Энциклопедический словарь (К) - Ф. Брокгауз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Н. Водовозов.
Философия К. удивительным образом совмещает в себе все три главных направления новой философии – эмпирическое, рационалистическое и мистическое, которые в раздельном виде выступили у его младших современников Бэкона, Декарта и Я. Бема (Бэкон родился несколько раньше К., но первое философское сочинение К., «Lectiones physicae, logicae et animasticae», вышло в 1588 г., а первое Бэконово только в 1605 г.). Подобно Бэкону, К. задается «восстановлением наук» (instauratio scien tiarum, ср. Instauratio magna Бэкона), т.е. созданием новой универсальной науки на развалинах средневековой схоластики. Источниками истинной философии он признает внешний опыт, внутренний смысл и откровение. Исходная точка познания есть ощущение; сохраняемые памятью и воспроизводимые воображением мозговые следы ощущений дают материал рассудку, который приводит их в порядок по логическим правилам и из частных данных, посредством индукции, делает общие выводы, создавая, таким образом, опыт – основание всякой «мирской» науки (ср. с Бэконом). Но это основанное на ощущениях познание само по себе недостаточно и недостоверно – недостаточно потому, что мы познаем в нем не предметы, каковы они на самом деле, а лишь их явления для нас, т.е. способ их действия на наши чувства (ср. с Кантом); недостоверно это познание потому, что ощущения сами по себе не представляют никакого критерия истины даже в смысле чувственнофеноменальной реальности: во сне и в безумном бреду мы имеем яркие ощущения и представления, принимаемые за действительность, а затем отвергаемый как обман; ограничиваясь одними ощущениями, мы никогда не можем быть уверены, не находимся ли мы во сне или в бреду (ср. с Декартом). Но если наши ощущения и весь основанный на них чувственный опыт не свидетельствует о действительном существовании данных в нем предметов, которые могут быть сновидениями или галлюцинациями, то и в таком случае, т.е. даже в качестве заблуждения, он свидетельствует о действительном существовании заблуждающегося. Обманчивые ощущения и ложные мысли доказывают все-таки существование ощущающего и мыслящего (ср. с Декартовым cogito – ergo sum). Таким образом, непосредственно в собственной душе или во внутреннем чувстве мы находим достоверное познание о действительном бытии, опираясь на которое мы, по аналогии, заключаем и о бытии других существ (ср. с Шопенгауэром). Внутреннее чувство, свидетельствуя о нашем существовании, вместе с тем открывает нам и основные определения или способы всякого бытия. Мы чувствуем себя: 1) как силу или мощь, 2) как мысль или знание и 3) как волю или любовь. Эти три положительных определения бытия в различной степени свойственны всему существующему, и ими исчерпывается все внутреннее содержание бытия. Впрочем, как в нас самих, так и в существах внешнего мира бытие соединено с небытием или ничтожеством, поскольку каждое данное существо есть это и не есть другое, есть здесь и не есть там, есть теперь и не есть после или прежде. Этот отрицательный момент распространяется и на внутреннее содержание или качество всякого бытия, в его трех основных формах; ибо мы имеем не силу только, но и немощь, не только знаем, но и находимся в неведении, не только любим, но и ненавидим. Но если в опыте мы видим только смешение бытия с небытием, то наш ум относится отрицательно к такому смешению и утверждает идею вполне положительного бытия или абсолютного существа, в котором сила есть только всемогущество, знание есть только всеведение или премудрость, воля – только совершенная любовь. Эта идея о Божестве, которую мы не могли извлечь ни из внешнего, ни из внутреннего опыта, есть внушение или откровение самого Божества (ср. с Декартом). Из неё выводится, затем, дальнейшее содержание философии. Все вещи, поскольку в них есть положительное бытие в виде силы, знания и любви, происходят прямо из Божества в трех его соответственных определениях; отрицательная же сторона всего существующего или примесь небытия, в виде немощи, неведения и злобы, допускается Божеством как условие для полнейшего проявления его положительных качеств. По отношению к хаотической множественности смешанного бытия эти три качества проявляются в мире, как три зиждительные влияния (influxus): 1) как абсолютная необходимость (necessitas), которой все одинаково подчинено, 2) как высшая судьба или рок (fatum), которым все вещи и события определенным образом связаны между собой и 3) как всемирная гармония, которой всё согласуется или приводится к внутреннему единству. – При своей внешней феноменальной раздельности все вещи, по внутреннему существу своему или метафизически, причастны единству Божию, а через него находятся в неразрывном тайном общении друг с другом. Эта «симпатическая» связь вещей или естественная магия предполагает в основе всего творенья единую мировую душу – универсальное орудие Божие в создании и управлении мира. Посредствующими натурфилософскими категориями между мировой душой и данным миром явлений служили у К. пространство, теплота, притяжение и отталкивание. В мире природном метафизическое общение существ с Богом и между собой проявляется бессознательно или инстинктивно; человек в религии сознательно и свободно стремится к соединению с Божеством. Этому восходящему движению человека соответствует нисхождение к нему Божества, завершаемое воплощением божественной Премудрости в Христе. Приложение религиозно-мистической точки зрения к человечеству, как общественному целому, еще в юности привело К. к его теократическому коммунизму (см. выше). К. был если не самым глубокомысленным, то без сомнения самым широким и универсальным умом между представителями новой философии, не исключая Лейбница и Шеллинга. Он не был достаточно оценен, потому что его идеи с разных сторон претили людям самых различных направлений. Одних отпугивало его учение о причастности всего существующего Богу, что могло казаться прямо пантеизмом; других отталкивал его коммунизм; третьим были неприятны его религиозные верования и теократические идеалы. Помимо своего философского значения, К. был передовым бойцом современной ему положительной науки и твердо защищал Галилея, на что после него не осмелился Декарт.
