Отступник - Элона Демидова

Глава 11

ВЫБРАТЬ СУДЬБУ ДЛЯ СЕБЯ — ВОТ ВОИСТИНУ ЩЕДРЫЙ ПОДАРОК! Очевидно, добыча, которую тут недавно разделали, была богатой: на побуревшем от крови песке лежала здоровенная куча внутренностей, над которыми уже гудел рой зеленых мух. Олег представлял себе шамана совсем иначе, и потому во все глаза уставился на очень худого мужчину, сидевшего на корточках в длинной лодке и одетого лишь в потертые дырявые штаны. Небрежными космами на загорелые костлявые плечи спадали черные, тронутые заметной сединой волосы. На темени проглядывала плешь. Услышав звуки шагов, человек на мгновение замер, будто сканировал затылком, что творится у него за спиной, а потом продолжил возню с сетью и гарпунами. — Здравствуй Лёня, — сказал шаман, не оборачиваясь, в голосе его проступала веселая хрипотца. — И тебе, здравствуй, незнакомый пацанчик. — Привет, Ян, — ответил судья. — Мы тебя очень ждем. — А я вот ждал хорошего улова, и дождался-таки! Зурелана, с хвостом вот такой ширины, поймал, — мужчина, все также сидя спиной к собеседникам, развел руки в стороны. — Так что присылай своих землепашцев, пусть заберут долю. — Это всенепременно, это здорово, что ты вернулся с уловом, но вот только скажи мне, пожалуйста, — Дрожжин нахмурился, — разве в твоем клане мало охотников и рыболовов? Неужели шаман должен самолично отправляться в открытое море, причем в столь неблагоприятные для нашей общины дни? — Что-то ты много наговорил, придется отвечать по пунктам. — Ян, наконец, соизволил повернуться к собеседникам. — Во-первых, поймать зурелана с хвостом вот такой ширины может только шаман, во-вторых, Таганрогский залив — это никакое не открытое море, а в-третьих, для нашей общины начинаются самые что ни на есть благоприятные дни, я бы сказал, благоприятные месяцы, нет, даже благоприятные годы, ну и в-четвертых… — шаман, убрал с небритой щеки налипшую прядь, — в-четвертых… ага, кажется, все. Остановимся на трех пунктах. Олег очень удивился, увидев резкие морщины на загорелом лице, заросшем недельной щетиной и подумал, что этот человек намного старше пятидесяти лет, но больше всего поражали глаза Яна — лучащиеся смехом, но в то же время непроницаемо черные. Казалось, это бездна, которая могла затянуть вниз. А еще у шамана был почти идеальный римский нос, совершенно не вяжущийся с обветренными потрескавшимися губами. От такого несоответствия пересыхало в горле, тянуло под ложечкой и создавалось ощущение полной непредсказуемости. — Интересно узнать, а почему ты полагаешь, что для нашей общины настали хорошие времена? — Примета сработала, — шаман сделал серьезное лицо. — У меня вчера под вечер начался понос, заметь, он случился в море! А значит, нас ожидает счастье. Я так сильно дристал, что думал — сдохну, чуть мозг не высрал. От этих слов Олег чуть не заржал в голос, сдержавшись из последних сил, чтобы не проявить неуважения, но вообще-то он был поставлен в тупик: представить, чтобы кто-то из старейшин, не говоря уж о властителях Лакедемона, сказал что-то подобное?! — По-моему, ты его все-таки высрал, — засмеялся судья. — Ну, а кроме шуток, мы срочно собираем Небесную Канцелярию. У нас два пленника. Необходимо решить их участь. — Это… — Ян, сощурился, и, выставив указательный палец, попеременно тыча то в Олега, то в Дрожжина, остановился на юноше, — за ним гнались? — Да, — кивнул жрец, — группа преследователей была больше, но в живых остались двое, девушка и парень. Как я понял, они все из Лакедемоновки. — За МКАДом все-таки есть жизнь, — шаман изобразил на своем лице задумчивость. Олег, совершенно не поняв, что хотел сказать этот удивительный человек, вопросительно посмотрел на судью, но тот нахмурился так же недоуменно. — Не обращайте внимания… — Ян махнул рукой. — Всего лишь старая присказка. Ну, а что изволили решить милостью Божьей дорогой наш вождь, наша благословенная опора, Валерий Александрыч Кислов? Беседу перевоспитательную о трагедии общин с пленниками проводят? — Скорее всего, уже закончили, — ответил судья. — Ну тогда отпустите их на волю, — шаман вылез из лодки. — Думаю, что теперь бедолаги не представляют опасности для нашего племени. Их мозги сожжены. — Это не смешно, Ян, — произнес Дрожжин. — Поторопись. Нам нужно идти. — Ну что ж, — рыболов вытер мокрые руки о штаны. — Идем, раз не смешно. * * * Дом, где приютили малышку, находился неподалеку и судья оставил Олега там. — Убедишься, за ребенком очень хорошо приглядывают, — сказал