Мадам Лафарг - Александр Дюма

Я увидела впереди красавицу-кувшинку и порывисто потянулась к ней, торопясь сорвать. Г-н Лафарг вскрикнул от испуга.

– Думаю, – сказала я ему, – вас все еще пугает мое желание покончить с собой. Успокойтесь, я вновь послушна голосу разума, а не моим, иногда безрассудным, фантазиям. Сумасбродная тиранка фантазия обретает власть надо мной лишь на несколько минут.

– Так вы не покинете нас?

– Все зависит от вас.

– Вы знаете, Мария, что единственное мое желание – это вам повиноваться и вам нравиться.

– Так пообещайте же мне, что я всегда буду вашей сестрой и лишь изредка женой. Почему же вы молчите? Ну же! Принимайте мои условия, вы убедитесь сами, что я очень милая сестра.

– Но почему бы иногда мне не любить вас как мою жену?

– Посмотрим, посмотрим… Может быть, настанет день, когда вы будете так милы и придадите мне столько мужества… поверьте, я боюсь, и боюсь смертельно!

– Я согласен на все, что вы только пожелаете, чудачка! Я от вас без ума! А вы меня любите хоть немножко?

– Пока еще нет, но чувствую, что когда-нибудь полюблю, благодаря милости Божьей, а главное, вашей милости . Для начала я позволяю вам три раза поцеловать меня. Поцелуи будут тремя необходимыми подписями, благодаря которым наш договор, я надеюсь, обретет силу.

Три поцелуя, возможно, превратились бы в бесконечную череду, но, к счастью, я держала в руке кувшинку, скопившую мощный заряд водяных капель. К тому же мы уже подплыли к пристани. Пора было выходить.

Наутро после того дня, когда я взяла на себя новые обязанности, я куда более снисходительно оглядела мой бедный замок-развалюху. Тысяча планов и проектов зароилось у меня в голове, я мечтала о множестве улучшений, создающих благополучие. А потом села и написала письма всем, кого я люблю, и в первую очередь тете Гара», [107].

Вот несколько писем из тех, что нам удалось достать[108]. Если они искренни, то поражает изменчивость настроений в женщине, которая написала о себе: болезненная обида, нанесенная прямо в сердце, душит меня негодованием, и я не в силах с ним справиться. Если же чувства, выраженные в письмах – притворство, то они в некотором смысле обличают Марию Каппель.

«Милая тетя, я по-прежнему счастлива и меня по-прежнему балуют. Шарль ухаживает за мной, как влюбленный жених, обожая, осыпая нежностями и заботами. В честь меня дали бал в Узерше, выглядел он жалко, но внимание возместило роскошь, а комплименты заставили позабыть фальшивые голоса певцов, так что, как видишь, я не скучаю. Я блистала , после замужества со мной это бывает нередко.

На мне было муслиновое платье с двойной юбкой, вторая вся расшита ромашками, ромашки на рукавах, венок из ромашек на голове, выглядело все очаровательно, меня находили красивой, и я нашла бал веселым. Шарль обрадовал меня сюрпризом – подарил красавицу-кобылу, серую, в яблоках, я мечтала о такой десять лет! Она – моя собственность, только я на ней езжу, и мое единовластие мне очень по душе. На своей лошадке я ездила на прогулки верхом и объездила с визитами всех соседей. Принимали меня с благоволением и большой предупредительностью, приятной мне и в особенности Шарлю. Я благодарю от всей души Господа за то, что Он послал мне Шарля и ту жизнь, которой я теперь живу. Мне не хватает только вас, но я чувствую, что у меня будет возможность видеться с вами очень часто, и мне скорее понадобится разум, чтобы иногда отказываться от подобного счастья, чем молитвы о том, чтобы такое счастье у меня было.

Я все еще занята ремонтом, каменщики никак не кончат работу, они отвратительны, как все на свете работяги. Зато я очень довольна своей семейной жизнью: свекровь во всем меня одобряет и поддерживает, муж догадывается о моих желаниях и предупреждает их, слуги если не безупречны, то старательны, веселы и всем довольны. У Клементины прекрасный характер, она старается, и, хотя часто о многом забывает, наверстывает потом без ворчания и получает по заслугам без обид.

До свидания, любимая моя тетечка, я нацарапала тебе письмецо, как кошка, и предана тебе, как собачка.

Мария Каппель».

Следующее письмо, согласно поставленным числам, написано несколькими днями раньше, чем письмо тете Гара, датируется оно началом октября и адресовано г-ну Элмору, ее старому другу, учителю верховой езды.

«Здравствуйте, дорогой г-н Элмор, как вы себя чувствуете? Если вы не забыли нашей дружбы, то поймете по моему приветствию, что и я о вас помню, хочу вас увидеть, с вами поговорить. Несмотря на то, что я стала замужней дамой, счастливой, любимой, избалованной, я не хочу терять прав на старинную дружбу, и напоминаю о них, если только они еще существуют. Когда-то мы строили с вами замки на песке, теперь я строю замок в Лимузене, вас в нем ждут и очень хотят увидеть.

Я прижилась в этом диком краю, но вам даже трудно представить здешнюю зачаточную цивилизацию. У вас будет возможность ее изучить в скудном моем Легландье, радующем красотами природы, но в остальном, правду сказать, ужасающем. Я не сомневаюсь, что здесь вам будет хорошо, хотя на самом деле здесь очень скверно. Я часто езжу верхом, но пока у меня нет своей лошади. Я жду вас, чтобы вы меня просветили по части лошадей и помогли мне сделать выбор. Лошади лимузенской породы поджары, ловки, и у них очень крепкие ноги – без крепких ног не обойдешься в краю, известном своим бездорожьем, где не проедешь ни в какой коляске, даже твердо решившись пожертвовать собственной шеей».

Кроме противоположных отзывов о бале – в письме к тете Гара Мария нашла его веселым, – в своих мемуарах она совсем иначе пишет о Шарле.

Где же она лжет – в письмах или в воспоминаниях? Итак, обратимся к мемуарам, пояснив, что под «ярмом» Мария подразумевает званые вечера и балы, а г-н Понтье – это дядя Шарля Лафарга:

«Чтобы дать мне немного передохнуть от изнуряющего ярма, г-н Понтье предложил мне поездку в Гренри, имение, принадлежащее г-ну Деплас, богатому заводчику. Я увидела великолепный замок, стоящий посреди великолепного леса. Мадам Деплас, женщина в годах, соединяющая в себе достоинство, присущее возрасту, с сердечностью и снисхождением, приняла меня с большой добротой, и точно так же отнеслась ко мне ее невестка, остроумная изящная женщина, мать двоих прелестных детей. Возвращение в цивилизованный мир принесло мне немалое облегчение. На обратном пути погода страшно испортилась, полил дождь, задул ураганный ветер, мы подняли верх нашей брички, но нас все равно заливало, вода текла по лицам, по одежде… Мы промокли до костей.

Вечером за столом собрались родственники, на семейных обедах следует быть особенно собранной, но часам к десяти мне стало так плохо, что я попросила разрешения удалиться из-за стола. Г-жа Понтье последовала за мной, она нашла, что у меня жар, напоила отваром из трав и предписала полнейший покой. Сиделкой возле меня она посадила Клементину и запретила своему племяннику беспокоить меня.