Лики русской святости - Наталья Валерьевна Иртенина

Османам не помогли ни решимость нанести сокрушительный удар Ушак-паше, ни призванные на помощь алжирские пираты, ни привычное уже русским преимущество в корабельной силе. Остатки разбитой турецкой эскадры едва доплыли до Стамбула. Султан услышал горестное: «Великий, твоего флота больше нет!» и приказал тотчас заключить мир с Россией. Екатерина II писала, что султан, «заносившийся двадцать четыре часа тому назад, стал мягок и сговорчив, как теленок».

Россия утвердила свое господство на Черном море, прижав турок к их берегам. Юный Черноморский флот в несколько военных лет встал вровень с сильнейшими флотами мира. Череда блестящих ушаковских викторий приблизила Россию к странам Средиземноморья, облегчила проведение русской политики на Балканах, сделала возможным участие черноморского флота в антинаполеоновских кампаниях. Иными словами, Российская империя благодаря Ушакову стала намного более активным игроком в европейских делах. После освобождения от французов Ионических островов в ходе Средиземноморской экспедиции Ушакова, взятия с моря сильной крепости на острове Корфу (этот штурм потряс воображение не одних только французов, считавших свою твердыню неприступной) и вытеснения наполеоновских войск с помощью десантов из южной Италии имя адмирала стало греметь на всю Европу рядом с именем Суворова.

«Конечно, не было никогда примера, подобного сему происшествию, – восторженно писал очевидец-итальянец. – Но лишь российским войскам можно было сотворить такое чудо. Какое мужество, какая дисциплина, какие кроткие, любезные нравы! Русских здесь боготворят, и память о них будет запечатлена во всех сердцах обитателей нашего Отечества».

Ушаков стал отцом-основателем первого в Новом времени независимого греческого православного государства – Республики Семи Ионических Островов. С ведома императора Павла он создал там правительство из местных жителей, написал конституцию. Доныне ионические греки почитают адмирала Ушакова своим национальным героем. Правда, в позднейшей истории не обошлось без грустных курьезов.

«Когда в 1988 году я впервые приехал работать в архивы Керкиры (Корфу. – Н. И.), мне сказали, что документов по Ф. Ушакову никаких нет, – рассказывал В. Н. Ганичев, биограф адмирала. – Это, собственно, оказалось неправдой… Я их нашел в папках с надписью “Русско-турецкая оккупация”. Спрашиваю архивиста, вам не стыдно? Ведь он освободил вас, дал вам конституцию, впервые принес государственность. Тот покраснел буквально, сказал, что за время английского владычества, продлившегося с 1815 до 1864 года, устоялась такая историческая терминология. Ну, конечно, когда приходят англичане и оккупируют остров – это демократия, а когда русские приходят и освобождают от захватчиков – можно и оккупацией назвать. Сейчас, кстати, вся хронология и терминология изменена, я работал в архивах и позже, стали местные историки публиковаться, и подход изменился»…

В свое время Ушакова называли «морским Суворовым». Как и про Суворова, о нем говорили: «Где Ушаков, там победа!» Они были похожи, эти два великих человека своей эпохи. Оба самоотверженно, не жалея себя, воевали на благо Отечества. Оба неудержимо ломали линейную тактику боя, один на суше, другой на море, внося в нее гибкую маневренность. Обоих от души любили простые солдаты и матросы. Оба зачищали Европу от французской революционной проказы и покрыли свои имена неувядаемой славой. Оба были почти аскеты в быту и смиренно склоняли голову перед Богом, который за их веру и по их молитвам даровал им непобедимость.

Когда-нибудь, можно надеяться, придет черед и Александра Васильевича быть прославленным в лике святых праведных воинов. Ушаков опередил его в этом.

«Удивительная личность, удивительный человек. Он канонизирован, конечно, за святость жизни в первую очередь. Но его доблесть, его подвиги нельзя оторвать от всей его жизни… непобедим был великий воин адмирал Ушаков силой молитвы и предстательством пред Богом в битвах с врагом…» – сказал о нем патриарх Московский и всея Руси Кирилл.

Праведность адмирала была в его молитвенном горении – прежде всего. «Я во всех делах моих имею вернейшую на помощь Божью надежду», – говорил Федор Федорович. А уж из этого молитвенного подвижничества, всецелой обращенности к Богу следовало прочее: забота о людях до пренебрежения собственной жизнью, доброта (впрочем, Ушаков был и требователен, и жестко наказывал за провинности), милосердие и благотворительность, смирение перед бурями и невзгодами жизни, глубокое чувство ответственности пред Всевышним за свое дело, непрестанное совершенствование в военно-морской науке, вера в непременное одоление врага, передававшаяся и другим, офицерам и матросам, наконец, и стяжание самих побед – «не числом, а уменьем», не упованьем на свои силы, а «желая и имея верную надежду на Бога с помощью Его» оные победы приобрести.