Дрожжин, расставаясь с подопечным. — И никуда не уходи, тебя позовут, как только будет принято решение. Дверь открыла хозяйка — высокая, загорелая, с темно-русыми волосами и золотисто-карими глазами, она сразу же вызывала симпатию. Молодая женщина, которую звали Алина, провела гостя на большую террасу, заросшую плющом, где в тени стояла кроватка с младенцем, и оставила одного; наконец, впервые за эти сумасшедшие дни, юноша смог взять на руки и внимательно рассмотреть дочь, которая вертела во все стороны круглой головенкой и иногда взглядывала на отца. Он подносил ладонь к крохотной ручке, а малышка рефлекторно хватала его за мизинец и улыбалась. Такая незамысловатая игра очень нравилась обоим. Алина занималась домашними делами, но изредка заглядывала — убедиться, что все в порядке. Лезть в чужую жизнь считалось в Лакедемоне признаком крайне дурного тона, и юноша не привык задавать лишние вопросы, но сейчас он решился заговорить: — Вы не очень-то похожи с Каур. И на самом деле, с трудом верилось, что эти две девушки родные сестры. В чертах лица, правда, улавливалась некая схожесть, но все же отличий было намного больше. Узкие зрачки Алины слегка расширились, превратившись в овалы. — Шаман говорит, что так получилось из-за водорослей, которые ели наши родители. Иногда дети рождаются темнокожими. Моя сестра была такой первой. Сначала боялись, что это неизвестная болезнь, но она росла здоровой и сильной, а потом, когда на свет стали появляться другие, то все успокоились. — А я… — замялся Олег, — не видел никого другого… И вообще здесь детей не видел. — Конечно, ведь дети в Яслях. Или Гимназии, Библиотеке, а может быть, в Театре. Учатся. Свободное время у них, конечно, есть, но немного, чтобы по улицам не шататься. — У нас тоже с семи лет забирают в Интернат. А там не забалуешь… Юноша хотел как-то сблизиться, подружиться с приемной матерью, но чувствовал себя неловко, поскольку не знал, о чем говорить. Рассказать о жизни в Лакедемоне? А будет ли это интересно Алине? Каур появилась как всегда неожиданно. Бросив пристальный взгляд на Олега, и улыбнувшись, отчего на щеках появились очаровательные ямочки, проговорила: — Небесная Канцелярия скоро скажет свое решение, тебя ждут. — Что они… что сделают с пленниками? — юноша одернул себя, но поздно: в Лакедемоне такая фамильярность была недопустима, постановление Совета Старейшин должны были озвучивать сами старейшины, а не посыльные. — Еще не знаю, я же сказала, что решение скоро будет объявлено, — Каур смотрела на Олега, не отводя глаз, зрачки ее округлились, несмотря на то, что на улице было светло. От этого парень смутился еще сильнее, как не смущался, пожалуй, даже в первую брачную ночь. — Ну, — поспешно, выдавил он, — тогда пошли… * * * Аня и Артур, прислонившись к обшарпанным стенам практически пустой комнаты, сидели на разных концах лавки. Девушка старательно изучала свои руки, а парень разглядывал испещренный трещинами высокий потолок, запыленные, покрытые паутиной окна, массивную двустворчатую дверь. — Интересно, — нарушил он молчание, хотя сперва решил, что ни за что не будет говорить с предательницей, — что там решат на счет нас? Аня пожала плечами, продолжая вычищать грязь из-под ногтей. — Нет, реально, убить нас не должны, — продолжал размышлять вслух Артур. — Если бы нас хотели кокнуть, то сделали бы это ночью, по-тихому. Как думаешь? Девушка снова пожала плечами, старательно изображая равнодушие. — Ну да, я уверен. Вот скажи, на хрена бы тогда ихний царь, как там его… Валерий… — Артур наморщил лоб, — блин, как его там правильно… в общем этот Валерий… нам бы не гнал про какую-то говенную трагедию общин. Он нас завербовать хочет. Аня подняла голову, посмотрела на мужа с нескрываемой насмешкой: — Что, осмелел? Вчера чуть в штаны не наложил, а сегодня понял, что тебе смерть не грозит и разговорился? — Да?! — возмутился наследник. — А кто на меня автомат направил? Предательница! Из-за тебя мы в плену! — А ты бы не сдавался, а взял и погиб с оружием в руках, как положено воину. Что автомат-то бросил? — Чё ты, мать, несешь, — поморщился Артур, — мы просто жертвы обстоятельств. И я поступал хладнокровно и рационально… — Ра-ци-онально, — хмыкнула, передразнив парня, девушка. — Настоящий воин если и обгадится, то рационально и хладнокровно. — Слушай, не цепляйся к словам… — А если тебя захотят завербовать, — перебила мужа Аня, — ты рационально и хладнокровно согласишься? — Мля, ну ты святого запаришь… Чё за