Женщины для вдохновенья (новеллы) - Елена Арсеньева

За этим романтическим многословием скрывалась главная причина нежелания мадемуазель Сушковой сделаться мадам Головиной: она не любила своего поклонника.

Точно так же Екатерина не любила и другого посватавшегося к ней человека — князя Друцкого-Соколинского. Между прочим, спустя полгода после ее отказа он умер от чахотки, и Екатерина долго упрекала себя, винила себя в его смерти… И все же брак без любви, только по выгоде, оставался для нее немыслим. Одна из ее кузин выходила за богатого жениха, любя совсем другого человека: такой возможности Екатерина тоже не понимала, о чем и не преминула записать в своем дневнике.

И вот как-то раз в доме Сушковых появился молодой человек по имени Алексей Лопухин. Это был кузен Сашеньки Верещагиной, родственник и приятель Лермонтова. Екатерина встретила его как друга, они мигом разговорились так, словно знакомы были всю жизнь, и с этого дня Алексей под всякими предлогами стал бывать в доме. Причем он прекрасно понимал, что тетка сживет племянницу со свету, если заподозрит очередное ухаживание, а потому держался в ее присутствии очень сдержанно и едва разговаривал с Екатериной. Однако наедине с ней не мог скрыть любви, а Екатерина… ее это не радовало. Она ждала той минуты, когда сама сможет наконец полюбить! В те дни в ее тетради появились такие записи:

«О, как бы я любила! — говорила я себе. — Но кого же любить? Любовь и самоотвержение вышли из моды, точно так же, как древние монеты и древние дорогие вещи; никому их почти не нужно; где же и я для моего сокровища найду знатока-антиквария? — подожду».

Лопухин между тем следовал за нею как тень. И это наконец было замечено тетушкой Марьей Васильевной, которая поняла, что приятный гость, оказывается, ухаживает за неприятной племянницей. Насмешкам и пересудам не стало конца, и Лопухин попал в ту же опалу, что и Головин. Его это, впрочем, не остудило: он каждое утро проходил мимо окна, у которого сидела Екатерина, норовя перемолвиться с нею хоть словом, а если кто-то еще был в тот момент в ее комнате, то хотя бы приветливо раскланяться. Порою они виделись у Сашеньки Верещагиной, которая тоже переехала в Петербург, и любовь Лопухина становилась все более очевидной.

Ну а Екатерина?

Сашенька уверяла, что они с Лопухиным влюблены друг в друга, только она, Екатерина, сама еще этого не понимает.

— Сашенька, по-моему, любить и влюбиться — две разные вещи, — отвечала та подруге. — Влюбляешься на время и в хорошенькое лицо, отлюбуешься им, а потом и забудешь. А любить… любить можно только раз в жизни, но любить беспредельно, бесконечно, с самозабвением, не рассчитывая на взаимность, не давая себе отчета, почему и зачем любишь. Вот как я понимаю любовь, вот как я хочу любить.

Лопухин в этот миг вошел в комнату и слышал последние слова. С тех пор он так и норовил заговорить с Екатериной о любви — не о своей, а о любви вообще. И намекал, что хотел бы жениться, но… не рано ли ему? Поскольку Лопухин был младше Екатерины на два года, она с уверенностью отвечала, что да, рано.

Между тем Сашенька порою напоминала подруге о Лермонтове и приносила его новые стихи, каждое из которых казалось ей лучше прежних. И лучше не только чисто поэтическим мастерством, но и мудростью, которая, казалось ей, свойственна Мишелю, несмотря на его еще очень молодые годы. Было среди них и это:

Еврейская мелодия

Я видал иногда, как ночная звездаВ зеркальном заливе блестит,Как трепещет в струях — и серебряный прахОт нее рассыпаясь бежит.

Но поймать ты не льстись и ловить берегись —Обманчивы луч и волна,Мрак тени твоей только ляжет на ней —Отойдет и заблещет она!

Светлой радости так бесконечен призракНас манит под холодною мглой,Ты к нему — он шутя убежит от тебя,Ты обманут — он вновь пред тобой!

Лопухин все чаще заговаривал с Екатериной о своих чувствах; возник откуда ни возьмись отвергнутый Головин; приехал из Персии Александр Хвостов. Екатерина заболела, и Александр часто навещал ее, читал ей вслух, подавал лекарства, и Екатерина чувствовала, что он ей большой друг. Потом его отправили в Америку. Перед отъездом он поклялся Екатерине в вечной преданности, и она ему поверила больше, чем другим. И затем, когда она разочаровывалась, или ошибалась, или подмечала пустую похвальбу в своих поклонниках, то мысленно говорила себе: «Хвостов не поступил бы так!»

Между тем у Лопухина умер отец; Алексей получил громадное наследство и уехал в деревню. И вот спустя некоторое время Сашенька Верещагина начала намекать Екатерине, что он скоро приедет и станет просить ее руки, но хочет знать, любит ли она его.

Екатерина впервые поглядела на Алексея как на возможного жениха и решила, что, пожалуй, могла бы его полюбить. Такое решение было уже половиной дела, и Екатерина оказалась на полпути к любви. Тогда она написала Сашеньке, что готова принять предложение Алексея.

Таким образом она стала считать себя помолвленной с ним.

Именно в это время на каком-то балу она вновь встретилась с Лермонтовым.

После их разлуки прошло уже четыре года, но Мишель не очень изменился — возмужал немного, но не вырос и не похорошел и был почти все такой же неловкий и неуклюжий. Однако глаза его смотрели с большей уверенностью, и невозможно было не смутиться, когда он устремлял на Екатерину неподвижный взгляд.

Он заговорил о Лопухине, начал намекать на его любовь к Екатерине, чем смутил ее. Потом развеселил, начал читать стихи и намекать уже на свои чувства, вовсе не остывшие… Затем он стал всеми правдами и неправдами проникать в дом Сушковых, напрашивался на вечеринки и непрерывно танцевал с Екатериной, читал стихи, веселил ее и заставлял сердиться, гадал по руке…

Мишель серьезно и внимательно рассматривал линии и черты на ладони Екатерины, но молчал.

— Ну что же? — не выдержала она.

— Эта рука обещает много счастья тому, кто будет ею обладать и целовать ее, и потому я первый воспользуюсь, — последовал ответ.

С этими словами Мишель поцеловал ладонь.

Екатерина выдернула руку, сконфузилась, раскраснелась и убежала в другую комнату.

Что это был за поцелуй! Чудилось, если Екатерина проживет еще хоть сто лет, она будет вспоминать его… И потом еще долго-долго ее волновало воспоминание о прикосновении жарких губ Мишеля. А уж в ту минуту с ней истинно сделался мгновенный, непостижимый переворот — сердце забилось, кровь так и вскипела, она вдруг почувствовала трепет тела и ликованье души. Через мгновение ей стало стыдно, словно сей мимолетный поцелуй был изменой Лопухину. Мишель не должен был целовать ее руку так!