Христианское благочестие Ушакова было хорошо известно современникам. После возвращения в Севастополь с очередною победой первым приказом адмирала по эскадре всегда было: «Рекомендую завтрашний день для принесения Всевышнему за толь счастливо дарованную победу моления всем, кому возможно, с судов быть в церковь Николая Чудотворца…» Императрица Екатерина, вызвав Ушакова в 1793 году в Петербург для личной беседы, одарила его не чем иным, как золотым складнем с частицами мощей святых. На освобожденном от французов Корфу в дни Пасхи по просьбе адмирала был проведен крестный ход вокруг крепости с мощами святого Спиридона Тримифунтского, которые хранятся как раз в главном храме острова. Федор Федорович лично участвовал в несении раки со святыми останками. Щедрость его не знала границ. Много раз Ушаков черпал деньги из собственного кармана на прокорм и обмундирование своих подчиненных, на нужды флота. Совершенно незнакомым людям легко было прийти к нему в дом и попросить помощи и содействия.

Особенно были наполнены христианской любовью к ближним и милосердием последние годы Ушакова. Он привечал у себя всех, кто нуждался в деньгах или в чем ином. Во время войны 1812 года отставной адмирал, живя в Тамбовской губернии, на свои средства содержал в ближайшем городе Темникове военный госпиталь, жертвовал деньги на обмундирование Тамбовского полка. После изгнания французов из России все свои сбережения (20 тысяч рублей с набежавшими процентами) отдал для помощи тем, кто был разорен войной.

Неспроста своей последней гаванью Ушаков выбрал деревню возле Санаксарского монастыря. Душа адмирала тянулась к монашеской жизни. Если б не стал он моряком, то, скорее всего, ушел бы в монастырь. Между моряцкой и монастырской жизнью Ушаков не делал больших различий: «Моряк, как и монах, должен постоянно молиться и трудиться». Каждое воскресенье и в праздники Федор Федорович приезжал в обитель на моление. Во время Великого поста жил там по целым неделям, «выстаивал неукоснительно, слушая благоговейно», долгие монастырские службы – как свидетельствовал настоятель обители после кончины Ушакова. «Жертвовал от усердия своего значительным благотворением», делал в монастырскую церковь дорогие вклады. А коротко говоря, «препровождал остатки дней своих крайне воздержанно и окончил жизнь свою, как следует истинному христианину и верному сыну святой Церкви».

Ныне со своих икон святой праведный воин Федор обращается к нам со словами: «Не отчаивайтесь, сии грозные бури обратятся к славе России!» Произнесенные в 1812 году, слова эти звучат как рефрен ко всей русской истории. И всегда в нашей истории было так, что неразделимы в ней оказывались святость праведников и величие Отечества.

«ВЕК ЧУДЕС ЕЩЕ НЕ МИНОВАЛ». ИОАНН КРОНШТАДТСКИЙ

Церковь прославляет святых в разных чинах – апостолов, святителей, преподобных, мучеников и др. Те же, кто не подходит ни под одно из этих званий, именуются святыми праведными. В 1989 году это величание Русская Церковь присовокупила к имени Иоанна Кронштадтского.

Современники называли его русским богатырем духа и «всероссийским батюшкой». Он стяжал невероятную народную любовь, а между тем для многих «властителей дум» из гуманистической интеллигенции той поры оставался загадкой и камнем преткновения, о который они расшибались и за это выливали на него потоки грязи.

Даже церковное начальство временами смотрело на деятельность отца Иоанна с сомнением, ища в нем признаки духовного повреждения, сектантства. Многие не могли понять его подвижничества и простить ему поистине всенародной славы.

Ему выпало жить в эпоху оледенения сердец, забывших трепетный восторг веры, заплесневения душ, пребывающих в мерзости запустения, развратившихся умов, забитых дрянью секулярных «общечеловеческих» ценностей. Придя служить в храм обычным священником, Иоанн Кронштадтский начал свою национально-духовную проповедь длиною в полвека, сделался «толмачом божественных глаголов» для тех, кто, уклонившись от Истины и веры, утратил понимание языка святости – языка, на котором Бог говорит с людьми.

В своем роде духовный путь отца Иоанна был уникальным не только для России,