вопросы такие? — Нет, в самом деле, — девушка изобразила любезную улыбку, — вот скажут тебе: убей жену и иди спокойно в свой Лакедемон, будешь нас информировать, а если вздумаешь врать, мы тебя сдадим, как предателя и убийцу, ты согласишься? — Слышь, перестань пургу гнать, — разозлился Артур. — А я вот согласилась бы, и убивала бы тебя медленно. Я бы сперва твои причиндалы отрезала, — мечтательно протянула Аня, глядя, как Артур наливается злобой; на душе у нее повеселело: она все-таки смогла вывести мужа из равновесия. — А потом… — Слушай, ну, сколько можно. Ой мля… ну, подумаешь, один раз переспал с рабыней нашей… Имеет право воин расслабиться? — Не знаю, что там решат насчет нас, но хотя бы один раз я тебе все выскажу! — лицо Ани пошло красными пятнами. — Ты не воин, ты петух помойный! Ты, козлина безрогая, перетрахал всех шлюх Лакедемона, ты, забыл, тварина, как предлагал мне втроем, с этой рабыней? Ты, мразь гнилая, поганый язык, растрепал на всю общину, что мы чёрт-те что вытворяем! Мне уже в глаза людям смотреть было стыдно. Но я теперь тоже всем подряд давать буду!.. — Да ты… сука… мля… — Артур, вытаращив налившие кровью глаза и сжав кулаки, вскочил с лавки. — Я тебя щас удушу… давно пора, мля… * * * Очень большая комната, с почти полностью сохранившейся потолочной лепниной, с тремя высокими окнами и картинами, развешанными по стенам, оставляла впечатление торжественной грусти по давно ушедшим временам. Посередине стоял круг из семи резных стульев с гнутыми ножками. На них расположились шесть человек. Кислов рассматривал своих визави, переводил взгляд с Леонида Дрожжина на его сына Сашу, молодого, коротко стриженного шатена; потом на интеллигентного старичка с нерешительным выражением лица и седовласую женщину с печальным взглядом. Эта пара, так называемые "прощенные из людей", являлась на заседания Небесной Канцелярии всегда, не пропустив ни одного. Толку от "прощенных" было немного, но их присутствие с одинаковой готовностью терпели все. Они были похожи на два оставшихся во рту зуба мудрости, которые сами уж не могли жевать, но на которые навешивалась новая стальная челюсть. — Ну, где этот колдун? — вождь скорчил недовольную гримасу. — Сейчас подойдет, — успокоил его судья, а затем обратился к молодому человеку: — За Олегом кого решили послать? — Не волнуйся, отец, Каур напросилась в вестовые, — ответил тот улыбнувшись. Одна из дверей распахнулась, и в зал ворвался шаман. Одет он был во все те же рваные рыбацкие штаны и дополнил костюм майкой. — Надо же, — скривился в саркастической ухмылке Кислов. — Сам Ян Заквасский пожаловал! А почему ты в таком виде приперся? Мог бы вообще голяком явиться. — Из уважения к Небесной Канцелярии я по такой жаре надел майку. Но если ты разрешаешь, я в другой раз предстану перед тобой обнаженным, — парировал шаман. — Хотя нет, во-первых, здесь присутствует несравненная Ольга Михайловна, а, во-вторых, боюсь, если ты увидишь мою штуковину, то тебя перекосит от зависти. — Ты себе льстишь, — голос вождя был нарочито добродушен, но зеленые глаза сверкнули холодной злобой. — Хочешь, померяемся? — развел руками Заквасский. — Ян, хватит! — судья с укоризной наблюдал за этой сценой. — У нас на повестке серьезный вопрос, который будет иметь далеко идущие политические последствия. Так что меряться пока отложим. — Вот тут, мой дорогой друг Лёня, ты совершенно не прав, — усевшись на стул, Заквасский закинул ногу за ногу. — Любая политика — это прежде всего закулисная, а иногда и прилюдная демонстрация альфа-, бета- и прочими самцами половых органов друг другу. Размер боеголовки имеет решающее значение. На том сверхдержавы и стояли. Так было, так есть и так будет вовек. Участники заседания с разной степенью осуждения смотрели на шамана, и только Саша, отвернувшись, прикрыл ладонью рот и нос, пытаясь не засмеяться. — Ян, — Леонид поднял ладонь, — пожалуйста, перестань. — Я молчу, — Заквасский прижал указательный палец к губам. — Просто я сегодня забыл, что у нас ведь общество равных, и у всех все должно быть одинаковой длины, толщины, глубины и упругости. — Скажи лучше, почему опять нет Инессы? — сказал вождь, закрывая балаган. — Она пропускает уже четвертое или пятое заседание. Это ведь ее гражданский долг, даже привилегия. Она одна из немногих, кто может заседать в Небесной Канцелярии. — Моя возлюбленная жена, — ответил шаман, — очередной раз страдает мигренями. У нее вообще как речь заходит об исполнении долгов, все