Больно не будет (СИ) - Вечная Ольга

— А ты эрудирован.

— Да, со мной интересно, — ответил серьезно, а потом мы одновременно прыснули.

___

Да, он настоящий звездопад, стихия. Но при этом он никому не несет зла, одно лишь добро, даже ценой своих нервов и здоровья.

Но я опоздала! Когда выбегаю из подъезда, вижу лишь задние номера темно-синей БМВ, которая быстро удаляется.

Набираю его номер, Яр сбрасывает. Я звоню еще раз, и на втором гудке слышу:

— Не надо со мной, как с паршивой собачонкой. То приманивать, то вышвыривать пинками. Ты же знаешь, что я полюбил тебя, и пользуешься. За что ты так со мной?

— Он меня изнасиловал, Яр, — выпаливаю на одном дыхании.

Ярослав молчит пару секунд, затем сбрасывает вызов. Я слышу пронзительный визг шин по асфальту, когда он резко разворачивает машину. Втягиваю голову в плечи и жду. Перед глазами пелена, я быстро моргаю, прогоняя ее. Пусть будет, что будет.

Машина останавливается ровно напротив меня, Яр тянется и открывает пассажирскую дверь.

Я делаю глубокие вдох-выдох и сажусь на переднее сиденье. Папа, мама, простите, но разве я хоть когда-то могла сказать ему «нет»?

Глава 38

Катерина

Он смотрит на меня так, что мое сердце, наконец, сдается и останавливается, кровь в жилах стынет, я падаю в пропасть. Прямо сейчас падаю, потому что он смотрит. Теперь знает. Я не верю, что он уже все знает.

Даже не моргает — возможно, его сердце тоже остановилось.

— Как это случилось? — спрашивает.

— Давай отъедем куда-нибудь, — я ежусь на сиденье. — Не хочу сцен с родителями, они против того, чтобы я рассказывала тебе. Они считают, ты меня ударишь или еще что похуже.

Он продолжает смотреть. В нем что-то переменилось, я кожей чувствую. Надломилось?

— Куда угодно, Яр! Если тебе не хочется у Нади, придумай сам — где. Давай поговорим в тачке, но не возле этого дома. Они там наверху — в бешенстве, давай не будем усложнять еще больше?

Он медленно поворачивает голову, смотрит вперед и жмет на газ. Звонит брату: «Рус, переночуй сегодня у родителей. Пожалуйста, буду должен». Его голос звучит ровно, мнимое равнодушие пробирает до костей.

— Как это случилось? — повторяет вопрос. Его глаза бегают, я практически читаю, о чем он думает. Сопоставляет факты, время, собственные догадки. Между бровями появляется глубокий залом, кажется, что он уже никогда не разгладится. — Мы разминулись, верно? Я не понимаю. Ты говорила, он отличный чувак. Блть, Катя! — он бьет ладонями по рулю. — Ты говорила, что он мухи не обидит!

Четыре слезинки одна за другой скатываются по моим щекам.

— Я ошиблась.

На мгновение он зажмуривается, потом распахивает глаза. Смотрит вперед, следит за дорогой. Меня пробирает от этой скупой, но одновременно мощной реакции.

— И твои родители так спокойны? Я ничего не понимаю.

— Они считают, что это недоразумение. Но я тебе клянусь, я этого не хотела. Прости, что поехала потом к тебе, мне просто больше нигде не хотелось быть. Мне хотелось исчезнуть. И до сих пор хочется. Если ты не поверишь, я все пойму. Я ошиблась. Все сделала неправильно. Мне не стоило летать в Москву, не стоило ни под кого подстраиваться. Я должна была всем сказать о тебе сразу. Прости меня, Яр, если только сможешь.

Он медленно вздыхает, потом говорит мне:

— Сейчас мы поговорим, ты все расскажешь, я послушаю. Потом решим, что делать дальше.

— А если я откажусь идти к тебе?

— Ты будешь делать так, как я скажу.

Остаток пути мы молчим. Он паркуется во дворе своего дома. Выходит из машины, обходит ее вокруг и открывает пассажирскую дверь.

Подает руку. Я на нее опираюсь, когда выбираюсь на улицу и продолжаю опираться, пока мы идем к подъезду, поднимаемся в лифте. Держусь за него, чтобы не упасть. Кисть его руки полностью расслаблена, я чувствую себя жалкой, цепляясь за его пальцы, понимая, что он не отвечает на мою хватку взаимностью.

