Расслоение. Историческая хроника народной жизни в двух книгах и шести частях 1947—1965 - Владимир Владыкин

После знакомства с девушкой Николай Алексеевич почувствовал, что не может забыть Марию Андреевну. Несколько дней она не выходила из головы. Он позвонил девушке, назначил свидание. Мария Андреевна пришла вовремя. При близком знакомстве Мария оказалась не такой уж мягкой, она собиралась учиться, обладала ясным умом. Была начитана, рассказывала увлечённо о прочитанных книгах, даже пробовала писать стихи, рассказы. Но считала, что по-настоящему к этому не готова. Часто встречаться не могли, зато переписывались…

Меньше чем через год Николай Алексеевич сделал Марии Андреевне предложение.

– Коля, а не спешим ли мы? – спросила она, и прибавила: – Я буду ещё учиться, да и ты, наверно, тоже пойдёшь?

– Нет, Маша, я давно тебя люблю. Ты это знаешь, учти, врать – это не для меня. Мы должны узаконить наши отношения. Я не могу уехать на учёбу, не сделав этого. Говори: ты согласна?

– Может, да, а может, нет?! – покачала она головой, пытливо глядя на жениха.

– Почему ты во мне сомневаешься? – Николай привлёк девушку к себе, она заглянула ему в глаза. В её взгляде мелькнула лукавинка, снисходительная и вместе с тем пытливая искорка.

– А что же я должна тебе дать тут же ответ? – она даже не улыбнулась. – Может, ты меня проверяешь. И потом, тебя мои сотрудницы видели с двумя девушками, они из себя ничего. И говорят, бывают у тебя, а ты не знаешь, какой отдать предпочтение. Было же такое?

– Неужели я похож на хитреца, ловеласа? Эти девушки славные! Но не мои: ни одна не отозвалась в сердце так, как ты. Одному товарищу я говорил: как увижу девушку и пойму, что мне нравится, я ей скажу: «Ты моя!» Но мне долго ты не попадалась на глаза. Когда мы решили заняться делами культуры, я чувствовал, что должно произойти для меня знаменательное событие, которым оказалась встреча с тобой.

– И ты меня правда любишь?

– Да, Машенька, я теперь не представляю своей жизни без тебя, своего существования!

– Почему ты любишь так яростно спорить? – спросила она, напомнив ему, как он отстаивал позицию Сталина по борьбе с кулачеством и перехода от единоличной жизни к коллективизации. А некоторые молодые люди видели в переходе села к коллективизации ломку уклада всей жизни, и коллективизация может привести к обострению ситуации…

– Потому что товарищ Сталин не может ошибаться. Я его поддерживаю, а Бухарин и Рыков ведут половинчатую политику. При таком раскладе дела планирование невозможно. Должна быть система, то есть единая экономика села и города. Нам нужны перемены. Надо изменить производственные отношения, как в городе, так и в селе. Индустриализация, коллективизация – две стороны медали. Они изменят и двинут жизнь по пути подъёма и прогресса. Я против патриархальной деревни, против безграмотных бородатых мужиков с кукишем в кармане. Они пашут, сеют по народным приметам, надо уже отходить от дедовских подходов в земледелии, надо всё подчинять науке и практике современности. Я работал на прижимистых малокультурных мужиков. Знаю этих жмотов! Частную лавочку закроем, и поставим монополию государственной торговли хлебом. А эти молодые люди – прихвостни Троцкого и Бухарина! Половинчатость нам не подходит…

– Грамотно ты говоришь, а что может произойти в результате ломки, например, сельской общины, ты себе это хорошо представляешь? Мой отец тоже хватил лиха. Рано осиротел, мама умерла. Но он самозабвенно любил музыку, женился, создал оркестр. Он тоже умер, как и твой отец, от астмы… Знаешь, он боялся революции. Я пела в церковном хоре. А потом его запретили. Правда, я училась уже в техникуме.

– Напрасно Андрей Маркович боялся революции! А хорошо жить в нищете, ходить в лаптях и постоянно испытывать чувство голода?

– Так ты говорил, что в лаптях не ходил?

– Зато знаю, что такое голод и когда не на что купить ботинки. Маша, я мечтаю создать новые экономические отношения, чтобы всем всего всегда хватало. Нет, нэпу уже подошёл конец. Я представляю, какой должна быть экономика при коммунизме.

– И денег не будет, и нищеты? Но это же невозможно, если в других странах останутся денежные отношения…

– Развить все производства до такой степени, что понятие дефицит сам по себе исчезнет, а спекуляция превратится в анахронизм.