равно каких, гражданского или супружеского, начинает болеть голова. Дрожжин закрыл лицо рукой, а его сын, не выдержав, прыснул со смеху. — Ну ладно, — Кислов пропустил мимо ушей очередную шаманскую остроту. — Ее личное дело. Тогда начнем. Как все уже знают, в наш город прибежал просить убежища парень из Лакедемоновки, что располагается на самой западной точке полуострова, если кто забыл географию. Его дочка, что несказанно меня радует, самая настоящая нуклеарка, хотя и родилась не в нашей общине. Поэтому убежище для нее и для себя беглец получил. Так же мы захватили в плен его преследователей и теперь надо решить: что с ними делать? Мы можем их убить, либо отпустить на свободу, либо оставить в плену. Саша, мы тебя слушаем, — вождь указал на молодого шатена. Такой порядок был принят уже достаточно давно: сначала говорил сын судьи, как самый молодой, потом "прощенные", следом за ними Дрожжин и Заквасский, и, наконец, завершал прения, подводил итог и выносил решение сам Кислов. — Мне кажется, — сказал Саша, став предельно сосредоточенным, — что не имеет уже особого значения, что мы с ними сделаем, а подумать надо о другом: раз один отряд сумел добраться до Таганрога, то и для других это не составит проблемы. Поэтому нам следует готовиться к будущим встречам. И эти встречи, судя по взглядам наших соседей, наверняка не будут мирными. А пленным предлагаю дать свободу выбора уйти или остаться. По крайней мере, вы нас учили, что людям надо предоставлять выбор. "Прощенные" были весьма испуганы перспективой новых посещений города отрядами воинственных захватчиков. — Но ведь у нас нет как таковой тюрьмы, где их содержать? Ведь и в подвале они не могут все время находиться… Но, может быть, не совсем разумно и отпускать этих пленных? Какую еще напасть они приведут, если их отпустить? — высказалась Ольга Михайловна. Седовласый старичок с аккуратно стриженной бородкой решительно высказался против кровопролития. Следующим должен был говорить Заквасский, но шаман уступил свою очередь судье. — Вот, мой сын полагает, что война неизбежна, что она произойдет в любом случае. У меня в этом тоже нет сомнения, — Дрожжин прокашлялся и заговорил как обычно, мягко и спокойно: — Да, Саша, ты прав, с самого детства мы учили вас, что, по возможности, каждому разумному существу нужно давать выбор. Но также мы рассказывали вам о таком понятии, как необходимость. Существует необходимость быть жестоким к одним во имя милосердия к другим. Эти двое знают, где мы живем, и не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: глупо давать врагу возможность подготовиться и точно спланировать нападение. Поэтому я решительно не согласен с вариантом, что пленные когда-нибудь покинут Запретную Зону. Уничтожение юноши и девушки, конечно, очень печальная, но жестокая необходимость во имя сохранения жизней наших детей. — Но… ведь вы хотите навязать нам убийство, — старичок, поправил очки. — Тогда мы становимся палачами. А я не хочу быть палачом… Вождь невольно поморщился, слушая пожилого интеллигента. — Я, Павел Федорович, готов лично взять на себя эту кровь, — речь судьи, ровная, почти убаюкивающая, входила в жесткий диссонанс со смыслом. — Однажды я не побоялся взять на себя подобную ответственность и готов нести этот груз снова. Я не хочу допускать и тени возможности, что наши дети станут рабами безумцев, что построили в Лакедемоновке пародию на древнюю Спарту. — То есть, — сказал Кислов, — твой вердикт — убить. — Именно так, — кивнул Дрожжин. — Понятно, — Кислов перевел взгляд на шамана. — Ну а каково твое мнение, Ян? — Для нашей общины, — начал шаман, — настали великие времена. Я бы сказал, благословенные времена. С чего я это взял? Когда я находился в море, со мной приключился… — Ян, — судья впервые повысил голос, — давай ты не будешь сейчас юродствовать! — Да ладно, Лёня, — Заквасский развел руки. — Ведь в мире все взаимосвязано. И мой понос, и будущая война суть явления одного порядка. На вопрос, что делать с этой парой глупых созданий? Я говорю вам: отпустить. Зачем нам брать на себя их смерти? Зачем держать в себе дерьмо, если его можно выплеснуть на землю, и через год, перебродив, оно превратится в удобрение, которое поможет вырастить что-то полезное или даже необходимое нашему племени. Они вернутся в свой деревенский Лакедемон и расскажут о нас, о том, что мы живем, а они — выживают, о том, что у нас рождаются дети, а у них дети умирают, а тех, что выжили — убивают, о том, что