Ломовой кайф - Леонид Влодавец

— Ну что же ты, маленький? — жарко прошептала Надька. — Что ты? Все ручкой да ручкой… Так я и сама умею, цыпочка-лапочка…

Тут этот самый Женя убрал руку из Надькиных плавок, и Таран увидел то самое хозяйство, которым ему собирались рога наставить.

Увидел и изумился, если не сказать, разочаровался. То, что предстало его глазам, представляло собой нечто дрябленькое, коротенькое да вдобавок еще и тощенькое, висевшее «на полшестого». Ни хрена себе! У Юрки, который сидел в шкафу и не то что не имел возможности всласть потискать свою супругу, а даже посмотреть на нее как следует, все уже стояло как штык. А этот «Фигу» лапал-щупал, целовался-сосался — и ни хрена?! Ну, Надежда, ты себе и кадра подобрала! Милка, помнится, вспоминая об одном таком инструменте, говорила: «Карандашный огрызок!» Здесь она, поди-ка, даже на такое определение не расщедрилась бы. Огрызок карандаша, он все же прямой и твердый, а это бледная поганка какая-то…

Однако сие великое открытие вызвало у Тарана не возмущение — дескать, на кого ж ты меня, стерва, поменяла?! — и не торжество: «А кобелек-то твой, сучка, импотентом оказался!» — а скорее какую-то досаду типа той, когда на футболе кто-то не забивает пенальти… Пожалуй, если бы заминка в отношениях Надьки и Женьки продлилась на пару секунд дольше, Таран бы точно вышиб дверь и заорал: «Угребывай отсюда, мудак недоразвитый! Не умеешь — не берись! Смотри, как надо!» Или что-то в этом роде.

Но Надька оказалась женщиной настойчивой и умелой. — Не волнуйся, не волнуйся, птенчик… — проворковала она, опустилась на коленки, подхватила на правую ладошку мешочек с яичками, положила этого полудохлого «птенчика» в колечко из большого и указательного пальцев И стала мягонько так двигать. Туда-сюда, туда-сюда… А потом открыла ротик — ам! Ну, не совсем, конечно, проглотила, а так, частично.

Таран, наверное, и в этот раз мог бы дверь вышибить. Но не вышиб, продолжил созерцание. Женя этот сладко посапывал, гладил Надьку по волосам, по ушкам, по щечкам, а она трудилась, чмокала, «птенчика» реанимировала. И не без успеха, надо сказать. Через пару минут, глядишь, из «огрызка» висячего получилось что-то более или менее прямое и твердое.

— Ну все, все! — забормотал Женя торопливо. — Укладывайся…

Надька отпустила то, над чем маялась, быстренько сдернула плавочки, откинулась на спину. А потом подтянула коленки к животику и — хоп! — раскинула в стороны. Будто специально для того, чтобы Тарану через его замочную скважину было все-все видно.

Так оно и вышло. Увидел Юрка и то, как этот самый Женя приставляет свой реанимированный к Надькиной полураскрытой щелочке, и как задвигает его внутрь. Очень четко увидел! Даже уши загорелись, а вот рога, которые, по идее, должны были у него на темени проклюнуться, почему-то не побеспокоили.

Кроме того, Таран наконец-то более или менее рассмотрел физиономию гнусного совратителя чужих жен. Знакомая рожа, черт побери! Пошуровав немного в памяти, Юрка вспомнил, как два года назад без малого пришел на «тайваньский» рынок, намереваясь потрепаться с Витьком Поляниным, а заодно поспрошать, нет ли на рынке какой работы. Но ларек, где работал Полянин, был закрыт, и тогда Таран отправился к Надьке, которая тогда была для него просто одноклассницей Веретенниковой. У Юрки тогда все мысли были только о Даше, а о том, что Надька уже через несколько дней станет самым дорогим для него человеком, он и понятия не имел. Но там у Надькиного ларька к нему подвалил этот самый Женя (Таран и кликуху его вспомнил — Зыня), да еще не один, а с двумя дружками. Состоялся разговор по душам, после которого Таран, не понеся никаких потерь в живой силе и технике, отметелил эту троицу в лучшем виде. И заслужил устную благодарность от Надьки, которой, по ее словам, Зыня-Женя проходу не давал. Хотя, строго говоря, Таран валтузил Зыню и его корешей вовсе не для того, чтобы отвадить от Надьки, а просто так, чтоб не выступали.

Это что же, блин, у Зыни старая любовь прорезалась? И с большим успехом, чем прежде?

Да уж, факт налицо… В замочную скважину Таран не видел и не мог видеть ничего, кроме Зыниной задницы, нетерпеливо покачивающейся между Надькиных ляжек. А в уши так и лезли жадное сопение Зыни да Надькины страстные охи-вздохи. От них, даже если убрать глаз от скважины, никуда не денешься, разве что уши заткнуть. Да и то, пожалуй, не поможет, потому что Надька, впав в какое-то полубезумное, угарное состояние от своей ворованной страсти, стонала все громче и громче, да еще и взвизгивала время от времени

— чего, лежа с Тараном, никогда не делала! — и тоже с каждой минутой все истошнее и бесстыжее…

Юрка так и прилип глазом к скважине, не в силах оторваться от своего извращенского созерцательства, и тоже сдавленно пыхтя — будто сам участвовал! — глазел на то, как Надька яростно трясет на себе этого малохольного Зыню.

