Костотряс - Прист Чери

Та жадными глазами уставилась на воду, однако мужчина не торопился снимать противогаз, и быть первой ей не хотелось.

Смекнув, что к чему, он поколдовал над ремешками, что удерживали искусное приспособление у него на голове. Шурша расправлявшейся кожей, маска сползла ему на грудь, и взгляду Брайар открылось простое широкое лицо, не доброе и не злое, зато умное. Дополняли картину взлохмаченные русые брови, плоский нос и полные губы, плотно прилегающие к зубам.

— Ну вот, — прокомментировал он. — Так не сильно краше, зато на порядок легче.

Без механического усилителя его голос звучал все так же низко, но очень даже по-человечески.

— Иеремия Свакхаммер к вашим услугам, мэм. Добро пожаловать в подполье.

12

Хотя походка у Руди была какая-то перекошенная, с подскоком, поспеть за ним оказалось не так-то просто. Изнемогая в удушливом, невыносимо жмущем респираторе, Зик сопел и пыхтел на бегу. Дышать становилось все тяжелее: с той минуты, как он очутился в городе, фильтры успели основательно забиться и с трудом пропускали воздух. А кожу под маской, намертво впившейся ему в лицо, страшно натирало.

— Подождите, — кое-как выдавил он.

— Нет, — отозвался Руди. — Некогда ждать.

Пришлось ковылять следом. Откуда-то сзади уже доносилась нарастающая разноголосица, пронизанная горем и гневом. Уши Зика различали незнакомые гласные и непонятные согласные. Солирующему голосу вторили другие, тоже мужские, — воем, криками, визгом.

Мальчик догадался, что их обнаружили, точнее, сказал он себе, обнаружилось злодеяние Руди. Но ведь Зик-то ничего плохого не сделал, правда? Тут ведь действуют свои законы… На войне и при самообороне все средства хороши, разве не так говорят?

Однако перед внутренним его взором истекал кровью растерянный коротышка в очках. А затем умирал по той единственной причине, что не вовремя оказался жив.

Чем дальше они забирались, тем хитрее петляли коридоры, тем сильнее давила со всех сторон темнота. Мальчик поглядывал на своего проводника с растущим подозрением. Неожиданно ему захотелось даже, чтобы вернулась та принцесса, кем бы она ни была. Может, получится задать ей пару вопросов. Может, в него она не станет кидаться ножами. Может, она не мертва.

Зик искренне на это надеялся.

Но в ушах его до сих пор стоял оглушительный грохот, потолки и стены складывались пополам, заваливая пространство туннеля. Удалось ли ей ускользнуть? Мальчика утешала мысль, что принцесса немолода — а слабаки и тупицы до преклонных лет доживают редко. Его охватило какое-то странное чувство, которого он не понимал.

А калека все ковылял и ковылял вперед. Потом вдруг обернулся:

— Ты как, идешь?

— Иду.

— Тогда не отставай. Не тащить же мне тебя на руках! К тому же у меня опять пошла кровь. Я не могу все делать за двоих.

— А куда мы идем? — спросил Зик, и голос его прозвучал до того жалостно, что ему стало противно.

— Да туда же, куда и раньше. Сначала вниз, потом на подъем.

— А мы так точно попадем на холм? Вы не раздумали провожать меня до Денни-Хилла?

— Раз обещал проводить — значит, провожу, — сказал Руди. — В этом городе нет прямых путей. И мне дико жаль, что прогулка выдалась не такой приятной, как тебе хотелось бы. Ты уж прости меня, Христа ради. Я не собирался лезть под нож, честно. У планов есть свойство меняться, малец. И тогда надо топать в обход. Вот мы и топаем.

— Серьезно?

— Да куда уж серьезнее. Глянь-ка сюда.

Руди остановился под световым окном и указал на штабель ящиков, увенчанный шаткой лестницей. Ближе к потолку та упиралась в круглую дверцу.

— Нам сейчас наверх. Там может быть опасно, предупреждаю сразу.

— Хорошо, — буркнул Зик, хотя ничего хорошего в этом не видел, ну ни капельки.

С каждым шагом трудности с дыханием делались все заметнее. Он никак не мог отдышаться, а передохнуть тут было негде.

— Помнишь, что я тебе говорил насчет трухляков?