недовольные их законами могут получить приют у нас, как получил беглец. Я думаю, что правители будут сопротивляться и цепляться за прежнее, но жители выберут нас. Их общество просто рассыплется от внутренних противоречий. Теперь о войне и жизнях… — шаман повернулся в сторону Дрожжина. — Вот, что я тебе скажу, Лёня: в сраных конституциях прошлой эпохи словоблуды любили писать о том, что важнее человеческой жизни ничего нет. Верили они собственным опусам или нет, это уже другой вопрос. Но так думать — фатальное заблуждение. Жизнь человека, обремененная лишь заботой о хлебе насущном и примитивных удовольствиях, мало чем отличается от жизни животных. Но ведь мы не жалеем свинью? Мы ее режем и жарим на костре. Важнейшее достояние — это человеческий дух, его сила, а не человеческая жизнь с ее страхами. И если мы будем холить собственные тушки, обзаведемся жирком, то рано или поздно попадем на бойню. Так уже было двадцать один год назад. Поэтому жалеть свои жизни сейчас — это потерять все в будущем: и жизнь, и свободу, и дух, и силу. Этих двоих нужно отпустить и готовиться к войне, — шаман оглядел присутствующих насмешливым взглядом и добавил: — Я все сказал, хао! В повисшей тишине раздался робкий голос Павла Федоровича: — Вы простите меня, конечно, — он явно опасался возражать напрямую кому-либо из могучей тройки. — Но кто вам… э-э-э… есть дал право решать, как распоряжаться жизнью других, кого считать свиньей, а кого человеком? — Та, очкарик, прости меня, конечно, но кто у меня… э-э-э… — передразнил Заквасский оппонента. — Кто это право заберет? — Ян! — строго сказал жрец. — Не переходи, пожалуйста, на личности. Павел Федорович, жуя губы и краснея как мальчишка, уставился в пол. — Да уж, Заквасский, — вождь говорил медленно, обдумывая сказанное шаманом. — Ты речи толкаешь так же хорошо, как и прикидываешься дурачком. — Это весь остальной мир прикидывается дурачком, — ответил Ян. — Но я с тобой спорить не буду. Кислов тоже не хотел спорить попусту. В его голове возник новый план действий. Изначально вождь собирался настаивать на удержании пленников в качестве заложников, но теперь, стараниями шамана, перед ним раскрылись совсем иные перспективы. "Да, когда-то мы втроем буквально устроили революцию, вырезав банду Рамзеса. Мы победили, навели свои порядки, — размышлял он. — Прошли годы, в центре города появилась Запретная Зона, где власть нашей тройки неоспорима, наша община обросла пока еще тонким слоем традиций и зачатками религии. Может быть, пришло время для экспорта революции? Бесспорно, в долгосрочной перспективе нуклеары сильнее жителей Лакедемоновки и, значит, пришло время объявить себя открытым обществом. Единственный шанс у наших западных соседей — это победить в войне сейчас. И вот этого шанса им дать ни в коем случае нельзя". — Что ж, хорошо, — вождь осмотрел членов Совета внимательным взглядом. — Теперь выслушайте мое мнение. Мы общество равных, мы справедливое общество. Рядом с нами находится тоталитарный полис, где меньшинство угнетает всех остальных. Если мы не вступим в борьбу с Лакедемоном, то какой от нас прок? Какой пример мы подадим подрастающему поколению? А если мы откажемся от борьбы сегодня, то завтра нас поработят. Ян громко зевнул. — Поэтому мы покажем пример доброй воли, — продолжил Кислов, будто не заметив выходку шамана. — Мы дадим пленникам возможность сделать выбор. Конечно, сперва мы постараемся показать им все преимущества нашей жизни. Но потом они могут остаться здесь или уйти домой. Это, по-моему, правильно. Итак, давайте голосовать. "Прощенные", понимая, что мнения тройки разделились в пользу помилования пленников, подняли руки. Также поступил Саша. — Кто против? Два пальца жреца устремились вверх, его поддержал шаман. — Ян, — усмехнулся вождь, — ты только что распинался о необходимости отпустить глупых овец на волю и готовиться к войне. А голосуешь "против". — Просто не хотелось оставлять Лёню в гордом одиночестве, — сказал Заквасский. — Ну что ж, — подвел итоги Кислов, — четыре "за", два "против", один отсутствует. Думаю, пояснений не требуется. Полагаю, пленникам нужно дать сегодняшний и весь следующий день на размышление. Пусть решают, оставаться или уйти. У нас на носу праздник Летнего Откровения, и больше времени мы им дать не можем. Пока они будут у нас в гостях, ограничим их передвижение набережной и шаманскими угодьями, там возле моря их легче контролировать, а лишнего им знать ни к чему. — Ну, раз это