Воробей, том 1 (СИ) - Дай Андрей

– Этого никто не может требовать, - неожиданно философски изрек Милютин. - Но для чего нужно было вашему высочеству внести в это дело ваши убеждения? Вы знали, что это вопрос личный для меня. Приехав нарочно, чтобы подать голос против меня, вы, может быть, способствовали тем моему удалению из министерства.

– Что вы? Помилуйте! Мы будем еще многие и многие годы идти вместе…

- Какое двуличие великого князя, – в сердцах проговорил Милютин, прощаясь со мной после заседания, – ведь он прекрасно знал, как я отношусь к этому бесспорному делу, вокруг которого столько мути разлилось, столько слухов, сплетен. Кто будет победителем – граф Толстой, или Милютин, у которого недавно были ужасные столкновения с князем Барятинским? Как лихорадочный бред будет вспоминаться эта отвратительная история. А если регент поддержит Константина Николаевича с его меньшинством голосов, то я наконец-то решусь оставить свой министерский пост, избавлюсь от стольких забот и треволнений, не дававших мне много лет ни отдыха, ни покоя.

- Полноте вам, Дмитрий Алексеевич, - искренне постарался я успокоить расстроенного министра. – Неужто они, в регентском совете, не осознают, что этакие пертурбации немыслимы, когда война на пороге?!

- А каков-то великий князь Константин Николаевич? – словно бы меня не слыша, продолжал сокрушаться Милютин. - Я знал давно, что он часто увлекается посторонними влияниями и действует всегда порывами, без обдуманности и сдержанности, а тут явился на заседание кабинета министров и совершенно неуместно исполнил обещание профессору Флоринскому. Надо только подготовить все документы, чтобы сразу уйти сначала по болезни в отпуск, а потом в случае надобности распорядиться заочно…

Неделей спустя, уже в мае, начальник главного штаба, граф Гейден, прислал телеграмму Дмитрию Алексеевичу, с которой тот немедля прибежал ко мне. Регентский совет, наконец-то, согласился с решением большинства кабинета министров и подписал указ – оставить академию в Военном министерстве, закрыв тем самым злободневный вопрос для Милютина оставаться в министерстве или уходить из петербургского «омута интриг и треволнений». Мне оставалось только поздравить довольного исходом этой утомительной борьбы, министра. Самолюбие было удовлетворено, авторитет военного министра и академия спасена от давления графа Толстого.

Кроме невесть откуда и зачем всплывшей академии, на заседании я собирался представить кабинету министров тот пакет реформ, что были подписаны Николаем, но так и не внедрены в жизнь. И это действо тоже относилось к военным приготовлениям. Хотя бы уже потому, что касались двух важнейших для страны вопросов: денег и хлеба. Так сказать, продовольственная и экономическая безопасности должны были взлететь на недосягаемую прежде высоту, едрешкин корень!

Изменение самой концепции сбора налогов! По расчетам, только одно это должно было дополнительно дать казне не менее ста двадцати миллионов в год. Причем, рассматривался только период в два-три года. Потом начинались какие-то и вовсе фантастические цифры. Чуть ли не удвоение ВВП к исходу пятого года, и утроение, к началу седьмого. Естественно, в расчет не брались всевозможные экстренные ситуации, вроде войны, неурожая или всемирного экономического кризиса.

Жаль, конечно, что придется истратить эти деньги на военные закупки, а не вложить в развитие инфраструктуры. Задаться целью, так за пятилетку можно было чугунку не то, что до Владивостока, до Пекина дотянуть. И окупились бы эти инвестиции чуть ли не мгновенно. За пару лет – непременно.

Государственная монополия на экспорт зерна тоже должна была принести экономические выгоды. Но не так быстро и гораздо менее очевидно. Стабилизация закупочных цен уже сама по себе повысила бы уровень доходов крестьянских хозяйств, что в конечном итоге привело бы к росту собираемых налогов. И, как один из не очевидных, но немаловажных итогов – существенный рост населения империи. А это новые рабочие руки фабрикам и заводам, новые поселенцы на активно осваиваемых территориях.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

А для тех господ, кто посчитал бы что эти реформы мало касаются собственно грядущей войны, у меня было заготовлено высказывание весьма в России уважаемого военачальника. Который утверждал, что для успешной военной кампании нужно только три вещи: деньги, деньги и еще раз деньги.

