Радиоактивный ветер - Алексей Колентьев

Все снова померкло перед моими глазами, и я очутился в башне, где и рухнул бы на пол, не подхвати Охотник меня под руки. Взяв мою правую руку, побратим сделал небольшой надрез на бицепсе и впрыснул свою слюну. Обожгло холодом, по телу разлилось онемение и слабость.

– Час. Потом будешь как раньше. Молчи. Слушай. Часто захват делать нельзя – ты человек. Слабее Охотника, можешь умереть. Если пришлось – пей воду, очищенную Даром. Все пройдет. Быстро. Но надо отдыхать. Часто. Людей можешь читать так. Смотри, пошли Волну. Не сильно – люди глухие. Не чувствуют. Измененные – чувствуют. Осторожно с ними. Но ты сильнее. Будут знать. Остерегутся обмануть. Мозгоеды будут охотиться. Стерегись «серых плащей». Сильные мозгоеды – будут нападать. Если больше одного – зови. Сам с двумя не сражайся. Тогда я снова один. Тогда уйду совсем (сожаление). Серых предателей не бойся: прочитают метку – будут побегать. Попытаются напасть два или три – законная добыча, справишься сам. Шли Волну на всех. Хватит. Потом стреляй, не смогут сопротивляться. Потом – отдых и вода. Но серые – трусы. Не нападут, затаятся. Тоже почувствуешь. Бойся пустотелых и их хозяина. Близко к… В_ы_ж_и_г_а_т_е_л_ь (длинное и незнакомое слово далось кровохлебу с трудом) не ходи. Защиты нет. Другие места – можно. Хорошая охота всегда. Теперь пора. Наша охота еще впереди. Пока – сам. Солнышко – хорошая (теплота). Подарок ей. – Побратим протянул мне на ладони маленького котенка, тот не пищал, только смотрел на меня серебряными глазами. Это был «чернобыльский кот» – опасная, по слухам, тварь, тоже умеющая выжигать мозг всякой мелочи вроде крыс и тушканов – Не бойся. Это друг. Поможет ей, предупредит, если беда. Ест сам. Спит где хочет. Друзей защищает своей жизнью.

Котенок посмотрел на меня еще раз и… Я почувствовал мысленный контакт. Зверек согласился быть моим другом и присмотреть за Дашей. Мявкнув, спрыгнул с ладони Охотника и убежал в подвал. Там, как я чувствовал, начала просыпаться подруга. Поединок изменил меня. Нет, конечно, кожа не посинела, глаза были того же цвета, что и раньше, но изменилось нечто в восприятии. Я мог чувствовать всех, кто проходил в пяти метрах от башни, всех, кто внутри. Причем именно чувствовать. Все эти басни про чтение мыслей оказались неверны. Точные фразы и конкретные слова я читать не мог, а вот настроение, мыслеобразы, приходящие в виде разной четкости картин, – это да, это получалось. Интуиция у меня и раньше была неплохо натренирована многочисленными ситуациями на войне. Но раньше это было как далекий шепот, который в гуле толпы не всегда и расслышишь, скорее почувствуешь. Теперь это было совершенно доступное состояние, потянись к которому – и все станет более-менее читаемо. Даже крыс я чувствовал, спешно покидающих неизвестные мне доселе норы в подвале. Живучие твари почуяли кота и решили не рисковать.

Как и обещал Охотник, «клофелин отпустил» через час. Чувствовал я себя разбитым, но теперешнее состояние не шло ни в какое сравнение с тем, что было сразу после поединка.

Из подвала послышались шаги, потом с котенком на руках появилась Даша. Зверь был серый, в черную полоску и с виду от обычного кота ничем, кроме глаз, не отличался. Уютно устроившись у девушки на руках, он подхалимски мурчал.

– Васильев, как он здесь очутился? Даже запаха кошачьего нет. Славный… Твой?

– Нет. Это тебе в подарок прислал мой побратим Охотник. Он сказал, что этот кот немного не такой, как все. Сказал, что тебе должно пригодиться то, что этот зверь умеет. А что он умеет, я не знаю. Возьми его с собой. Охотник сказал, что это важно.

– Мрр.

Котенок потерся мордочкой о Дашину грудь. Я почувствовал, что он посылает мне образ солнечного зайчика, быстро прыгающего по дощатому полу. Кот хотел сказать свое имя.

– Его зовут Солнечный зайчик.

– Длинно, но забавно. Пусть будет так. Я в душ. А потом вещи паковать. – Присмотревшись ко мне, Даша подозрительно прищурилась: – Я буду меньше на тебя наседать, Васильев, всего два дня прошло, а ты уже на привидение похож.

– Укатала старика.

– Вот еще, старик нашелся! Бегать надо по утрам и витамины есть.

– Угу, виагру. Да я все время бегаю, прыгаю и поднимаю тяжести. С физнагрузками у меня все в порядке.

