Ветры Дюны - Брайан Герберт

Лето ничего не ответил.

Позже в тот же день пришел Ромбур – вступиться за Пауля. Принц-киборг хорошо знал, что именно Бронсо затеял побег с Икса.

– Я должен был защищать мальчиков, Лето, даже после того что произошло с Тессией. Пауль доказал, что он человек чести. Прошу тебя, не наказывай его. Без его храбрости Бронсо мог бы потеряться навсегда или даже погибнуть.

Наконец строгость Лето растаяла, как морозный узор на окне замка осенним утром. Он вынужден был признать:

– Я заставил Пауля дать слово, что он присмотрит за твоим сыном.

Тем не менее, герцог не собирался забывать – и не давал забыть сыну. Когда губернатор Балута пригласила всех на банкет вечером накануне представления жонглеров, Лето велел Паулю ужинать одному и думать о последствиях своего глупого, недальновидного решения, какими бы благородными ни были его намерения относительно Бронсо Верниуса.

Оставшись один в комнатах для гостей, Пауль представил себе, как старается труппа Рейнвара подготовить в Театре фрагментов сцену и все механизмы; очевидно, непрерывно идут репетиции. Паулю хотелось быть там и помогать.

Но его кое-что тревожило. Он не рассказывал родителям, что в труппе есть убийцы-лицеделы. О таких проблемах он старался забыть: если объяснит, отец еще больше расстроится и его недовольство усилится. Пауль не знал, как подступиться к этому, но понимал, что придется найти возможность. «Необходимое убийство» – не идеал дома Атрейдесов.

В дверях появился слуга в ливрее Балута, с подносом, полным яств, приготовленных лучшим поваром губернатора. От запаха еды у Пауля заурчало в животе. Слуга поставил поднос на стол и театральным жестом снял салфетку. Пауль рассеянно поблагодарил его, тот выпрямился и встретил его взгляд.

– Погоди благодарить.

Мгновенно насторожившись, Пауль увидел, как лицо слуги изменилось и стало знакомым.

– Сиелто?

– Можешь называть меня и так.

Пауль не стал добиваться более определенного ответа.

– Что привело тебя сюда? Рейнвар в порядке?

– Доставлять записку с предупреждением не в наших правилах, но… – Лицедел пожал плечами. – Но я решил сделать исключение, поскольку и так уже вмешался… когда сообщил вайку о том, кто вы такие и где находитесь. Так твоя семья узнала, что ты на Б ал уте.

– Ты это сделал? Но почему?

– Потому что вы, мальчики, живете этой жизнью, но ваше место не здесь. Ты и твой товарищ достигнете великих целей, но, если вы останетесь с бродячей труппой жонглеров, этого не случится.

Пауль нахмурился.

– Не понимаю, зачем ты мне это говоришь.

– Даже в игре может содержаться драма, которую не сразу увидишь.

– В игре? Ты про завтрашнее представление или?..

– Все часть представления, и законченного сценария нет.

– Записка с предупреждением? Драма, которую не сразу увидишь? Кто-то в опасности?

– Все в опасности, молодой человек, притом ежедневно. Опасность приходит отовсюду и обрушивается на каждого. Она может явиться в любом обличье и наряде. Сохраняй бдительность, юный друг, хотя тебя в сценарии нет.

Лицо Сиелто снова стало лицом слуги, и он вышел, не сказав больше ни слова, хотя Паулю хотелось задать множество вопросов.

Загадочные слова Сиелто не были предупреждением в точном смысле этого слова. Паулю они казались философским рассуждением. Но ведь Сиелто приходил не для того, чтобы пофилософствовать. Что-то произойдет. Сценарий? Он имел в виду заговор?

Один в комнате, молодой человек посмотрел на еду, которая больше его не искушала. Суфир Хават учил его никогда не ослаблять бдительности, и эта привычка стала второй натурой Пауля. Он не мог представить, чтобы губернатор Кио могла собрать больше охраны. Даже не имея точных данных, он решил поделиться с отцом, хотя предстоящий разговор его не радовал.

Зрители, ошеломленные представлением, должны заинтересоваться: за чей счет оно устроено.

Когда в Театре фрагментов началось грандиозное представление, Пауля обуревали чувства. Еще несколько дней назад он думал, что будет частью представления за сценой, всего лишь безымянным рабочим; сейчас он сидел с семьей высоко над сценой в частной ложе, сын благородного члена ландсраада… лучшие места в театре, по настоянию губернатора Кио. Пауль ерзал на губернаторском балконе, чувствуя себя посторонним.

