Его маленькая слабость (СИ) - Ким Саша

— А тебе? — спрашиваю зачем-то. — По душе?

Вижу, как она в растерянности складывает перед собой руки и начинает нервно теребить купленное вчера платьице. Смущается.

— Я ведь говорила. Когда вы меня держите за руку, я будто равновесие обретаю.

— Должно быть, это нормально для незрячих, — размышляю вслух, натягивая брюки. — Когда кто-то поддерживает…

— Ни кто-то, — перебивает она меня. — Люди не одинаковы. Особенно это ощутимо, когда все что остается на оценку это голос, запах и… ощущения. Врачи, как мясники хватают. Их задача выполнить свою работу и неважно, каким путем. Больно ли пациенту или некомфортно.

Пуговицы на рубашке почему-то совершенно отказываются лезть в петли, едва не доводя меня до бешенства:

— Черт бы побрал эти сраные пуговицы, — тихо ворчу себе под нос.

— А остальные люди обычно поддерживают как-то неуверенно, — продолжает Аня, а я все жду своей роли в этих примерах, продолжая бороться с пуговицами. — Будто боясь запачкаться. Или же заразиться.

Она пожимает плечами, пытаясь спрятать за этим бессмысленным действием свою обиду.

— Это Лара и Надя? — стараюсь говорить спокойно.

— А вы, — игнорируя вопрос, доходит наконец до сути Аня, и я забиваю на рубашку, замирая посреди комнаты, — так уверенно берете мою руку… Крепко и в то же время осторожно, чтобы наверняка, но и не больно. Оттого и все слова, что вы говорили поначалу… они ведь меркнут на фоне того, как вы меня за руку держите.

Она вдруг подходит ближе, а я все не могу отмереть. Кладет свои ладони на мои плечи и сводит на шее. Берет пальчиками воротник и, подтянув края друг к другу, без труда попадает чертовой непослушной пуговицей в петлю. Скользит пальчиками на несколько сантиметров ниже и снова справляется.

Хмурюсь. Чувствую, как в горле снова собирается предательский ком. Ловлю ее ладони и прижимаюсь к ним губами:

— Спасибо.

Краснеет и хочет отстраниться. Но я не позволяю.

— Это ведь такая мелочь, — смущенно бормочет. — Всего лишь пуговицы.

Разве?

При чем тут вообще пуговицы?

Глава 17

АНЯ

— Я вас наверно тут подожду? — бормочу тихо, когда чувствую, что машина остановилась.

— Что еще за новости? Зачем тогда ехала? — слышу несдержанный ответ и напрягаюсь.

Я уже и сама пожалела о своем необдуманном решении:

— Не хотела дома оставаться. Но там ведь люди работают, а я…

— Расслабься, — перебивает меня Глеб. — Там сейчас никого нет. Рано еще.

Ну если так… Не хотелось бы путаться ни у кого под ногами.

Неуверенно подгребаю к себе пальтишко, и тянусь к двери. Не успеваю тронуть ручку, как она сама распахивается.

— Вить, я сам, — слышу строгий голос Глеба снаружи.

Сильная рука тут же подхватывает меня под локоть, помогая выбраться из машины. В растерянности поднимаю взгляд, когда по моей щеке проходятся шершавые пальцы, убирая с лица растрепавшиеся волосы.

Чувствую, как щеки начинает заливать кипятком. Мне неловко, что ему приходится возиться со мной. Но в то же время, мне это безумно нравится. Этот — другой Глеб. Не тот, что злой, когда трезвый. И не тот, что добреет под хмелем. Вот этот.

Я более чем уверена, что когда я пришла к нему ночью, он был в здравом уме. Не затуманенном градусом. Однако… он был так нежен…

По спине пробегаются мурашки от воспоминаний о прошедшей ночи. Мне сладко и стыдно одновременно.

Это так здорово. Помнить. В частности вот такие моменты.

Признаться, мне уже абсолютно все равно, как он выглядит. Все, чего я хочу, это помнить его. Ощущения, которые он мне дарит.

— Ну и чего застыла? — спрашивает он, и от хрипотцы в его глубоком голосе я невольно поджимаю губы. Именно таким тембром он шептал мне смущающие слова ночью. — Если будешь продолжать, то я не смогу работать.