мои гости, то пойду обрадую их, — Ян подскочил со стула. — Заодно потом и экскурсию проведу. — Только постарайся без фокусов, — сказал Кислов. — Не беспокойся, — ответил шаман уже в дверях. — Да, Валера, и пришли своих в порт, пусть получат долю от улова. Заквасский направился к комнате, где находились пленники. Из-за дверей доносились истеричные вопли. Очевидно, там шла самая банальная ругань. Недолго думая, шаман распахнул обе створки и вошел внутрь: высокий блондин, придавленный лингвистическим удушьем, потрясая кулаками, выхаркивал из себя нечленораздельные звуки, смешанные с ругательствами, перед ним на лавке сидела неровно стриженная под ежик девушка. Ее лицо покрывали красные пятна, а глаза были наполнены такой непередаваемой яростью, какую Ян не видел даже у лютоволков. Может быть, Аня не отделалась бы легким испугом, но в тот самый момент, когда Артур бросился на нее вытянув руки со скрюченными как когти пальцами, дверь открылась, и в комнату вошел очень худой мужчина, одетый в потрепанные штаны и линялую майку неопределенного цвета. — Воркуете, голубки! — заулыбался он. — Ага, понимаю. Нет ничего прекрасней семейной идиллии. Кстати, я Заквасский, шаман племени, будем знакомы. Извините, что нарушил милую беседу, но заседание Небесной Канцелярии только что закончилось. Хочу вам сообщить две новости: одна хреновая, другая тоже хреновая. С какой начать? Опешивший Артур перестал плеваться слюной и матерными словами, опустил руки и озадаченно произнес: — С хреновой… — Хорошо, когда есть выбор, — шаман подмигнул юноше. — Правда, пацанчик? Ну что ж, с хреновой так с хреновой, сам так захотел. Новость номер один: Совет решил оставить вам жизнь, выпустить из подвала погулять, и предоставить вам относительную, так сказать, свободу передвижения… — Что же в этом хренового? — перебил парень, наморщив лоб. — Так ведь вы не живете, а мучаетесь, и предать вас смерти было бы высшим гуманизмом, но мы, нуклеары, жестокий народ. Ну что, идемте, я буду сегодня вашим гидом. — А вторая новость? — спросила девушка. — Что? — Заквасский поднял брови. — Ах да! Вторая новость такова: вам подарили не только жизнь, но и свободу выбора. Вы вольны остаться или покинуть территорию города. Послезавтра утром крайний срок. И эта новость хреновая потому, что выбора на самом деле никакого нет. В ваших тупых головах ответ заранее запрограммирован, — Ян подошел и дважды легонько стукнул Артура костяшками пальцев по лбу, потом подошел к Ане, хотел сделать то же самое, но в последний момент передумал и просто погладил девушку по щеке. — И я уже знаю ваше решение, но не скажу. Помучайтесь, подумайте, оставаться вам или идти обратно в ваш Лакедемон. — Я остаюсь, — подскочила со скамейки Аня, хлопнув в ладоши. — Вот и скажешь это мне, а лучше всего нашему несравненному вождю, послезавтра утром, а сейчас прошу на выход. * * * Олег шагал по улице рядом с Каур, но не запоминал пути. Навстречу им никого не попадалось, и было что-то невыразимо волнующее в такой прогулке вдвоем по пустому городу. Парень косился на мулатку, стараясь делать это незаметно. Та, ощущая пристальное внимание своего спутника, улыбалась уголками губ. Иногда их взгляды пересекались, и тогда Олег спешно отводил глаза. — Я тебе сильно нравлюсь? — вдруг спросила она, глядя вперед. В лицо Олега ударил нестерпимый жар. "Да они тут все ненормальные! Разве можно задавать такие вопросы?!" — С чего ты взяла? — как можно небрежнее бросил он. — Я Каур Проницательная, — очень серьезно проговорила девушка. — М-мм… — Олег решил перевести разговор в другое русло. — А у вас в городе очень мало людей? — С чего ты взял? — повторила его интонацию Каур. У парня зародилось подозрение, что мулатка над ним подшучивает, и он решил говорить прямо. — Я почему-то все время вижу тебя. В засаде ты была, ребенка ты забирала, сейчас вот тоже ты. — Ну, в засаде была потому, что лучше всех стреляю из лука, ребенка забрала потому, что Алина моя сестра, а посыльной я сама напросилась. — Зачем? — удивился Олег. — Мне интересно, — сказала Каур. — Я никогда не видела людей не из нашего племени. Некоторое время они шли молча, потом Каур спросила: — А правда, что женщины из твоей старой общины могут легко терпеть голод и боль? — Ну… в общем, да. А почему ты спрашиваешь? — Просто интересно! — засмеялась Каур. — Вот мы уже пришли. Небесная Канцелярия всегда собирается тут. А раньше это был Художественный музей. Олег наконец обратил внимание на полностью