Нарбоннский вепрь - Борис Толчинский

— Ради Творца и всех великих аватаров, господин, — взмолилась Доротея, — не шути со мной столь жестоко! Давай лучше я сделаю тебе приятно…

Она потянулась к отцу, туда, где под халатом уже привычно прорисовывалось жаждущее естество — но отец, к изумлению ее, мягко отвел ее руку.

— Когда-нибудь это должно было случиться, Дора, — с грустью сказал сенатор. — Тебе восемнадцать уже, а это самое время для девушки выходить замуж. Женитьба, если разобрать по правде, хотя и зло, но необходимое зло, как сказал в свое время Менандр…

— Нет, ради всего святого, господин! Я никого не люблю так, как тебя! Я не хочу замуж…

— Ты захочешь, — ласково, но настойчиво возразил он, — ибо того желаю я, отец и господин твой. Во имя любви ко мне ты полюбишь другого мужчину. Я облегчу тебе задачу, указав, кого именно тебе надлежит полюбить. Конечно, любить его ты будешь не так, как меня… Он будет называться твоим мужем.

Бледная, точно сама смерть, Доротея встала.

— Позволь мне уйти, господин. Я не могу слышать, что ты говоришь.

— Сядь, глупая! — рявкнул князь Корнелий; дочь, напуганная вспышкой его гнева, послушно опустилась на скамейку у его ног, а он продолжил: — Я выбрал для тебе редкостного мужа. Он молод, он храбр и силен, он умен, он красив, как бывает красив первозданной красотой, дарованной самими богами, дикий зверь — лев или вепрь. Он — воплощение мужчины. Достаточно сказать, что по Выбору он — Симплициссимус. Он — истинный Геракл для тебя, моя Геба! Он будет оберегать и защищать тебя. А если нет, — Корнелий Марцеллин скривил губы в жестокой усмешке, — тогда я сокрушу его своими перунами[37]! Но пока… пока этот человек мне нужен — и я его заполучу, через тебя, родная!

— О, господин… — заплакала Доротея.

Отец нежно погладил ее каштановые волосы.

— Ты у меня красота ненаглядная, Дора. Ты неотразима. Принц Варг женится на тебе и станет моим зятем.

Она с ужасом воззрилась на отца. "Это всего лишь страшный сон", — прочел он в ее глазах.

— Не бойся, родная. Ничего, что он варвар. У него характер зверя, но тебе хорошо известно, как укрощать диких зверей: я тебя научил. Я берег и лелеял тебя. Пришло время отблагодарить папу за его труды.

— Что… что я должна сделать?

— Ты ответишь "да" на предложение Варга. Вначале он, я думаю, возненавидит тебя. Тебе придется пройти через это. Угождай ему, как только можешь. Стань ему верной женой. Доставляй ему наслаждение в постели, как доставляла мне — но будь осторожна: варвар, по всей видимости, сущее дитя в искусстве любви. Не испугай его! Он не полюбит тебя, если увидит в тебе блудницу. Роди ему ребенка, и чем скорее, тем лучше. Я хочу, чтобы это был сын, наследник. Сын свяжет его с тобой и со мной. Затем стань ему не только женой и матерью его ребенка, но и подругой, которой он доверит свои сокровенные тайны. Ты понимаешь меня, Дора?

— Да, господин, — прошептала девушка.

— Умница, — кивнул сенатор. — Итак, ты должна стать Варгу преданной женой, любовницей, подругой. Его жизнь — твоей жизнью. Его пристрастия — твоими. Его цели — твоими целями. Так ты завоюешь его, будущего великого воителя… А теперь самое главное, — князь Корнелий наклонился к уху дочери, как будто в его собственном дворце их могли подслушивать. — Герцог Крун, отец Варга, — человек Софии. Я не хочу, чтобы он оставался герцогом и дальше. Я хочу, чтобы герцогом Нарбоннским стал твой будущий муж.

— Я… я… мне придется отравить Круна, да, господин?

— Нет, нет, что ты, родная! Никаких убийств, особенно с твоей стороны! Запомни: твой образ — жена, во всем следующая за мужем, жена, которая не сделает и шагу помимо воли мужа, этакая овечка. Твое дело — соглашаться с Варгом во всем, что касается его ненависти к нашей державе…

— О-о-о…

— Не бойся, Дора, это не измена. Напротив, благодаря тебе наше влияние в Галлии укрепится; но произойдет это не сразу, а тогда, когда я возглавлю имперское правительство… Но я отвлекся. Так вот, родная, я ставлю тебе задачу укрепить Варга в его преданности свободе. Vita sine libertare, nihil[38], иными словами. Ему кажется, что свобода его родины и покровительство Империи несовместимы. Это хорошо. Он наивен, прямодушен, благороден — но далеко не дурак, поэтому будь осторожна. Очаруйся его страной; пусть он поверит, что твоя душа тоже, как и его, алчет свободы! Такое родство душ сблизит тебя и его, а поскольку у него среди женщин нет друзей и поскольку женщина-друг нужна всякому великому мужчине, он начнет поверять тебе свои секреты…

— Но как я стану передавать тебе их из Галлии?