– Тапком кину, не нарывайся лучше. Просто поменьше шарься по всяким подвалам да…

Досказать я ей не дал. Подошел и, обняв, крепко поцеловал. Кот спрыгнул на пол и принялся вылизываться. Высвободившись из моего захвата с явной неохотой, подруга добавила, уже спускаясь в подвал:

– Рот он мне заткнул! Старый… Укатала… Вот посажу на диету…

Я посмотрел на свой комбез и понял, что белье и картриджи-поглотители надо менять. Несло от меня козлиным духом невыносимо. Будто в баню в полной выкладке ходил. Вот этим-то полезным делом я и занимался, попутно кумекая над снаряжением для рейда. Нужна была хорошая радиостанция. Я планировал на базе комплекса типа «Акведука» собрать систему, совместимую с ПДА. Цифровая карта с наложенной на нее сеткой радиоперехватов поможет отряду свободнее маневрировать и четче выполнять приказы. Следовало подумать над шифратором и поискать программы декодеров рабочих частот местных группировок. У Тары это должно быть: кредит алхимиков позволял мне заказать ему все, что нужно. Единственным неудобством было то, что парни Якоба экипированы на западный манер и в боестолкновении будет непросто отличить на звук своих от чужих. Но у меня была задумка заказать им всем фирменные «тихари». Тогда звука не будет совсем. Остается только несовместимость б/к, но с этим проблем быть не должно. Разберемся.

Сборы вместе с завтраком заняли около часа. Даша приготовила омлет с консервированными грибами, сама напилась кофе, а я по старой привычке побаловался чайком. Кот заявился точно к столу. Притащил крысу, которую запивал консервированным же молоком из банки, налитым специально для него в алюминиевую миску. Ели молча, но мысли были общими: и ей, и мне не хотелось расставаться. Только причины были у каждого свои. Меня больше волновали те неприятности, которые могли подстерегать подругу в ее походе с караваном. Знал, конечно, что все это ерунда, ведь Даша стала лучше стрелять и кое-что в бою сумеет показать. Тревога за близкого человека – штука иррациональная, мало зависящая от конкретики и фактического положения вещей. Мысли подруги были написаны у нее на лице аршинными буквами: ей страшно хотелось пойти со мной, быть рядом. Не из кровожадности и азарта, а лишь по причине глубокой привязанности. Высокие слова типа «любовь», «страсть» я произносить зарекся еще со времени последней женитьбы. Каждый раз, как доводилось произносить нечто подобное, чувств это не выражало, скорее опошляло их. Потом помыли посуду, каждый раз как бы невзначай касаясь друг друга, что было проявлением невыразимого словами чувства печали.

К западному блокпосту мы вышли вместе, а потом Даша в последний раз прикоснулась губами к моей чисто выбритой щеке и, не оглядываясь, пошла вслед за вьючными лошадьми, принадлежавшими караванщику. Караван состоял из пяти подвод с возчиками, трех вьючных лошадок, видимо с грузом для Лесника, да десятка «альфовцев», выполнявших функции охраны. Они водили караваны на Малый кордон. Огибая зоны враждебных группировок с северо-запада, тропа проходила частью по дикой территории, частью по окраинам Могильника. На пути было оборудовано несколько пунктов отдыха – держали их мелкие группировки «вольняг», взымающие с караванов небольшую плату за постой, а заодно затаривались всем необходимым, делая караванщикам заказы на те или иные припасы и снаряжение. Выгодно было всем: путешественники получали сравнительно безопасное место для ночлега и отдыха, а «вольняги» могли особо не напрягаться по поводу снабжения. Банды мародеров обычно пытались устраивать засады неподалеку от таких стоянок, но старатели постоянно патрулировали прилегающую местность и стычки с бандами происходили редко.

Прощальных слов не было, в нашем ремесле прощаться, желать удачи и, как тут некоторые придурки вечно голосят, «чистого неба», не стоит. Наоборот, кроме обычного «бывай», лучше ничего не говорить. Удача в подобных местах играет не последнюю скрипку, поэтому, пожелав ее на словах, вполне можно спугнуть эту капризную даму. Чистое небо я, как разведчик, тоже не приветствую по весьма очевидным причинам. Для моей работы предпочтительнее дождь, слякоть и холодрыга, когда врагу есть о чем подумать, кроме приятного осмотра окрестностей под ласковый, теплый ветерок и яркое солнышко, и сектора просматриваются аж на всю глубину. Я так вообще солнце не жалую, потому что вспышкой осветительной ракеты, пущенной пьяным «контрабасом»[43] в угол комнаты отдыха, мне серьезно подпалило лицо. С тех пор я очень не люблю синее небо и яркое солнце. Дело здесь не в какой-то травме, просто не люблю, и все тут.