Вл. Соловьев.
Камыш
Камыш (Phragmites Tr.) – род растений из семейства злаков. Высокие многолетние травы, колоски которых собраны большими метелками, отливающими фиолетовым и серебристые от волосков. Нижние цветы по большей части мужские, верхние обоеполые, кроющая чешуя гладкая, не зазубренная, переходящая в тонкий наконечник. Сюда относятся 3 вида, из которых Ph. communis Тr., обыкновенный К., распространён повсюду; бывает вышиной от 1 до 3 м., растет в стоячих и тихо текучих водах очень скученно, образуя, напр., у берегов Каспия, в устьях Урала, Дуная и пр. огромные заросли, настоящие камышовые леса. Имеет огромное употребление, особенно для крыш и разных мелких поделок; молодые побеги могут служить кормом для лошадей.
Л. Бекетов.
Камыш: 1) тростник (неправ., тростником и К. часто называют и ситовник (Scirpus lacustris L.) из сем. осоковых или ситниковых (Cyperaceae DC)), очерет (малоросс.), Phragmiles communis. В степных губ. К. употребляется на покрытие крыш, оплетку деревянных стен под штукатурку, плетни для изгороди и стены жилых помещений, смазываемые глиной; на топливо – отношение по весу к дубовым и сосновым дровам (по Н. Никитинскому) 1 : 0,97 : 0,91; скоту на корм – в молодости и особенно в квашенном состоянии; на подстилку под скот и затем удобрение полей (33,5% золы, в которой 6,10% кали, 2,7% извести и 1,8% фосфорной кислоты); приготовление мат и плетенок, рыболовных снарядов «котов»), писчебумажной массы и проч.; доставляет значительный доход как продукт побочного лесного и сельскохозяйственного пользования. Не менее важно охранное значение К., укрепление им берегов и предохранение фарватера рек от засорения и обмеления; защита для мелкой рыбы и доставление ей удобного места для метания икры; наконец, в «камышах» гнездятся дикие утки. В виду этого, в последнее время обращено внимание на культуру К., который может быть разводим на всех тех местах, которые покрыты водой не выше 1 м. Наиболее пригодны для разведения К. песок, глина, подзол и торф и наименее тонкий ил. Посев возможен только на почвах, непокрытых водой; на покрытых же необходимо обратиться к посадки с корнями, для чего, при неимении на месте готового посадочного материала, приходится выращивать его в особых питомниках. Для посадок на более плотных почвах пригодны толстые корни – корневища или плетки, проникающие вглубь почвы часто более 1 м., для мягких же, напр., иловатых – мелкие корни, образующие войлоко-образное сплетение в роде дерна, плавающее на поверхности воды. Различают посадки: а) с глыбой (до 5 кв. фт. на верхней поверхности); б) пучками стеблей с обнаженными корнями и корневищами; в) связками из стеблей, корней и даже остатков от приготовленных черенков, укладываемыми на краю воды озера, реки и т.п. и прикрываемыми песком; г) черенками – частями стебля с корневыми мочками и срезанными 2 – 3 верхними узлами, опускаемыми в ямки на 8 – 10 стм.; д) пеньками – нижними частями стеблей с корнями; е) корневищами, длиной до 5 – 6 м., выкопанными с главными корнями; ж) отпрысками – теми же корневищами, но без главных корней, только в исключительных случаях и, наконец, з) размножение плавучим войлоком или дерном при иловатой почве. Для успешного роста К. необходимо ежегодное, по окончании растительного периода (а для топлива и на плетение, зимой, по льду), срезание или скашивание стеблей К., которое только с четвертого года может иметь значение для извлечения дохода: тогда получается с десятины от 250 до 500 пд., но для приготовления сена производится ранняя косьба – до цветения, что может быть допущено лишь там, где предполагается уничтожить К. Ср. von Muller, «Ueber Anbau von Rohr, Schilf und Binsen zum Schutze d. Ufer», в «Die 5 Versammlung des Preussischen Forstvereins fur die gesammte Provinz Preussen» (1877); Zapp, «Ueber Anbau und Benutzung von Rohr, Binsen und Schilfgewachsen» в «Danckelmann's Zeitschrift fur Forst und Jagdwesen» (V Bd. I Heft); А. Краузе, «К., как предмет культуры и побочного пользования в лесном и сельском хозяйствах» в «Записках Имп. Общества Сельского Хозяйства Южной России» (1879, № 9). – 2) К. песчаный, кияк (у киргиз).