Советская морская новелла. Том второй - Леонид Соболев

— Что вы смотрите на кости, доктор, — упрекал его матрос, — смотрите на сердце, здоровое ведь. Я воевал в такой состоянии.

— Молодой человек, — отвечал ему врач, — теперь война закончилась, и наш долг вас капитально отремонтировать.

— Дорогой доктор, — не унимался Василий, — уверяю вас: я не нуждаюсь даже в текущем ремонте. У меня столько сил! Давайте я вас обниму — почувствуете.

У Василия еще болела правая ключица, но он широко развел свои крепкие руки, собираясь заключить медика в объятия.

— Молодой человек! — строго воскликнул хирург, останавливая рукой Василия Петровича.

Матрос ушел, не попрощавшись с врачом. Он шел задумчивый и грустный. А море сверкало серебряной рябью, оно звало его на свои просторы, манило, и Василий боялся взглянуть на него. Только поднявшись по трачу на судно и увидев вокруг прозрачную звонкую воду, он услышал, что море тоже радует встреча. Оно будто говорило ему: «Ну, вот и встретились; и никто нас больше не разлучит».

Матрос не явился к капитану. Он отыскал судового врача. «Этот поймет», — подумал Василий и рассказал ему о своих путях-дорогах. Доктор выслушал, положил медицинское свидетельство в папку и спрятал его в шкаф. Василию показалось, что судовой медик закрыл в шкаф не бумажку, а самую разлуку, забрал и закрыл то, что угнетало его, стояло преградой на его пути.

— Я понимаю вас, — сказал врач, — подавая ему руку, — ничего страшного. Поплаваем — увидим.

— Спасибо, доктор! — горячо поблагодарил матрос, с силой пожимая руку врача.

Повернувшись, он привычно побежал по трапу наверх, дробно стуча о звонкие железные ступеньки.

Через несколько дней «Брянск» уходил в далекий рейс. На верхнем открытом мостике у штурвала стоял Василий. Он часто поглядывал на берег. На причале среди провожающих была и его Алена. Рядом с ней, держась за руку матери, стояла белокурая, кудрявая Оксана. Она, не переставая, помахивала ручонкой, а ее пытливые глазки не знали, на чем остановиться, столько здесь было для них неизвестного, интересного. Свежий игривый зюйд-вест шевелил волосы Алены и развевал в ее руках голубой платок, с которым в какой уже раз она провожает мужа. Когда Алена встречалась взглядом с Василием, она слегка кивала ему головой, шевелила губами и на ее добром, задумчивом лице рождалась счастливая улыбка. В этот миг Аленка казалась ему, как всегда, нежной, похожей на старшую сестру Океании, такую же озорную, только чуть серьезнее. Но улыбка цвела на ее устах до тех пор, пока взгляд Василия был устремлен на берег. Когда он отводил глаза, лицо Алены становилось строгим и спокойным, таким, как у многих любящих жен, не избалованных присутствием мужа, привыкших ждать, встречать и провожать.

«Брянск» развернулся и плавно пошел к маячным воротам. Матрос не мог больше видеть ни замедленных взмахов руки своей дочери, ни голубого платка жены. А Алена и Оксана все стояли на краю причала и глядели на широкую корму корабля, на белый пенистый след, на красный, развернутый ветром флаг.

Вскоре скрылись родные берега. Сердца, встревоженные расставанием, успокоились и стали ждать далекой встречи. Началась строго размеренная судовая жизнь — вахты, занятия, отдых.

Как и прежде, каждые сутки Василий должен был стоять две четырехчасовые вахты на руле, и судно по-прежнему повиновалось его умелым рукам.

На первой же вахте, при приеме штурвала из рук сменяемого матроса, Василий заметил по картушке компаса, что судно отклонилось на полградуса влево, и он быстро переложил руль вправо и поставил судно на заданный курс. Вахтенный штурман, заметив, что корабль рыскнул вправо, спросил матроса:

— Сколько вы держите?

— Сорок три градуса, — ответил рулевой. Такой же курс держал и его предшественник.

— А сейчас сколько?

— Сорок три, — повторил Василий.

Помощник взглянул на кильватерную линию. Она вдали шла ровной и вдруг чуть повернула вправо и снова потянулась ровно, под линейку. «В чем же дело? — спросил себя штурман. — Судно взяло правее, а курс рулевой держит верно».

— Точно сорок три? — еще раз переспросил он Василия.

— Точно сорок три, — четко повторил рулевой.

Вахтенный непонимающе повел плечами. «Может быть, сменившийся рулевой держал неверно», — подумал он. С этой мыслью он взобрался на верхний мостик, чтобы проверить курс по главному компасу.