О чем это он? Я ведь ничего не сделала…

Одергиваю себя, когда начинаю осознавать, что мое дыхание отчего-то сбилось. Опускаю голову и приоткрываю рот, набирая в легкие побольше воздуха.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Слышу тихую усмешку у себя над головой:

— А ведь в твоих силах было освободить меня от обязательств.

— Нет уж, — выдавливаю я. — Потом еще виновата буду, что ваш этот аукцион не состоялся.

Замолкаю, когда на мою талию ложится тяжелая рука. Невольно прихватываю пальцы Глеба на своем боку, не в силах скрыть волнения:

— Это тот клуб, в котором я работала? — интересуюсь тихо.

— Да, — отвечает он, как раз в тот момент, когда акустика резко меняется. Звук отбивается от стен, разливаясь эхом по очевидно немаленькому помещению. — Ты несколько месяцев работала тут барменом. И пела по утрам, когда все гости разбредались.

Мы проходим еще несколько шагов и останавливаемся. Я подбираю все оставшиеся мне чувства, чтобы оценить обстановку. Тихо. Звонко. Значит, и правда никого нет? Не то, чтобы я не доверяла словам Глеба, но предпочитаю полагаться не только на него, но и на себя тоже.

— Запах знакомый, — бормочу я, принюхиваясь. — Но не могу вспомнить…

Выбравшись из надежных объятий, нерешительно шагаю вперед, шаря перед собой руками.

Пальцы наконец упираются во что-то твердое и гладкое. Пробегаюсь подушечками по глянцевой поверхности, желая разгадать, что за предмет встал у меня на пути.

— Значит, тут я провела немало времени, — почти шепчу себе под нос. — Интересно, что нужно сделать, чтобы появилась хоть малюсенькая частичка воспоминаний.

Ну же. Я должна вспомнить хоть что-нибудь!

Под моими пальцами вдруг что-то проваливается и тишину помещения разрезает неприятное бряцанье. Хм… Ну с предметом разобрались. Рояль.

Виновато выпрямляюсь, когда спину обдает жаром чужого тела.

— Я нечаянно, — тут же по привычке начинаю оправдываться.

— Хочешь, я помогу тебе вспомнить? — тихо произносит голос за спиной и мне кажется, словно я слышу долю сомнения в нем.

— Вы знаете, что нужно…

Не успеваю договорить, потому что моей шеи вдруг касаются горячие губы:

— То, что ты вспомнишь, тебе может не понравиться, — предостерегающе шепчет Глеб и осторожно поворачивает меня к себе.

— О чем вы?

Тяжелая рука ложится на мой подбородок, пресекая дальнейшие вопросы. Конечно, я знаю, что он собирается делать. Но зачем?

Ноги подкашиваются от предвкушения. Он ведь не собирается брать меня прямо здесь?

— Бежать надо… бежать, Невеличка, — вдруг говорит Глеб, и я окончательно теряюсь. О чем это он? — Я ведь предупреждал: потом не отпущу.

Так и не успеваю понять, о чем он говорит, потому что настойчивые губы выбивают последние мысли из головы. Больше ни о чем думать не могу, когда сильные руки подхватывают меня под бедра. Невольно обхватываю мужские бедра ногами, не позволяя прервать поцелуй.

Разве он не собирался помочь мне вспомнить? Хотя какая уже разница…

В мой рот врывается горячий язык, и мозги окончательно плавятся под его хозяйским натиском. Он определенно ведет себя иначе. Не так, как ночью. Более напористо.

Чувствую, как Глеб подается вперед, и моя пятая точка опускается на прохладные клавиши…

Резко отстраняюсь от горячих губ. Из горла вырывается болезненный стон, что вторит беспорядочному бряканью из-под крышки рояля. Голову словно металлическим обручем стянуло. Давлю пальцами в виски, желая избавиться от ощущения, что моя черепная коробка вот-вот лопнет.

— Тише-тише, — словно сквозь вату слышу голос Глеба. — Сейчас все пройдет…

Внешние звуки звучат отрывочно, потому я не могу разобрать все, что он говорит. Однако внутреннему взору вдруг является темная макушка, что расположилась между моих ног.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Какого…

Все естество заполняет стыд, когда я понимаю, что происходит. Мистер Голд поднимается с колен и обжигает мое полуобнаженное тело пристальным взглядом черных как ночь глаз.

— Ты сладкая, — бросает он, и тут же впивается в мои губы грубым поцелуем.