Превращенная в мужчину - Ганс Эверс

— Мисс Войланд будет пышнейшим цветком, нет, пышнейшей жертвой науки.

— Что? — крикнул он. — Жертвой… чего?

Гвинни разозлилась. Этого она не хотела сказать.

Она думала что-то, но еще не знала, что именно.

— Это отвратительно с твоей стороны, Тэкс, — возмущалась она, — ты не понимаешь настоящего смысла слов. Ты не должен всегда цепляться за буквальное значение слова, а должен больше читать между строк.

— А, что там! — ответил он. — Я лучше спрошу саму мисс Войланд. Она умнее тебя, у нее не надо читать между строк.

Но Гвинни уже знала, чем его взять.

— Тэкс, — сказала она, — я многое доверяю тебе, но ты не можешь быть настолько бестактным. Есть вещи, о которых дам не спрашивают.

Паром остановился. Они вскочили в свой автомобиль и поехали к докам Ллойда. По мостовым взошли на палубу. Там стояла Эндри Войланд. Рядом с ней — Паркер Брискоу с большим букетом роз в руке.

Они говорили о безразличных вещах. О великолепной солнечной погоде, о новом пароходе, о предстоящей прекрасной поездке.

Толстая дама с двумя дочерями громко зажужжала:

— Мистер Брискоу! — воскликнула она радостно. — И вы едете с нами?

Тем временем обе барышни набросились на Гвинни.

Тэкс Дэргем воспользовался случаем и быстро передал Эндри большой конверт.

— Пожалуйста, мисс Войланд, прочтите, как только отойдет пароход. То, что говорится там о пралине, более не имеет силы. Гвинни отняла их у меня и подарила кому-то на пароме. Их было двадцать пять фунтов.

— Ах, — сказала она, — всего-то? Во всяком случае, Тэкс Дэргем, очень вам благодарна!

Он покосился по сторонам — Гвинни еще не могла отделаться от барышень.

— Мисс Войланд, — начал он, — Гвинни только что сделала мне несколько намеков. Тут тайна, сказала она, но предстоят тяжелые операции. Если, быть может, дело идет о слепой кишке, то ради этого вам не надо ехать в Европу. Я знаю врача, который превосходно оперировал мою сестру. Через десять дней она уже могла бегать. Было бы лучше вам остаться здесь ради Гвинни. Ну и ради других…

Она посмотрела на него и улыбнулась:

— И ради других, Тэкс!

Он покраснел, застыдился и с раздражением сказал:

— Да, и ради других!

Подошел Брискоу и сейчас же следом Гвинни. Эндри взяла букет, дала каждому по розе, а третью — Тэксу. Стюард пробежал по палубе, изо всех сил звоня большим колокольчиком.

— Нам надо уходить, — заметил Брискоу.

Эндри сняла свою перчатку и протянула ему руку.

— До свидания!

— До свиданья там! — ответил он.

— Я скоро приеду, — сказала Гвинни.

— Я тоже, — пробурчал Тэкс.

Эндри обняла Гвинни и легко поцеловала дрожавшую девушку в обе щеки.

«Она как игрушка, — подумала Эндри, — раскрашенный фарфор. И такой ломкий!..»

Напряженной, кукольной вышла радостная улыбка у Гвинни. Широко раскрыла она свои голубые глаза, затем закрыла их длинными ресницами и, не говоря ни слова, упала без сознания.

Отец подхватил ее. Эндри открыла свою сумку и вытерла куколке лицо одеколоном. Свежие краски сошли, перепачкали платок. Гвинни стала совсем бледной. Но радостная улыбка осталась на ее губах. Она медленно открыла глаза.

Тэкс Дэргем взял ее на руки и, как ребенка, снес с мостков. Она вынула свой платок и махала им, пока могучий пароход отходил по Гудзону.

Эндри разорвала конверт. В нем оказался другой конверт, адресованный Тэксу Дэргему, с приложением ее собственной фотографической карточки и короткого письмеца. В письме — сначала два-три слова о пралине и пожелание хорошего пути, затем просьба подписать фотографическую карточку и передать лоцману, когда тот у Сэнди-Гука сойдет с парохода. Она пошла в специальную каюту для пишущих письма, подписала фотографию, вложила ее в конверт и передала через стюарда лоцману.

Эндри спросила о своей каюте. О, гостиная, спальная, ванная! Повсюду цветы. Столы, стулья, кровать заложены пакетами и коробками. Ну, она не соскучится на пароходе: дел будет достаточно — распаковывать подарки семьи Брискоу.

Она слышала громкие голоса, возбужденное беганье по коридорам и лестницам. Все высыпали на палубу. Вышла и она, пристально смотрела, куда все смотрели — высоко в воздух. Там летел больнюй аэроплан. Люди кричали вверх, аплодировали, махали платками, когда он после нескольких смелых фигур полетел на восток. Первый океанский летчик в нынешнем году!