– Коленька, мечтатель ты мой! – она, улыбаясь, покачала головой. – Хотела бы, чтобы ты достиг большого успеха. Но этого я пока не представляю, невозможно похоронить, изъять из жизни ни спекуляцию, ни дефицита, так как они есть тот инструмент (вспомни, как сам говорил), который существует для наживы и основы обогащения…

– Для социалистической экономики – это совершенно чуждо. Я читал «Капитал» Маркса, работу Ленина «Развитие капитализма в России». Конечно, трудно построить социализм в одной стране, хорошо зная, что мы не прошли полную стадию капитализма. А воспроизводство потребляемого есть беспрерывный цикл, причём гибкий, не зацикленный на одних и тех же товарах.

– Значит, ты считаешь, что нам не нужен социализм? Думай, Коля, что говоришь? Товарищ Сталин нэп отменил, а Бухарин выступил против волевого решения, чего экономика не терпит, если говорил… – но тут он перебил её:

– История – это не планомерное развитие, она ещё предполагает эволюционные скачки. Так что социализм без капитализма вполне возможен. Но одно планирование без конкуренции приведёт к тупику. Экономика – как часовой механизм…

– Коля, мне пора. Мачеха идёт, хотя она хорошая женщина, – прервала она Николая, но увидев, что он нахмурился, она прибавила: – Не бойся, я буду разделять твои экономические взгляды, авось твоя мечта из утопии превратится в реальность, она поцеловала его в щёку, привстав на цыпочки.

– Я очень рад, поэтому мы должны срочно пожениться! Я сообщу своим, и мы поедем ко мне. Нет, распишемся здесь. И будем жить вместе.

…Через месяц они стали мужем и женой. Правда, Мария Андреевна не взяла фамилию мужа, сказав, что обещала отцу сохранить её. Ведь он так мечтал иметь сына…

Прошло два месяца их безоблачного семейного счастья. Оба читали книги, иногда спорили. Мария Андреевна скоро уяснила, что она должна ему уступать, ведь Николай Алексеевич так самозабвенно штудировал книги по экономике, которые она приносила мужу. Хотя сама тянулась больше к художественной литературе. Он смотрел на них, вздыхал, говорил, как увлекался, читая дважды Л. Войновича «Овод», Н. Чернышевского «Что делать». Она знала, как он превосходно танцевал и пел, чувствовал слово и мог стать артистом и писателем. Но он выбрал другой путь. Значит, у каждого человека судьба зависит от каких-то других обстоятельств, но только не от него самого.

Уже где-то в середине лета Николай ушёл в отпуск, а через неделю и Маша. Мать его, Любовь Георгиевна, пригласила сына погостить у неё с молодой женой (она тогда ещё жила в своём городке Черни). И они поехали, ходили в лес по грибы и ягоды, строили дальнейшие планы. Николай написал прошение на поступление в институт Красной профессуры, который в те годы считался престижным.

Вернулись опять в Енакиево, Николаю пришло направление в институт, и он собирался к отъезду. А Маша поступила в институт народного образования в Харькове. Но не проучилась там и трёх месяцев, как по её просьбе была переведена в Москву продолжать учёбу во втором государственном университете, который позже стал педагогическим институтом имени Ленина.

Между прочим, Николай, будучи пылким, горячим, не мог долго терпеть разлуку и сделал всё, чтобы жену перевели учиться ближе к нему. Они жили на Остоженке в небольшом доме института красной профессуры. В 1930 году у молодых студентов родилась дочь Майя. И жизнь молодых родителей усложнилась. Любовь Георгиевна была готова воспитывать внучку. Но Маша перевелась на заочное отделение. Через год Николай окончил экономический институт красной профессуры. Его успехи были настолько внушительны, что молодого учёного-экономиста оставили вести научную работу. Однако не прошло и года, как его в качестве инспектора приняли в наркомат рабоче-крестьянской инспекции…

Для молодого учёного-экономиста обстановка складывалась как нельзя удачно. Однако в 1935 году Николая Алексеевича перевели в Ленинград, где он стал председателем городской плановой комиссии. И в тот же год к мужу с дочерью Майей приехала жить Мария Андреевна. Николаю дали квартиру, он обставил её, а до этого жил у старшего брата Александра, у которого в то время ютилась мать Любовь Георгиевна. С этого времени он стал стремительно расти по службе, заняв пост заместителя председателя Ленинградского горисполкома, чему способствовали повальные ежовские репрессии против старых испытанных хозяйственных руководителей.

За последние годы Вознесенский уже прочно стоял во власти, приобретя репутацию непоколебимого сталиниста, прочно освоил экономику, создал свою теорию политэкономии, став её чуть ли не ортодоксом. Хотя он всегда говорил, что ни один экономический закон не рассматривает в неизменном виде. И многие расценивали это, как слепое следование указаниям Сталина.