Сенатор беззвучно рассмеялся.

— Это не требуется, родная. Мне не нужны его секреты. Мне нужно, чтобы он, борясь за свободу родины, за свободу друзей, жены и свою собственную, поднял бунт против отца, против Круна, и сверг его, а сам стал герцогом! Видишь ли, Дора, герцог Крун, согласившись поклониться нашему Божественному императору, и так настроил против себя собственный гордый народ, — таким образом, свободолюбивым галлам для успеха восстания нужен лишь хороший вождь. Если принц Варг станет таким вождем и одержит победу, я буду тобой доволен. Вернее сказать, очень доволен!

Умные и испуганные глаза девушки увлажнились снова.

— А я? Что будет со мной, когда это случится?

— Родная моя, — целуя дочь в ухо, задушевно молвил князь Корнелий, — когда это случится, с тобой будет все, что ты захочешь! Поверь мне, своему отцу и господину, — разве я когда лгал тебе, любимая?!

— И я смогу вернуться к тебе, мой господин?

— Сможешь, родная.

— О, я так тебя люблю! — всхлипнула несчастная Доротея. — Я все сделаю как ты велишь.

— Знаю, родная, — улыбнулся сенатор, — я воспитал чудесную дочь. Пожалуй, даже лучшую, чем Тит Юстин, — добавил он после некоторого раздумья.

Разговор с дочерью поднял настроение князю Корнелию, и князь вдруг решил сделать Доротее подарок, о котором она молила его уже много лет, но в котором он ей упорно отказывал.

— Родная, — шепнул он ей на ухо, — сегодня у тебя будет праздник: я возьму тебя спереди.

— А-а, — промычала дочь.

— Дора, ты меня не поняла, — и он объяснил ей, что за подарок имеет в виду.

Доротея, которой любящий отец с самого ее детства давал уроки наслаждений, умудряясь оставлять при этом девственницей, в радостном изумлении смотрела на него.

— Не хочу, чтобы настоящей женщиной тебя сделал грубый варвар с Севера, — пояснил князь Корнелий. — Я сам проложу для него дорогу!

Затем он вызвал своих рабов: чернокожего лестригона-людоеда Гуллаха, настоящего циклопа (одноглазый Гуллах был раза в два выше своего рослого хозяина); амазонку Ясалу, тоже с кожей цвета эбенового дерева — она превосходила сенатора на две головы, но он ценил ее не за рост, а за силу, верность и жестокость, почему и звал не Ясалой, а Суллой; еще он позвал миниатюрную китаянку Вэй, которая была истинной богиней развлечений, и диковинного человека по имени Улуру — человечек этот был карлик неизвестного происхождения, кожа у него была красная, с шерстью и мелкой чешуей, а еще Улуру имел короткий и гибкий хвост, который играл заметную роль в любовных игрищах.

Эти четверо экзотических персонажей были постоянными участниками извращенных оргий князя Корнелия и его злосчастной дочери. Как виртуоз конспирации, сенатор исхитрялся скрывать свои оргии не только от благовоспитанного аморийского общества, но и от родной жены, от друзей, от слуг, в общем, ото всех, кроме самих участников. Оргии всегда происходили в запретной комнате дворца; ключи от нее сенатор всегда носил с собой; комната была изолирована от окружающего мира так, что самое чуткое ухо, прильнув к входной двери, не услышит ни единого звука даже в самый разгар групповой вакханалии. Князь Корнелий, разумеется, понимал, что стоит кому-нибудь проведать, чем занимается потомок Великого Фортуната в запретной комнате и каким наукам обучает собственную дочь, — как карьере, репутации, да и самой княжеской жизни его придет конец. Оргии с дочерью и четверкой уродливых рабов-экзотиков привлекали Корнелия Марцеллина той непомерной наглостью, в которой находят для себя последнее наслаждение люди, растратившие свой человеческий облик в надежде дать выход неумной, но, увы, невостребованной энергии…

Сенатор поклялся самому себе священной княжеской клятвой, что ноги не кажет в запретную комнату, как только переселится из родового дворца Марцеллинов во дворец Квиринальский.

Глава девятая,

в которой герцог Нарбоннский наконец разбирается, кто ему сын и кто — друг

— Ваша светлость, вы меня слышите? Ваша светлость, откройте глаза… Вы живы, ваша светлость. Ну же, доблестный герцог!..