Эндри почувствовала себя очень одинокой в эту минуту. Почувствовала, что нет у нее ничего общего со всеми этими людьми на борту и еще со многими тысячами и миллионами по обе стороны океана. Происходило событие, самое важное для сегодняшнего и завтрашнего дня. Бурное ликование — если летчик удачно перелетит, глубочайшая скорбь — если он погибнет. Много газетной бумаги будет занято криками о геройстве этих полетов. Внимание всего мира будет приковано к ним.

Она медленно спустилась с лестницы. Смешным и жалким казалось ей то, на что изумленно глядел весь мир. Лететь — о, да, когда есть крылья! Но так — запершись в ящик, с противным шумом пропеллеров в ушах! Однажды с величайшими ожиданиями она взошла на аэроплан и с горьким разочарованием вышла оттуда. Воздушный пилот ничем не отличается от шофера! Как жалок был этот полет в сравнении с полетами ее соколов!

Нет-нет, не беспомощной технике наших дней сделать возможным полет! Этого достигала фантазия поэта. Того, который сочинил миф о Икаре, или другого, кто впервые родил мечту о слетающих с неба ангелах. Только тот, кто плыл бы через эфир самостоятельно, стал бы волен, как птица в воздухе!

Когда она еще была с кузеном на Капри, наверху, на Монте-Соларо, над их головами пролетела одна птица.

— Смотри-ка, бродячий сокол! — крикнул Ян. — Может быть, это — Фалада, улетевшая из Войланда. Через день она пересечет Средиземное море.

Это было вечером перед его отъездом. И она тоже покинула остров.

Эндри ни с кем не познакомилась во время этого переезда. Наверху, на освещенной солнцем палубе мечтала она, лежа в шезлонге. О прошлом — все время о прошлом. Надо покончить с этой старой жизнью раньше, чем начать новую…

Как это было? Ян не вернулся на Капри. Написал, что едет в Индию и дальше. Она оставалась одна.

Все ближе подходил к ней учитель фехтования, кавалер Делла Торе. Постепенно стал ей необходим. Он заботился об ее переписке с банком. Помогал при покупках. Конечно, он брал на некоторое время ее деньги, но платил за нее, когда они бывали в Неаполе, и никогда не приезжал на Капри без маленького знака внимания. Он ввел ее в фехтовальный клуб в Неаполе, уговорил принять участие в осенних состязаниях. Она получила первый приз. Если она будет каждый день с ним упражняться, — заявил кавалер, — то он подготовит ее так, что она сможет весною участвовать в Вене в конкурсе на мировое первенство и получить приз.

Это ее увлекло, и она разрешила ему переселиться на Капри. Вначале он жил в гостинице. Затем она отвела ему пару комнат на своей вилле. Он не разочаровал ее, не позволял себе ничего лишнего. Постоянно встречал ее с одинаковой сдержанной вежливостью. Она привыкла к нему и поверила ему.

Эндри победила всех соперниц младшего класса. Только перед победительницей Олимпийских игр она принуждена была согнуть свой клинок.

Рыцарь Делла Торре очень умно выбрал момент для своего предложения. Волнения фехтовальной недели подходили к концу, призы были розданы. Где-то далеко по свету бродяжил кузен. Надежды вернуться в Войланд никакой. Куда ей деться? Она его не любила. Ясно чувствовала, что никогда между их душами не зародится никакой связи. Но он не был ей неприятен. У него — совершенные формы, он везде безукоризнен. С ним можно всюду показаться — и в Опере, и в лучших отелях, не только в фехтовальной зале. Она рассказала ему, что случилось в Войланде, сказала, что любила Яна и жила с ним. Он пожал плечами, поблагодарил за откровенность. Рассказал ей, что и сам — не святой, что прокутил целое состояние. Теперь должен, к сожалению, зарабатывать фехтованием средства к жизни. Если она выйдет за него, можно будет все делать вместе. Она будет им довольна. Он ни в коем случае не станет ей в тягость.

Эти слова «ни в коем случае» он особо оттенил, и она хорошо их поняла. Вышла за него замуж, и он сдержал свое слово. Оставался всегда таким же вежливым, как и до свадьбы, всегда ровным, любезным. Вывозил ее, доставлял домой, целовал руку у дверей ее комнаты и тотчас же уходил в свою.

Они жили в Париже, затем в Лондоне. В промежутке бывали на крупных курортах. Кроме фехтования, она снова взялась за верховую езду. Держала несколько скаковых лошадей, участвовала в скачках. Всегда под его именем: Делла Торре. Под этой фамилией она стала известна в международном обществе, всегда собирающемся около всяких конкурсов и состязаний. Жизнь их казалась достаточно разнообразной. В основе же своей она была простой и всегда одной и той же: изо дня в день тренировки, от фехтовальных перчаток к костюму для верховой езды, вечерами — в большой компании. Управление своим имуществом она передала в руки мужа. Дала ему общую доверенность. Он, казалось, хорошо хозяйничал, много зарабатывал. Иногда он ей говорил, что начал то или иное дело. Никогда не забывал купить ей какое-либо украшение, жемчуга или бриллианты.