Рядом ним сидит отец в официальном черном кителе с вышитым ястребом – гербом Атрейдесов; такой же черный китель губернатор раздобыла для Пауля. Джессика прекрасно выглядит в темно-зеленом платье, усеянном бриллиантами; они же украшают костюм Рейнвара Великолепного.

После того как Пауль рассказал отцу о загадочном, хотя и неопределенном предупреждении Сиелто и о том, что лицеделы участвуют в убийствах, герцог Лето нахмурился и отправил губернатору послание, предлагая усилить меры безопасности.

Но решил не прятаться.

– Нам вечно угрожают, Пауль, и мы не можем позволить себе прятаться и не выходить на публику. Как часто говорил мне старый герцог: «Если тобой управляет страх, ты не должен править».

Пауль сидел молча, он едва притронулся к еде, хотя в животе урчало. Он восхищался отцом и не хотел, чтобы тот в нем разочаровался.

– Я буду поступать лучше, сэр. Обещаю.

– Постарайся. – Лицо герцога смягчилось. – К тому же я не хотел бы пропустить представление, которое так важно для тебя.

Удивительно, но сейчас герцог выглядел куда спокойнее, он ничего не боялся, и это внушило спокойствие Паулю. Придя в театр с семьей, он сразу заметил усиленные меры безопасности. Стражники губернатора Кио в красных мундирах были повсюду, они внимательно осматривали всех входящих, с помощью сканеров искали оружие; досмотры шли во всех уголках здания. Конечно, Сиелто и его лицеделы умели походить на кого угодно, но Пауль был по крайней мере уверен, что они не смогут пронести оружие.

Внизу под ними на арене оживленно расхаживал предводитель жонглеров; загорались огни, хрустальная архитектура отражала и усиливала их, превращая в радуги. В зале, заполненном тысячами людей, гремел голос Рейнвара:

– Каждый зритель наш друг. Добро пожаловать, отметим предстоящее обручение губернатора Кио с Прето Хироном!

Он поднял руки, привлекая к себе внимание зрителей, словно был центром тяготения.

Со своего места на центральном балконе величественно поднялась Альра Кио. Ее черные волосы венчала золотая тиара, зеленое платье сверкало вплетенными стеклянными нитями. Левой рукой она взяла за руку Прето и подняла с места мускулистого молодого актера. Ее возлюбленный проявлял юношеский энтузиазм и легкую застенчивость, кланяясь обширной толпе.

Зрители зааплодировали, но Пауль чувствовал, что аплодисменты не столь дружные, какими могли бы быть. Губернатор Кио старательно показывала, что все в порядке, но целая секция в зале молчала.

Пауль никак не мог перестать думать о странном предостережении Сиелто. Обостренная чувствительность лицеделов должна была нацелить их на зарождающуюся вражду местных правящих домов. Их наняли для очередного «необходимого устранения»? Или тут какая-то другая опасность?

Эрл Ромбур сидел в укрепленном кресле справа от губернатора. Официальный государственный мундир и свободный шарф скрывали искусственные органы, но спрятать шрамы было невозможно; моторы, приводившие в движение его тело, негромко гудели. Внимательный к своему давнему пациенту, за ним в тылу ложи сидел доктор Веллингтон Юэх; отсюда он хорошо видел Ромбура, но плохо – сцену. Рядом с эрлом и через весь балкон от Пауля с нетерпением ждал начала представления Бронсо. Он как будто был увлечен иллюзорными декорациями и ослепительными огнями, которые сам помогал устанавливать.

Внимательно наблюдая за выражением лиц и тонкостями языка тела, как учила его мать, Пауль увидел, что эрл и его сын утомлены. Хотя он не присутствовал при их разговоре, Пауль представлял себе, каким он был напряженным. Отношения отца с сыном попали в ураган, связи рвались, но затем воссоздалась хрупкая конструкция, которую способно укрепить только время.

Бросив взгляд на Пауля, рыжеволосый мальчик отвернулся, явно со стыдом и в замешательстве. Ромбур как будто больше расстраивался из-за того, что подверг опасности сына герцога, чем из-за глупых рисков самого Бронсо.

После того как предводитель жонглеров сделал объявление, на арену выбежали исполнители-лицеделы в невероятно пестрых костюмах, нелепо преувеличивающих моду благородных семейств, с прическами в половину человеческого роста и с широченными у манжет рукавами; рукава были такие просторные, что хоть ребенка пеленай. Воздух мерцал, голоизображения становились материальными, создавались прозрачные иллюзии с яркими отражениями в хрустальных поверхностях.