Отдел Химер - Анатолий Бурак

Море освещалось последними багряными лучами, и, привязавшись к радиосигналам небольшого рыболовецкого судна, я парил над водой. Эхолот, которым оно отслеживало косяки ставриды, давал прекрасную возможность погружения на любую глубину, и я стал медленно опускаться в надежде, что случайно обретенные и быстро потерянные друзья обратят на меня внимание. Но, будучи сообразительными созданиями, дельфины держались подальше от сетей траулера и, некоторое время понаблюдав за картиной лова, я всплыл на поверхность. Не придав в прошлый раз значения их недвусмысленной попытке куда-то увлечь, я вдруг ощутил приступ какого-то бешеного любопытства. В том, что нахожусь именно в том, нужном месте, не было сомнений, и я плавно описывал круги, любуясь ночным океаном.

Не знаю, те это были дельфины или нет, но, скорее всего, любознательность является отличительной чертой всего их роду-племени. Ибо около полуночи я вдруг обнаружил, что мое присутствие не осталось незамеченным. Несколько умных созданий, окружив меня со всех сторон, оживленно «переговаривались». В своем теперешнем состоянии я легко улавливаю колебания любой среды, но, отлично слыша, всё же не мог ничего понять. На помощь, как всегда, пришел универсальный «язык жестов». И, как и в предыдущий раз, покружив, дельфины направились на запад.

Не в силах сдержать радостную улыбку и стараясь не отставать, я устремился следом. Часа через три, за которые, по моим прикидкам, проделали не менее нескольких сотен морских миль, проводники снизили скорость и, словно желая убедиться, что я не отстал, снова затеяли хоровод. Потанцевав с минуту, они направились вниз. Глубина этой части океана приблизительно равнялась километру, и я с удивлением гадал, куда мы держим путь.

Погрузившись метров на пятьдесят, вдруг обнаружил, что мы достигли дна. Вернее, некоего подводного плато площадью не более трех квадратных километров. Со всех сторон окруженное стремительно уходящей вниз бездной, оно поражало почти идеально ровной поверхностью. Во всяком случае, никаких следов естественных скальных образований, равно как валунов и обломков породы не наблюдалось. При других обстоятельствах на этой гигантской столешнице глазу не было бы за что зацепиться. Я говорю «бы», потому что вся она светилась неярким, но вполне достаточным светом. И на этой огромной площадке, поражая воображение и одновременно сводя с ума, стояли три огромных серебристых блюдца.

ГЛАВА 21

Он шел к выходу, а я, не зная, что предпринять, замерла, словно кролик перед удавом. Взявшись за ручку, юноша, вызвавший смятение в моей душе, потянул дверь на себя, и я взмыла ввысь, приклеившись к потолку. Наткнувшись на Игорька, у которого, к счастью, хватило ума не смотреть вверх, виновник всех моих — и, как выяснилось, не только моих — несчастий чертыхнулся и пошел прочь.

Из палаты доносились сдавленные рыдания. Рассудив, что для того, чтобы спуститься с седьмого этажа и добраться до машины, ему понадобится какое-то время, я вошла в палату. Закрыв лицо руками, дрожащая девушка покачивалась из стороны в сторону. Всхлипывания прекратились, уступив место обреченному вою. Расспрашивать о чем-либо казалось бесполезным, но ясно, что визит сработал подобно выключателю, подняв застилающую разум спасительную завесу и вернув оказавшиеся столь ужасными воспоминания.

Боясь, как бы девчонка опять не наложила на себя руки, я дотронулась до ее хрупкой шеи, погружая в сон.

— Побудь с ней, — попросила Игоря.

И, открыв окно, прыгнула вниз.

Молодой человек, которого и язык-то не поворачивается назвать человеком, тем временем вышел из больницы и уселся за руль автомобиля.

— Ну как, всё путем? — поинтересовался один из двоих, развалившихся на заднем сиденье.

— Нормально, — небрежно ответил вновь прибывший. — Я объяснил малышке что к чему, и, надеюсь, она всё прекрасно поняла.

Достав из бардачка видеокамеру, подобную той, что я разбила год назад, они уставились в мини-экран, весело хохоча и смакуя особо пикантные кадры.

Древние греки различали четыре вида любви — эрос, агапе, филия и сторге.

Эрос — любовь плотская, то есть то, что сегодня называют сексом.

Агапе —любовь духовная, возвышенная. Любовь к Богу, а также к людям, близким тебе по духу, единомышленникам. Недаром апостолы Иисуса, встречавшиеся друг с другом регулярно после Его смерти, называли эти встречи агапами.

