Ужасы - Ганс Эверс

— Представитель «Норманнии» и на этот раз предпочел стрелять.

Меркеры оскалили зубы, пруссак улыбался во весь рот. Мой товарищ кидал на них яростные взоры.

— Ну и шайка! — хрипел он. — Какое свинство, что я не могу сейчас дать всем им по шее!

— А что? — спросил я.

— Бог мой! Так глуп может быть только зеленый фукс! — накинулся он на меня. — Ведь ты же должен знать, что здесь сейчас царит мир и что во время дуэли нельзя показывать когти. Но сегодня же вечером все три господина из «Маркии» получат от меня каждый по вызову. Бьюсь об заклад, что у них тогда будут другие рожи. И вздую же я их, черт возьми. Посмотри только, как они паясничают, какой триумфальный вой подняли над нашим оборванцем!

К еврею на этот раз он подошел с другого рода убеждениями:

— Господин Перльмуттер, я апеллирую не к вашему мужеству — мне кажется, что это бесполезно, — но к вашему рассудку, — спокойно промолвил он. — Послушайте, вы, наверное, не имеете никакого желания, чтобы вас здесь прикончили, как борова! Ну так, изволите видеть, у вас нет никакой другой возможности избежать этого, как только путем нападения. Это вам должно было бы подсказать чувство самосохранения. Если вы прострелите вашему противнику брюхо, то я гарантирую вам, что он уже ничего не сможет вам сделать. А кроме того, вы этим сделаете еще доброе дело.

Затем мой товарищ прибавил почти сентиментальным тоном:

— Ведь, наверное, для вас будет в тысячу раз приятнее, если вы уйдете отсюда с неповрежденной кожей, господин Перльмуттер. Подумайте только о ваших бедных родителях.

— У м-меня н-нет ро-род-дителей, — промолвил еврей.

— Ну, тогда подумайте о вашей возлюбленной… — продолжал мой коллега и вдруг запнулся, взглянув на безобразную физиономию еврея, которая вдруг расплылась в ужасную, унылую гримасу. — Извините, господин Перльмуттер, я понимаю, что вы с вашей… ну, как бы это сказать, — с вашим ликом не можете иметь возлюбленной. Извините меня, я вовсе не хотел вас обидеть. Но ведь кто-нибудь у вас, наверное, же есть? Ну, может быть… может быть… собака?

— У м-меня есть м-мал-ленькая с-соб-бака…

— Ну вот, видите, господин Перльмуттер, у каждого человека есть что-нибудь. У меня тоже есть собака, и я уверяю вас, что я никого так не люблю, как ее. Итак, подумайте о вашей собаке. Подумайте, какая будет радость для вас, когда вы вернетесь домой целым им невредимым и ваш песик будет прыгать на вас и визжать и махать хвостом. Подумайте о вашей собаке и… по команде «раз» стреляйте!

— Я б-буду стрелять! — с трудом промолвил маленький еврей.

Две крупные слезы покатились по изрытым оспою щекам и оставили на них светлые полосы. Он крепко сжал пистолет, который подал ему мой товарищ, и взглянул на моего коллегу с унылой мольбой, как будто его мучило какое-то желание.

— Е-если я… — заикаясь, начал он.

Мой товарищ помог ему:

— Вы хотите попросить меня позаботиться о вашей собаке, если с вами случится что-нибудь? Не так ли, господин Перльмуттер?

— Да! — ответил маленький еврей.

— Ну, так я даю вам слово и сдержу его, как честный студент. Собаке будет хорошо, можете быть на этот счет спокойны.

Он протянул ему руку, и еврей крепко пожал ее.

— Бла-благ-годарю!

— Стороны готовы? — спросил внепартийный.

— Готовы! — воскликнул мой товарищ. — Стреляйте, господин Перльмуттер, стреляйте!.. Это самооборона. Подумайте вашей собаке и стреляйте!

Мы снова пошли за деревья. Внепартийный стоял бок о бок со мной. Я не сводил глаз с маленького еврея.

— Внимание! Раз!..

Перльмуттер вздернул пистолет вверх и выстрелил. Пуля пролетела где-то над ветками. И он словно застыл, растопырив руки.

— Браво! — пробормотал мой товарищ.

— Два!..

— Если Меркер имеет хоть искру совести в башке, он выстрелит в воздух, — снова пробормотал он.

— И… Тррри!

В этот момент трахнул выстрел Меркера. Зелиг Перльмуттер раскрыл рот. Чисто и ясно раздались его слова. В первый раз в своей жизни он не заикался. Нет, честное слово, он запел. И запел громко и чисто:

…Век наш юный краток,Быстро пролетит…

Пистолет выскользнул у него из руки, и он упал лицом землю. Мы подбежали к нему. Я осторожно перевернул его лицом вверх.

Пуля попала ему в самую середину лба. Маленькая, дыра…

— Я исполню то, что обещал ему! — шептал мне товарищ. — Я велю Факсу сегодня же принести собачонку. Пусть ее подружится с моим Неро. Оба пса будут в восторге, когда я на расскажу им, как я раскатал благородных господ из «Маркии». Спокойной ночи, Зелиг Перльмуттер, — продолжал он еще тише, — ты был грязная перечница и отнюдь не делал чести своему имени, но, черт меня побери, все-таки ты был благородный студент, и Меркеры заплатят мне за то, что они тебя так безобразно ухлопали. Это мой долг перед твоей собакой. Надеюсь, что у нее не так уж много блох!..

Врачи подошли и занялись Перльмуттером. Они промыли рану и вложили в нее газовый тампон, чтобы остановить кровотечение.

— Напрасный труд! — сказал наш старый доктор. — Ничего другого не остается, как только писать свидетельство о смерти.

— Пойдемте завтракать! — предложил беспартийный.

— Благодарствуйте! — ответил мой товарищ официальным тоном. — Мы должны исполнить наш долг по отношению к нашему товарищу. Берись, фукс!

Мы подняли тело и с помощью служителя отнесли его через лес на дорогу и положили в карету.

— Кучер, вы не знаете тут где-нибудь убежища?

— Не знаю.

— Но ведь где-то тут в лесу есть общинная больница?

— Да, сударь, есть, Денковская. Большая больница.

— Далеко отсюда?

— Часа два езды.

— Поезжайте туда. Это ближе всего. Там мы сбудем его с рук.

Мы уселись на задние сиденья. Служитель сел против меня, а другое переднее место занял Зелиг Перльмуттер. Пришлось потратить некоторое время на то, чтобы привести его в сидячее положение. Лошади дергали, и приходилось крепко держать его, чтобы он не сваливался вперед.

— Видишь, как хорошо я сделал, что закалял твои нервы, фукс. Вот теперь тебе это и пригодится. Факс, откройте корзину с провизией.

— Спасибо! — сказал я. — Я не стану есть.

— Что-о? — продолжал товарищ. — Ты отказываешься? А я тебе скажу, что ты будешь есть и пить, что только за ушами затрещит. Я отвечаю за тебя, малыш, и не имею никакой охоты привозить тебя домой в состоянии коллапса. Prosit![33]

Он налил мне большой стакан коньяку, и я опрокинул его в рот. Я давился бутербродом с ветчиной. Я думал, что не смогу одолеть и одного, но съел четыре и залил их коньяком.