Мотылек - Анри Шарьер

Половина одиннадцатого утра. Дождь прекратился, и выглянуло солнце. Мы углубились в буш, пройдя перед этим больше километра по траве, а не по дороге. Там мы залегли под густой сенью кустов, колючая растительность со всех сторон окружала нас. Мне показалось, что здесь нам нечего бояться. И все же Антонио не разрешил мне курить и даже разговаривать шепотом. Он продолжал жевать листья и постоянно сглатывал сок. Я делал то же самое, но глотал реже. Он показал мне мешочек, где лежало не менее двух десятков листьев коки, и тихо засмеялся, широко растягивая губы и обнажая ряд отличных здоровых зубов. Повсюду летают москиты. Антонио разжевал сигару, и мы намазали себе руки и лицо никотиновой слюной. Комары оставили нас в покое. Семь вечера. На землю опустилась темнота, но из-за лунного сияния дорога просматривалась отчетливо. Антонио ткнул пальцем в цифру девять на циферблате моих часов. «Lluvia», – сказал он, и я догадался, что в девять должен пойти дождь. И он-таки хлынул именно в это время, после чего мы продолжали свой путь. Чтобы не отставать, я стал подражать походке Антонио. Получилось без особого труда: подпрыгивая и загребая воздух руками, не переходя на бег, мне удалось увеличить скорость передвижения до очень быстрого шага. За ночь нам раза три пришлось сворачивать в буш, пропуская мимо легковую машину, грузовик и телегу, запряженную двумя ослами. Благодаря листьям коки усталости не чувствовалось. Наступил день. Дождь прекратился около восьми. Проделали то же самое – километр прошли по траве, а потом свернули в буш и спрятались. Самое поразительное в листьях коки – их способность прогонять сон. Мы еще ни разу не сомкнули глаз с момента побега. Зрачки Антонио расширились настолько, что от радужной оболочки ничего не осталось. Несомненно, и с моими зрачками происходило то же самое.

Девять вечера. Пошел дождь. Можно было подумать, что он нарочно поджидает этот час, чтобы приняться за дело. Позднее я узнал, что в тропиках такая регулярность закономерна: уж коль дождь пошел, так он и будет лить вплоть до смены фазы луны, начинаясь и прекращаясь в одно и то же время. В ту ночь, когда мы прошли еще совсем немного, впереди послышались голоса и показались огни. «Кастильете», – сказал Антонио. Не мешкая, этот удивительный человек взял меня за руку и увлек в буш. Более двух часов занял этот трудный и тяжелый маршрут, затем мы снова вышли на дорогу. Шагали, а вернее, двигались вприпрыжку всю остальную часть ночи и добрую половину следующего утра. Под солнцем одежда сохнет прямо на теле. Уже трое суток нас то мочит, то сушит, а во рту еще ни крошки, если не считать куска коричневого сахара, который мы съели в первый же день. Теперь Антонио, кажется, полностью уверен, что мы не встретим уже враждебно настроенных людей. Он идет беспечно и редко прикладывается ухом к земле. Здесь дорога тянется прямо по берегу моря. Антонио срезал ветку с дерева и сделал палку. Потом, свернув с дороги, мы пошли по влажному песку. Вот он остановился и стал внимательно рассматривать широкий след, который, словно лента, тянулся прямо из моря и обрывался в сухом песке. Пошли по следу и остановились там, где он заканчивался крýгом. Антонио с силой воткнул свою палку в песок. Когда он ее вытащил, на конце желтело что-то липкое, напоминающее яичный желток. Мы принялись разгребать песок, вырывая яму. Работали в четыре руки. В самом деле – черепашьи яйца. Три или четыре сотни – поди сосчитай! Без скорлупы, только кожа. Антонио снял рубашку, и мы положили в нее не менее сотни яиц. Затем мы покинули пляж, пересекли дорогу и спрятались в буше. Сразу принялись за яйца, – правда, ели только желтки. Антонио показал, как это делается. Мощными волчьими зубами он надрывал кожу яйца, выпускал белок, а желток проглатывал. Одно яйцо себе – другое мне. Наевшись до отвала, мы залегли на отдых, подложив под головы в качестве подушек скатанные куртки. Антонио сказал:

– Mañana tú sigues solo dos días más. De mañana en adelante no hay policías. (Завтра ты пойдешь один и будешь идти еще два дня. С завтрашнего дня полиции больше не будет.)