освобожденный от вездесущего плюща пышный фасад дома, украшенный колоннами, завитушками, головками младенцев с крылышками, вазами и коваными решетками. Резная дверь и два необыкновенной формы фонаря дополняли невиданное великолепие. Дом Собраний в Лакедемоне рядом с этой красотой выглядел просто деревенским курятником. — Подождем возле входа. Скоро они выйдут… — зрачки мулатки начали округляться. — А пока расскажи мне о девушке, которую взяли в плен. * * * — Наверное, никого представлять не надо, все друг друга знают, — весело заметил шаман, когда увидел стоящую на улице пару. Два бывших друга, встретившись взглядами, нахмурились, Аня отвела глаза и покраснела, и только Каур, словно не замечая искр, которые проскакивали между бывшими охотниками и жертвой, церемонно произнесла: — Здравствуй Артур, сын правителя Антона, здравствуй Анна дочь Павла. — Привет, — одновременно буркнули Аня и Артур. В это время из Художественного музея стали выходить остальные участники заседания Небесной Канцелярии. Последним появился в дверях Кислов с вещмешком в руках. — Ваше оружие и амуниция пока у нас полежат, но личные вещи можете забрать, — сказал он, роясь в мешке. — Вот, возьми свою Барби. Вождь протянул девушке пластиковую фигурку в выцветшем наряде. — Ты что, мать, — прыснул смехом Артур, — в куклы до сих пор играешь? — Не твое дело! — огрызнулась девушка, пряча Барби за спину. — А вот твой "Плейбой", — ухмыльнулся вождь, протягивая журнал Артуру. — А можно мне посмотреть? — попросила Аня. — Конечно, — ответил вождь. Девушка рассматривала глянцевую картинку с нескрываемым злорадным удовольствием, отчего ее муж вдруг начал краснеть. Чувство стыда, неожиданно открывшееся в его душе, было Артуру доселе незнакомым, поэтому наследник почувствовал себя дурно. — Теперь ясно, чем ты занимаешься ночами… Держи! Вот теперь твоя жена. Будешь с ней делить горести, радости и постель, — глаза Ани заблестели, она протянула журнал мужу, и сжав руку в кулак, произвела характерное движение на уровне паха. Артур стал пунцовым, мечтая лишь об одном: провалиться сквозь землю. Спасла парня Ольга Михайловна. — Это же Галина Грильска! — воскликнула она. — Модель и актриса, Галина Грильска, она сама из Таганрога, победила на конкурсе красоты, не помните? — женщина вопросительно посмотрела на стоявших рядом членов Совета, но те лишь равнодушно пожали плечами. — Я была на показе мод в Москве, и мне даже посчастливилось взять у нее автограф. Вы представляете? Автограф у самой Галины Грильска! — О! Вот как! — шаман неожиданно воодушевился. — Это, безусловно, величайшее событие в вашей жизни стоит увековечить памятником рядом с Фаиной Раневской. Да и кто такая Раневская в сравнении… как там ее… с Галиной Грильска? Но только одна проблема: мы разучились отливать статуи из бронзы, поэтому предлагаю сделать монумент из более податливого материала. Поговорите, любезная Ольга Михайловна, с вождем, может, он вам выделит что-нибудь из своих коровников или свинарников. — Вам должно быть стыдно, Ян, вы смеетесь над самым драгоценным, что есть у человека, над его памятью о счастливых временах, — обиделась женщина, и сразу же, не ожидая очередной колкости Заквасского, обратилась к наследнику: — Молодой человек, можно мне хоть краем глаза посмотреть ваш журнал? — Да забирайте, — с напускной небрежностью проговорил Артур. — Он мне вообще не нужен. Я вообще дарю его вам. Я его случайно нашел, хотел выкинуть, но не успел. * * * — Семьдесят пять, семьдесят шесть, семьдесят семь… — шептала Аня. — Сто три, сто четыре, сто пять… — бормотал Артур. "Сто сорок один, сто сорок два, сто сорок три", — говорил про себя Олег. Каур, осознавая бесполезность данного занятия, спускалась по Каменной лестнице, ни о чем не думая. Это был старый шаманский трюк: предложить посчитать количество ступенек. Пока еще никто не давал двух совпадающих друг с другом ответов. — Ну, сколько получилось? — спросил Ян, ожидавший молодых людей возле стелы с ангелом-хранителем. — Сто семьдесят девять, — сказала Аня. — Нет. Сто девяносто два, — замотал головой Артур. Олег промолчал: у него получилось сто восемьдесят пять. — Совершенно верно, — Заквасский улыбнулся, опершись рукой на один из мраморных столбов. — Кто правильно посчитал? — спросила девушка. — Да все вы правильно посчитали, — ответил, смеясь, шаман. — Сколько б ни было, все верно. Вот, мне кажется, что истинное количество ступеней равно годам, которые Каменная лестница простояла