Филия — любовь к детям, к друзьям, к домашним животным, вообще чему-то конкретному, хоть к собиранию марок — филателия. Она предполагает заботу и покровительство.

Сторге — любовь уважения: ее мы испытываем к родителям, к родине, к солидной фирме, продукцию или услуги которой предпочитаем всем прочим.

Но это не разные вещи, это всего лишь различные стороны одной и той же эмоции, которую мы и называем Любовью, разные ее виды, а в любви к партнеру всегда присутствуют все четыре, только в различные периоды какой-то один преобладает.

Однако то, что случилось со мной и с Ирой, не попадало ни под одно из определений, поскольку больше всего для этого подходило слово «скотство». Но и подобное сравнение оскорбительно для братьев наших меньших, ибо ни одно животное не позволяет себе вытворять со своей самкой такое.

Собственно, с этой минуты все трое были уже мертвы. И, хотя их физическое существование продлилось еще несколько дней, они были вычеркнуты мной из списков живых. Не претворятся в жизнь радужные планы. Дипломы, свидетельствующие о «незаурядных способностях элитарной молодежи», не будут получены, а связи, столь заботливо лелеемые отцами, никогда не откроют перед ними двери в мир большого бизнеса.

Ибо у мертвых лишь один путь.

Родителям, подарившим миру столь «неординарное» потомство, не нянчить внуков, и, что самое главное, наивным влюбленным дурочкам не придется лить слезы и пытаться наложить на себя руки.

Искушение уделать подонков прямо сейчас было очень велико. Но, как гласит народная мудрость, «сразу можно стать только мертвым». Я ждала целый год и почти простила, так что несколько дней ничего не решат. Из скабрезных реплик, бросаемых во время просмотра, поняла, что Иру, как в свое время и меня, опоили какой-то гадостью. Вообще-то я подозревала нечто подобное, так как шампанское пробовала не впервые, но до того случая провалов в памяти не случалось.

Желая убедиться, что на примете у негодяев нет очередной жертвы, увязалась следом. Но, видимо, на охмуреж требовалось некоторое время, и, основательно нагрузившись в каком-то кабаке, человеческие оболочки, не имеющие будущего, отправились по домам.

Попойка молодых идиотов заняла приличное время, и до рассвета оставалось не так уж и много. Вернувшись в больницу, я застала там идиллическую картину: мирно спящую Иру и Игорька, кое-как примостившегося на стуле и положившего голову на тумбочку. Собственно, одной из причин, по которой я подарила этим скотам несколько дополнительных дней, была Ира. Ведь убей я их сегодня, и родственники во главе со стервозной маман затерроризировали бы бедную девочку. Не говоря уже о том, что легко могли выйти на нас с Игорьком. Оставлять малышку без присмотра я боялась и, бесцеремонно растолкав спящего, подхватила его под мышки, снова десантировавшись через окно.

— Заводи машину.

— А? Что?

— Мы забираем девочку к тебе.

— Что происходит, Майя? — возбухнул было он, но я одним поцелуем поставила всё на свои места.

Вернувшись за Ирой, таким же макаром доставила ее к автомобилю, и через пару минут мы мчались по ночной Москве.

— Почему ко мне? — вдруг вскинулся Игорь.

— Ты только представь, что произойдет, когда малышка проснется и обнаружит, что делит квартиру со спящей красавицей. — Я усмехнулась. — Да и сам понимаешь, в ее состоянии всякое может случиться.

— Думаешь, она решится снова?

— Кто ее знает. — Я вздохнула. — Береженого Бог бережет.

Наутро, которым, если помните, для меня является ранний вечер, едва открыв глаза, я обнаружила, что у моей постели сидит Игорь. С довольным видом протягивая мне завтрак, он улыбался.

— Сделал? — Он кивнул:

— А то. Оплатил лечение и зарезервировал палату на полгода.

Я облегченно вздохнула, ибо состояние неудавшейся самоубийцы волновало меня куда больше, чем я признавалась самой себе. Но теперь, помещенная Игорем в одну из частных клиник в дальнем Подмосковье, Ира оказалась в надежных руках, а самое главное — под круглосуточным наблюдением. С помощью психологов она пройдет реабилитационный курс и, надеюсь, навсегда забудет пережитый кошмар. Или, по крайней мере, научится жить, не обвиняя в происшедшем себя.

— Что ты задумала, Майя? — Игорь внимательно смотрел на меня, словно видел впервые.

Я отмахнулась.

— Не бери в голову. В конце концов, недаром же философы утверждают, что «у каждого свой путь, причем не мы движемся по дороге жизни, а она проходит через нас». — И, тяжко вздохнув, добавила: — Наверное, судьба такая.