Но и руку не выдергивает.

Он открывает ключом квартиру, мы заходим в помещение. Руслан уже уехал, мы вдвоем на его территории.

На негнущихся ногах я иду в его комнату, слыша за спиной его шаги. Яр садится рядом и смотрит на меня. Молчит, пока я рассказываю правду без лишних подробностей, но максимально честно. Сухие факты, минимум эмоций. Он должен знать, что я бы никогда не отказалась от него добровольно. Слушает внимательно, думает, а потом произносит:

— Пойдем со мной, — вновь подает руку и ведет меня обратно в коридор.

Глава 39

Ярослав

— Умойся, — говорю ей, когда мы заходим в ванную. Слово «грязь» за последние пятнадцать минут она повторила раз десять.

Она послушно выполняет, я подаю ей полотенце. Пока она промокает лицо, сам мою руки. Она хочет вернуться в коридор, но не пускаю, стиснув тонкое запястье. Наоборот, тяну к себе и заставляю встать лицом к зеркалу, прижимаю девушку спиной к своей груди. Проносится мысль — она такая хрупкая, чуть надави — переломится. Глаза уступчивые, доверчивые, она будто резко стала младше. Но спину держит прямой, не прячется. Смотрит в глаза, вздернула подбородок. Очень напряжена, надо будет отдельно поговорить с ее родителями после.

У меня есть небольшой опыт работы с жертвами насилия, в основном теория, конечно, но и кое-какая практика. Вспомнить, как выглядит методичка, что написано в какой главе — для меня не проблема. Но правду говорят — работать с близкими людьми невозможно. Слова путаются, язык не хочет двигаться. Сегодня я слишком пристрастен.

Ситуацию нужно прожить, выплакать и отпустить. Не замкнуть на ней жизнь, не подчинить ей будущее. Даже если единственное, чего мне сейчас действительно хочется, — это орать, швырять мебель и драться. Отчаяние то и дело хватает за горло, оно же щиплет нос и глаза. Но именно Катя должна опираться на меня, а не наоборот. Мы словно соревнуемся, кто из нас выносливее. И сегодня я должен победить.

— Посмотри на себя, Катя, — говорю очень мягко, стараясь ее расслабить. — Посмотри только, какие у тебя красивые глаза. Невероятные просто. Они мне снились все ночи в больнице. И продолжают до сих пор. Аккуратный нос, розовые губы — ну просто ворота в рай, — я улыбаюсь. Говорю совсем не то, неправильные вещи, но что-то говорить нужно, и я это делаю. Веду пальцами по ее подбородку, пробегаюсь по шее. — Я хотел твой портрет на стену повесить в палате, честное слово. Но не понадобилось, ты и так приходила. Скажи теперь сама, что ты видишь.

— Ничего особенного, — она пожимает плечами. — Просто я, может быть, напуганная.

— Да, вообще ничего не изменилось. Мне надо, чтобы ты это поняла сейчас очень четко. Если кто-то когда-нибудь попробует убедить тебя в обратном, я выбью ему мозги. На вид ты точно такая же, какой была раньше. Согласна? — она не понимает, к чему я клоню, но кивает. — Можно? — я стягиваю с нее кофточку и касаюсь двумя пальцами плеча. Смотрю вопросительно. Она спокойна, лишь пара слезинок катятся по щекам. Катя поджимает губы и снова кивает. А я веду носом по ее коже, втягивая в себя ее запах. — И пахнешь точно так же, как раньше, клянусь. Я ж тебя всю обнюхал уже. Что-то бы изменилось — я непременно бы заметил.

Ее губы дрожат сильнее, мне кажется, я даже слышу стук зубов. Она так напряжена, словно в любую секунду ожидает удара сзади. Я прижимаюсь губами к ее коже, наблюдая за реакцией. Катя вздрагивает, хочет сжаться, но усилием воли заставляет себя стоять ровно. Сильная девочка, я таких сильных еще не видел. Поэтому рискую, провожу языком по ее плечу и шее. Ее глаза округляются, она замирает, приоткрыв рот. Не ожидала. Я говорю:

— И на вкус ты та же самая. Нихрена не изменилось. Грязь — это мокрая земля, она легко смывается мылом, поверь мне, я в ней столько ползал на сборах. Наелся ее досыта в разных регионах. И к тебе она не имеет никакого отношения.

Она моргает.

— Я должна была отбиться, Яр. Должна была что-то сделать, бороться до последнего, сопротивляться…