В десять вечера мы миновали последний пограничный пост. Об этом нетрудно было догадаться по лаю собак да ярко освещенным окнам небольшого домика. Антонио ловко обошел и это препятствие. Шли всю ночь без всякой предосторожности. Дорога была неширокой. Скорее, это уже тропа чуть более полуметра в ширину, но чувствовалось, что ею пользовались вовсю, поскольку на ней не росло ни травинки. Тропа вела по краю буша на высоте двух метров над берегом моря. Повсюду виднелись следы от копыт лошадей и ослов. Антонио присел на широкий корень и жестом пригласил меня сесть рядом. Солнце здорово припекало. По моим часам было одиннадцать утра. Но, по всей вероятности, наступил уже полдень, поскольку воткнутый в землю прут не отбрасывал тени. Я перевел стрелки часов на двенадцать. Антонио высыпал из мешочка все листья коки. Их оказалось семь. Мне он протянул четыре, себе оставил три. Я отошел немного в буш и вернулся со ста пятьюдесятью долларами Тринидада и шестьюдесятью флоринами и предложил эти деньги Антонио. Он посмотрел на меня совершенно обалдело. Потрогал деньги. На вид как новенькие и сухие. Это его еще больше поразило – ведь он ни разу не видел, чтобы я их сушил. Деньги он взял и поблагодарил. Долго стоял, задумавшись и держа деньги в руке. Затем отделил от них шесть купюр по пять флоринов, то есть тридцать флоринов, а остальные вернул мне. Я было принялся уговаривать его взять деньги, но он наотрез отказался. В этот момент он, кажется, переменил свой план действий. По нашему уговору, мы должны были здесь разойтись, но теперь было похоже, что Антонио решил идти со мной еще один день. Если я его правильно понял, после этого он должен был возвращаться. Так и есть. Проглотив по несколько яичных желтков, мы закурили сигару. Но перед этим с полчаса били камнем о камень, чтобы высечь искры и поджечь небольшой пучок сухого мха. Прикурив от него, мы снова отправились в путь.

Через три часа тропа, прежде извилистая, пошла прямо, и в конце ее показался всадник. На нем огромная соломенная шляпа, высокие сапоги, вместо брюк короткие кожаные шорты, зеленая рубашка и выцветшая куртка, тоже зеленая. У него прекрасная винтовка и большущий револьвер, болтавшийся на поясе.

– Caramba! Antonio, nijo mío! (Антонио, сынок.)

Антонио узнал всадника еще издали, но не подавал вида и мне не сказал ни слова. Но я это все-таки почувствовал. Мощный краснорожий детина лет сорока слез с лошади. Они поравнялись и обеими руками крепко похлопали друг друга по плечам. Позже мне часто приходилось сталкиваться с таким видом дружеского объятия.

– Кто это?

– Campañero de fuga (товарищ по побегу). Француз.

– Куда идете?

– Как можно ближе к рыбакам-индейцам. Он хочет через их земли добраться до Венесуэлы, а оттуда возвратиться на Кюрасао или попасть на Арубу.

– Индейцы гуахира – плохие люди, – сказал человек. – Ты безоружен. Toma (возьми).

Он протянул мне кинжал с рукояткой из отполированного рога в кожаных ножнах. Мы присели на край тропы. Я снял ботинки. Ноги были страшно сбиты и кровоточили. Антонио и всадник о чем-то быстро разговаривали. Было видно, что им не нравится моя идея пробираться через земли индейцев гуахира. Антонио сделал мне знак, чтобы я подошел к лошади, а ботинки на шнурках перекинул через плечо. Босиком для меня будет лучше: ноги отдохнут и раны подсохнут. Все это он довел до моего сознания с помощью жестов. Всадник сел на лошадь, Антонио пожал мне руку и, прежде чем я успел что-то сообразить, оказался верхом за спиной друга Антонио, а лошадь уже неслась вскачь. Скакали целый день и целую ночь. Время от времени он останавливал лошадь и протягивал мне бутылку анисовой водки. Я делал небольшой глоток. На рассвете он натянул поводья. Вставало солнце. Он дал мне кусок сыра, твердого как камень, две галеты, шесть листьев коки и специальный непромокаемый мешочек для них. Затем, обняв меня на прощанье и похлопав по плечам, как он проделал до того с Антонио, снова вскочил на лошадь и умчался во весь опор.

Индейцы

Я шел до часа пополудни. Буш кончился. Кругом ни единого деревца. Лазурное море блестело под яркими лучами солнца. Шагал я босиком, ботинки болтались на левом плече. Уже хотел было прилечь и отдохнуть, как вдруг заметил в стороне от моря группу из пяти-шести деревьев, а может быть, и скал. Попытался определить расстояние до них. Километров десять. Выбрал самый большой лист коки и принялся жевать. Затем снова пустился в дорогу и шел довольно быстро. Через час я убедился, что это были хижины, крытые соломой или светло-коричневыми листьями. Над одной хижиной поднимался дым. Затем я увидел людей. Они тоже меня заметили. Одна группа кричала и махала руками в сторону моря. Теперь я уже мог их видеть и слышать совершенно отчетливо. Посмотрел на море и увидел четыре лодки, спешившие к берегу. Из них вышло человек десять. Все собрались у хижин и смотрели в мою сторону. Я ясно видел, что все мужчины и женщины голые, только причинные места чем-то были прикрыты. Я медленно шел к ним. Трое мужчин стояли, опираясь на луки, держа стрелы в руках. Люди не проявляли ни враждебности, ни дружелюбия. Навстречу с лаем выскочила собака и яростно набросилась на меня. Она вцепилась в ногу чуть ниже икры и вырвала кусок ткани из штанины. Собака снова приготовилась напасть, но в этот момент ее сзади ударила маленькая стрела, прилетевшая бог весть откуда. Позже я узнал, что ее выпустили из духового ружья. Собака взвизгнула и удрала в хижину. Я подошел поближе, прихрамывая, поскольку собака меня все-таки здорово укусила. Теперь от людей меня отделяло не более десяти метров. Никто из них не двинулся с места и даже не пошевелился. Никто не заговорил со мной. Дети держались за спинами матерей. Какое великолепие обнаженных мускулистых тел цвета меди! У женщин высокие, упругие, выступающие вперед груди с огромными сосками. Только у одной грудь тяжелая и обвисшая.