— Помню, — кивнул Зик, хотя Руди стоял к нему спиной и не видел этого.

— Каких бы ужасов тебе про них ни набрехали, — начал хромой, — в жизни они в два раза страшнее. А теперь слушай. — Он обернулся и погрозил мальчишке пальцем. — Бегают эти твари что надо — куда резвее, чем кажется. А еще они кусаются. И если тебя укусят, то укушенное место придется оттяпать, иначе ты труп. Усвоил?

— Не очень… — признался Зик.

— Ну, на усвоение у тебя осталось минуты полторы, потому что, если мы сейчас же отсюда не выберемся, косоглазые черти нас прирежут — ни за грош, от нечего делать. Так что вот тебе правила: не шуми, не отставай, а если нас заметят — рви наверх, как мартышка.

— Наверх?

— Ты меня слышал. Наверх. Трухляки, если раздухарятся, могут и по лестнице влезть, но с трудом и не так чтобы быстро. Если видишь рядом подоконник, пожарную лесенку, да хоть выступ какой-нибудь… не пасуй. Лезь наверх.

В желудке Зика что-то попискивало и плескалась раскаленная лава.

— Что, если мы потеряем друг друга?

— Потеряем так потеряем, и тогда уж каждый за себя, дружок. Сам от этого не в восторге, но такие вот дела. Если меня сцапают, возвращаться за мной не надо. Если сцапают тебя, я тоже не вернусь. Жизнь — штука тяжелая. Только умирать легко.

— А если мы просто разделимся?

— Правило то же самое: лезь наверх. Как вскарабкаешься на крышу, дай о себе знать, и я приду, коли смогу. Поэтому заруби на носу: далеко от меня не отходить. Я не смогу тебя защитить, если ты от всего будешь шарахаться как ошпаренный.

— А я и не думал ни от чего шарахаться, — проворчал Зик.

— Рад слышать, — сказал Руди.

Из коридора вновь донеслись крики; кажется, они приближались. Прислушавшись, мальчик разобрал два или три отдельных голоса, звеневшие от ярости и грозящие немедленным возмездием. На душе у него было тошно, как никогда: только что у него на глазах и при его молчаливом участии умер человек. А он стоял в трех шагах и даже пальцем не пошевелил. Чем больше Зик об этом думал, тем гаже ему становилось. Мысли о городе у него над головой, кишащем мертвяками, тоже не приносили радости.

Но, как ни крути, он уже влип — и по самые уши. Теперь пути назад нет. Пока, по крайней мере. Собственно, у него не было ни малейшего представления, куда его занесло, — и выбраться из города самостоятельно Зик ни за что не сумел бы.

Так что ему ничего не оставалось, как двинуться вслед за Руди, когда дверца с громким чмоканьем отлипла от стены. За ней его взору предстала улица — такая же недружелюбная и безрадостная, как и туннели под ней.

Иезекииль постарался исполнить указания Руди в точности: держался поближе к нему и не поднимал шуму. Ничего сложного в этом не было: на поверхности царила такая всеобъемлющая и тревожная тишина, что нарушать ее совсем не тянуло. Изредка в незримых небесах у них над головами хлопали чьи-то крылья, но тут же уносились прочь, оставляя город наедине с Гнилью, затопившей его по самые крыши. Мальчик в очередной раз задумался, как же все-таки местным птицам удается выжить — как они умудряются дышать этой отравой, словно чистейшим весенним воздухом в майский денек.

Изводить Руди вопросами было сейчас не время.

Так что он хвостиком плелся за своим провожатым, старательно повторяя все его движения. Когда калека прильнул спиной к стене и мелкими шажками двинулся вдоль нее, Зик последовал его примеру. Когда Руди затаил вдруг дыхание и обратился в слух, Зик поступил точно так же. Однако в маске такие трюки грозили удушьем: приходилось экономить на каждом глотке кислорода, но даже и это не помогло. Он терпел, пока перед глазами не заплясали цветные искры, и тогда уже вынужден был вдохнуть.

Видно вокруг было не более чем на несколько ярдов. Газ, плотный, цветом напоминающий смесь дерьма с подсолнухами, не был туманом в полном смысле слова, но одним из ядовитых его сородичей. С тем же успехом можно было любоваться окрестностями посреди большого облака.