказ о теории Лакана будет точно неполным, и мы окажемся «жертвами розыгрыша: символическое, воображаемое и реальное мелькают перед нами, как шарики в руках фокусника»[206].

Реальное — это третий регистр лакановской системы; в максимально общих словах, он является тем, что лежит в основе Символического и противостоит Воображаемому. Имеется в виду, что Реальное остается тем, что не может быть символизировано, «высказано» или «воображено». К явлениям реального относятся, кроме уже упомянутых галлюцинаций (которые могут восприниматься как нечто приходящее извне, то есть не