В общем, весь день трудился, как пчелка. Так что и отобедать позабыл. Пришлось дома уже запихивать в себя бутерброды, чтоб не ехать к Юсуповым с бурчащим от голода животом.

Парадный сюртук, с орденами, был, конечно же, давным-давно приготовлен. Экипаж дожидался у подъезда. Наденька, наряженная и увешанная драгоценностями, чтоб не помять юбки, скромно сидела на краешке стула. Примерная жена, ничего не скажешь. Ждали только меня.

Признаться, в столичной резиденции князей Юсуповых на Мойке я прежде не бывал. Как-то не довелось побывать ни на одном театральном представлении в их домашнем театре, или на организуемых ими приемах. Князь Николай Борисович слыл большим... скажем так: поклонником всего французского. Подозреваю, что не в последнюю очередь в пику многочисленным приверженцам Англии, но факт оставался фактом, вне зависимости от причин. Я же Франции не симпатизировал, и в нежно лелеемой Юсуповым Санкт-Петербургской группе франкоманов участия принимать не желал.

Кстати говоря, у князя Николая с англоманами развязалась едва ли не настоящая... ну если и не война, то противостояние – точно. Дошло до того, что, пользуясь своим кажущимся безразмерным богатством, Юсупов попросту выкупил здание, в котором располагался на правах аренды знаменитый Английский Клуб. Естественно, клубу пришлось искать иное пристанище.

Ну что я могу сказать о гнезде Юсуповых? Начну с того, что это, вообще-то, всего лишь, одно из пятидесяти семи таких «гнезд» только в России. А еще у них, насколько мне было известно, была в собственности недвижимость в Италии и Франции. Однако же этот дворец, считался так сказать – главным. Основным пристанищем не слишком большой семьи.

Конечно же, особняк был шикарен. Настолько, что легко спорил богатством отделки не то что бы с довольно скромным Зимним, а даже и с блестящим во всех отношениях Большим Петергофским дворцом. И может быть, если чем и проигрывал резиденции российских императоров, так это количеством собранных произведений искусства. Ну и размерами, естественно. Но оно и понятно. Юсуповым не было нужды содержать ту бездну народа, что кормилась крошками с хозяйского стола в царских владениях.

Чтобы попасть в домашний театр, нужно было спуститься вниз по великолепной мраморной лестнице из роскошного римского – украшенного вазами, бюстами, зеркалами и канделябрами - фойе. Рассказывают, отделку этой лестницы, князь Николай увидел в одной из итальянских старинных вилл. Хотел купить, но хозяева соглашались продать ее только вместе со всем строением. Пришлось ему покупать все здание, а в Санкт-Петербург забрать только мрамор отделки. Что стало с остальной виллой история умалчивает.

Прошли, раскланиваясь с вельможами, через украшенный в стиле барокко зрительный зал, а потом по опять-таки мраморной, но теперь винтовой – поднялись на второй ярус, в ложи. Наша была та, что справа от центральной. Императорской. Не сомневаюсь, что князь Николай Борисович, на правах хозяина, устроится там же. И не преминет на протяжении всего представления внушать свою позицию регенту империи, великому князю Александру. Мне же срочно нужно было что-то придумать, как-то суметь перекинуться парой слов с Бульдожкой, до того, как случится непоправимое.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

На счастье, нам с Наденькой как, в некотором роде, привилегированным гостям, в качестве гида и компании по ложе, была представлена одна из дочерей князя Николая Борисовича, княжна Зинаида. Девочке на вид было лет тринадцать или четырнадцать, но вела она себя словно бы многоопытная светская львица. С этакой вельможной ленцой поясняла нам темным суть происходящего на маленькой сцене – представляли итальянские актеры, и мы ни единого слова не понимали. Вальяжно помахивала веером, и когда Надежде стало слегка дурно от духоты, надменно приказала присутствовавшему же в ложе ливрейному слуге принести воды для ее светлости, графини фон Лерхе.