до катастрофы. — Правда? — удивилась Аня. — А что, вас зверье всякое не трогает? — Артуру наскучил этот дурацкий разговор, и он посмотрел в небо. — Птеродактили или еще кто? — Здесь для любого хищника Запретная Зона. Ни одна живая тварь не смеет пересекать границы владений нуклеаров. — Как такое может быть? — наследник с подозрением посмотрел на шамана. — Очень просто, пацанчик, очень просто, — Ян сделал несколько шагов от монумента и развернулся. — На этом самом месте я договорился с Миром о неприкасаемости нашей территории и призвал в свидетели Ангела, стоящего на трех столпах. — Это как? — Артур вскинул брови. — То есть типа имеем договор с собаками, всякими гигантскими хамелеонами и прочей швалью о том, чтобы они не лезли? Такого не может быть! — Эх, друг мой, — Заквасский хлопнул наследника по плечу, — если бы ты испробовал дым листьев киндеровых деревьев из Рощи Бессущностного, не тех, конечно, что ты тайком покуриваешь в борделе своей Лакедемоновки, а настоящих священных листьев, ты бы узнал об окружающем пространстве такое, что тебе не снилось и даже не думалось. Но ты меня не понял, пацанчик, я договаривался не с собаками, а с Миром и Городом. А слово у Мира и Города одно. Артур вздрогнул: "Откуда этот проныра мог проведать о моем увлечении дурью и борделях? Олег, вот тварь, рассказал! Больше некому". В свою очередь, новоявленный нуклеар тоже недоумевал, зачем бывший друг рассказал шаману о своих похождениях. — Я все равно ни хрена не понял… — медленно, почти по слогам произнес наследник. — Да ты ни хрена и не поймешь, — Ян похлопал Артура по щеке, отчего тот резко отпрянул. — Тебе просто не дано. Это нельзя постичь логикой. Чтобы говорить с Миром, нужно, чтобы он растворился в тебе, а ты в Мире. Это можно лишь воспринять. Наследник поморщился. — Но все эти договоры не так важны, как вот это, — шаман сделал широкий жест, а потом ткнул пальцем в памятник, стоящий у подножия лестницы. — Вот на чем держится все наше мироустройство, можно сказать, это сердце нашей общины, и пока он стоит в целости, жив Таганрог. Покуда столпы незыблемы, нерушимы границы Запретной Зоны. Олег, так же как и Артур с Аней, во все глаза уставился на три каменных колонны, увенчанных металлической крылатой фигурой, что-то держащей на вытянутых вверх руках. Трудно было понять, каким образом это сооружение, пусть и в достаточной мере величественное, может быть столь важным для существования города. — Ладно, четыре столба я вам показал, идем дальше, — сказал шаман. — Четыре? Но их же только три, — заулыбалась Аня. — Разумеется, четыре, — кивнул шаман. — Но я вижу только три, — Артур начинал постепенно закипать. — Кто мне скажет, — хитро сощурившись, глава клана Отшельника осмотрел стоящих перед ним молодых людей, — что означают эти столбы? — Это власть вождя, власть судьи и власть шамана, то есть, вас, Ян Владимирович, — не задумываясь ответила Каур. — Та-а-ак, — протянул Заквасский. — Каур, сходи-ка к Морскому вокзалу, там из рейда должны вернуться рыбаки, поможешь им. Я чувствую, мне придется задержаться, чтобы кое-что поведать нашим потенциальным соплеменникам. — Хорошо, — улыбнулась мулатка, украдкой посмотрев на Олега. Однако этот взгляд не укрылся от Ани, отчего на душе у нее стало пасмурно. — Так значит, вы не увидели четвертого столба? — с притворным удивлением произнес шаман. — Я-то думал такие простые вещи всем ясны. Что ж, поясняю для невнимательных. Каждый столб, это не просто колонна, но еще и клан, и дух-союзник клана, или, можно сказать, что каждый столб — это сила, которая держит Мир, а значит и Город, в равновесии. Вот, например, наш вождь, он управляет кланом Творца, но почему дух-покровитель называется Творцом? Именно потому, что он основал наш город, с него началось творение и это первый столб. Теперь возьмем судью. Он глава клана Сказителя. У него тоже есть памятник, возле которого, вас, голубчики, и взяли в плен. — Там было написано "Чехов"? — вспомнила Аня. — Верно. Молодец! — подтвердил Заквасский. — Он был писателем, можно сказать, судьей прошлой эпохи. А родился в этом городе. Так что второй столб — это столб силы рождения и возрождения. — А разве рождение и творение не одно и то же? — подключился к беседе Артур, желавший показать, что он уж, во всяком случае, не глупее жены и кой в чем разбирается. — Я тебе так скажу, чтобы понятно было, — шаман подмигнул наследнику. — Человечество когда-то было сотворено, но твой дед родился и умер, тво