Штурман знал, что разница показаний между путевым и главным компасом плюс два градуса. «Если рулевой держит сорок три, — подумал помощник, — значит, на главном компасе сорок пять градусов». Каково же было его недоумение, когда он увидел, что курсовая черта главного компаса стоит не на сорока пяти, а на сорока пяти с половиной.

— Как сейчас? — резко спросил по переговорной трубе штурман.

— На курсе, — спокойно ответил Василий.

— Что вы мне очки втираете! — крикнул помощник. — Сколько сейчас?

Помощник был молодой и, может быть, поэтому в нем не было еще морского спокойствия и выдержки, присущих бывалым морякам.

— Сорок три! — невозмутимо ответил Василий, хотя его лицо стало красным и он почувствовал, что ему жарко.

— Научитесь считать! — уже спокойнее сказал помощник. — Возьмите полградуса влево!

— Есть, пол влево! — приглушенно повторил команду рулевой и повернул штурвал. Василий дрожал от незаслуженной обиды, а сердце билось учащенно, громко.

— Так держать! — послышался голос штурмана.

— Есть, сорок два с половиной! — доложил рулевой новое показание путевого компаса.

— Как сорок два! — опять загорячился штурман.

Главный компас теперь показывал сорок пять градусов, а путевой сорок два с половиной. Поправка равнялась плюс два с половиной.

— Не может быть! — злился штурман. — Черт знает что… Так держать!

— Есть, так держать!

Постояв несколько минут над главным компасом, помощник спустился на ходовой мостик и, не доверяя рулевому, сам взглянул на картушку путевого компаса. Убедившись, что там действительно сорок два с половиной, он в недоумении выругался.

— Фу ты, какая чертовщина!

Наступило долгое молчание. Штурман расхаживал по мостику и, вглядываясь в тихое море, раздумывал: «Полградуса — погрешность небольшая, на 120 миль она может дать одну милю отклонения, но время-то сейчас какое? Судам приходится ходить узкими фарватерами, где полградуса играют значительную роль. При такой погрешности рулевой за один час может отклониться на 150 метров от курса». Штурман ходил по мостику, высчитывая отклонения, а Василий, хотя и таил в себе обиду, но все же искал причину неувязки с курсом. «Может быть, мне передали курс сорок два с половиной, а я плохо расслышал, — думал он, — а может, я забыл и перепутал что-нибудь? Ведь целых три года не стоял на руле».

— Вы где-нибудь плавали рулевым? — обратился к матросу штурман.

Василию очень хотелось оборвать помощника, который без году неделю плавает, а задает ему, «Василию-сигналу», выросшему на море, такие унизительные вопросы, но он сдержался.

— Немножко приходилось, — с колкой усмешкой проговорил матрос.

Отстояв свой первый час у штурвала, Василий был сменен напарником по вахте. Сдавая ему рулевое управление, Василий Петрович сообщил курс.

— Сорок два с половиной! — сказал он и отошел в сторону.

— Есть! — повторил напарник курс и, взглянув на компас, спохватился. — Как сорок два с половиной? Ты же держишь сорок три?

Вахтенный помощник обернулся, с укором поглядел на Василия. «Запутался, а чтобы не ударить лицом в грязь — меня обманул», — подумал штурман.

— Вы, наверное, считаете по-дедовски, на руках у вас пальцев не хватило, а ботинки сбрасывать неудобно, и меня с толку сбили.

Василий покраснел и ушел с мостика на палубу.

Через час он вернулся к штурвалу и опять заметил, что судно мгновенно рыскнуло на полградуса влево и остановилось. «А может быть, это компасная картушка рыскает, а не судно?» — подумал Василий и стал обыскивать себя — нет ли при нем чего-нибудь железного. Но в карманах никаких металлических вещей не было. «А может, у меня после контузии с глазами что-то неладное случилось?» — мысленно спросил себя рулевой. Он вспомнил свое медицинское свидетельство, там было написано: «Зрение в норме».

Не восстанавливая судно на сорок третий градус, он держал его на сорок втором с половиной. Прошло полчаса. Помощник опять поднялся на верхний мостик и проверил курс.

— Как сейчас? — спросил он рулевого.

Василий немного замялся. Ему не хотелось врать, но чтобы не подорвать окончательно свой престиж, он сказал неправду, вернее, не сообщил помощнику, того, что видел.

— На курсе сорок три.

— Так держать!

— Есть!

Курсовая черта спокойно стояла на сорока двух с половиной, а судно шло прежним заданным курсом.