Нет! Это не Зыня ее уговорил, ни хрена подобного! Надька сама его сюда затащила, по собственной прихоти. Вот стерва!

НЕОЖИДАННЫЙ ПОВОРОТ

Однако, даже сделав этот жесткий вывод, Таран не стал выламывать дверь шифоньера. Нет, он вообще решил не поднимать скандала и не вылезать из укрытия до тех пор, пока Зыня не уберется из квартиры, выполнив свой «интернациональный долг».

Потому что Таран знал: стоит ему выскочить — и, как говорилось в одной детской сказке, «пойдут клочки по закоулочкам». Сейчас, в шкафу, он еще сможет удержаться, а там, «на воле», — ни фига. Вполне может затоптать Зыню и даже Надьке шею свернуть под горячую руку. А на хрен это ему надо? Садиться в тюрьму по бытовухе? Но ведь «мамонтов» не судят и не сажают — их убивают. Потому что, угодив в СИЗО за дурацкое двойное убийство из ревности, можно невзначай подставить и МАМОНТа, и «Антарес», и «Кентавр», и еще, наверное, многие структуры, о которых Тарану не докладывали и не собираются. А потому Генрих Птицелов без колебаний отдаст приказ «отрубить» Юрку как ненужную ниточку. Таран вообще-то боялся смерти немного меньше, чем среднестатистический гражданин России, но жить ему отнюдь не надоело.

Кроме того, Зыня хоть и не самый лучший человек в России, но и какой-то особой, исключительной дерьмовитости Юрка в нем не заметил. Ну, лип к Надьке два года назад, ну, получил отлуп, который очень кстати подкрепился взбучкой, полученной от Тарана. Потом Надька вновь появляется на рынке уже в качестве семейной дамы и начинает Зыне глазки строить, а потом приглашает домой, благо муж в командировке и неизвестно, когда вернется. Конечно, стремно, но и отказываться неохота. Фиг его знает, может, у Зыни его прибор и забарахлил, потому что в голове воспоминания о Тарановых кулаках всплыли. Кроме того, Юрка его тогда еще и кроссовкой по яйцам отоварил, так что и это дело могло фантомной болью отозваться. Однако, «если женщина просит», решил рискнуть. Что ж, убивать его за это?

Насчет Надьки, конечно, неприятно. Все-таки вроде бы Таран ее никогда без сладкого не оставлял, не нажирался до усрачки в ее присутствии и чужих баб в дом не приводил. Но ведь бабы — существа непредсказуемые. Не случайно ведь Надюха эти женские романы запоем читает. Наверняка ищет там, в этих сказках для взрослых девочек, что-то, чего ей не хватает в семейной жизни. К тому же этим заразам может просто и элементарно приспичить. Так, как когда-то Милке и Шурке, царствие ей небесное, приспичивало от того самого «стимулятора», на который их Дядя Вова посадил. А если такое случилось, то остановиться и удержать себя в руках далеко не каждая сумеет, тем более если за мужиком, как говорится, далеко ходить не надо. Таран тут рассуждал, что, мол, крестный Птицын наверняка позвонил Надьке и предупредил насчет приезда мужа. А почему «наверняка»? Вовсе не обязательно. Он ведь командир, у него почти двести рыл под началом только в МАМОНТе, и в семейные дела каждого он может просто не успеть вникнуть. К тому же и прочих дел, чисто служебных, у него до фига. Может, и хотел позвонить, да не позвонил…

— А-а-а-ах! — услышал Таран сладкий стон своей грешной супружницы. Кончила! Стиснула ногами и руками Зыню, а потом впала в расслабуху. Теперь пару минут будет просто так лежать, как подушка, — это Юрка по опыту знал. А Зыня все знай дергается, ерзает, сукин сын, пыхтит, торопится. Но то ли сил не хватает, то ли нервишки играют — похоже, ни хрена у него не получается, а прибор, видать, слабеть начал.

— Не спеши… Не спеши, Женечка… — ласково промурлыкала Надька. — Не нервничай, и все получится.

— Отстань! — прорычал Зыня. — Не мешай!

— Давай, я на животик лягу? Так, как ты вчера просил… Помнишь?

— Так? — приободрился Зыня. — Именно так?

— Именно так… — прошептала Надька с некой таинственностью в голосе. Таран вынужден был посмотреть — хотя, строго говоря, его никто не принуждал! — как Зыня вытягивает из Надьки свою систему. А потом изменщица перевернулась на животик и подставила Зыне свои смуглые половиночки с белым треугольным отпечатком плавок. Вот туда-то, между этих половинок, Зыня и наладился…