Эта нелепая любовь - Вероника Фокс

Проехал половины дороги, тучи стали сгущаться и пошел мелкий дождь. Я прибавил газу и летел сквозь дождь. Видимость была нулевой, потому что шлеп постоянно приходилось протирать рукой. И вот, на перекрестке я понимаю, что тормоза начинают отказывать. Я пытаюсь сбавить скорость, но появляется пригорок, с потом спуск. Скорость набирается. Стараюсь на паниковать. Уже практически ничего не вижу. Дождь настолько сильный, что ехать на такой скорости — это самоубийство. Пытаюсь затормозить, но… Ничего не получается… Впереди, на перекрестке появляется грузовик, а мне горит красный свет. Я не вижу, сколько на спидометре и если не предприму ничего, в лучшем случае, меня смогут собрать по кускам. Столкновения не избежать. Перед глазами мелькает вся моя жизнь. Я будто бы смотрю ее по ускоренной перемотке. Мне страшно. Я в последний раз жму на газ.

Раздается оглушительный треск резины, отчего, мне закладывает уши.

Я падаю с мотоцикла, проезжая одной частью тела по мокрому асфальту, а после, качусь кубарем куда-то дальше. Мотоцикл ревет, рычит. Я дезориентирован. Не понимаю, что происходит. Слышится оглушительный рев машины. Скрип колодок.

Чувствуя, как немеет одна часть тела, приоткрываю глаза. Через шлем, запотевший и забрызганный каплями дождя, лицезрею, как передо мной, в двадцати метро остановился грузовик. Доносится запах жженой резины. На землю падают капли, увлажняя выпуклый темный асфальт. Звон в ушах усиливается, сдавливая виски. Я понимаю, что жив. Я дышу. Я слышу стук сердца. Ко мен кто-то подбегает, что-то говорит, открывая защитное стекло шлема.

— Вы в порядке? — слышу сквозь звон в ушах. — Вы целы?

— Да, — говорю, нопонимаю, что они этого не слышат.

— Я сейчас вызову скорую.

Переворачиваюсь на спину и чувствую обжигающую боль левой части. Она щиплет и дергает. Сколько я так пролежал, не могу сообразить. Десять минут, двадцать. Час?

Со мной постоянно пытался поговорить мужчина, который был перепуган. Но вскоре, послышались звуки сирены и подъехала скорая. Я стал постепенно приходить в себя.

Меня осмотрел медик, и сказал:

— Вас нужно в больницу.

— Я не могу, — сказал ему, снимая шлем. Оглянул меня и заметил, что вещи порваны. А вся левая сторона в глубоких ссадинах.

— Вы можете сами идти?

— Не знаю, — признаюсь медику и запрокидываю голову. Моя кожа ловит холодные капли падающие с неба.

— Давайте я помогу Вам встать!

Меня поднимают два рослых человека, поддерживая под руки. Немного так постоял и понял, что могу идти сам.

— Вам нужно обработать раны, — говорит медик.

— Хорошо, — соглашаюсь с ним, медленно дохожу до машины. Залезаю внутрь садясь на кушетку.

— У вас есть родственники? Кому-то позвонить?

— Да. Есть…

Легкое головокружение мешает сосредоточиться.

— Сами позвоните или мне позвонить?

Я диктую номер матери, отказываясь сам звонить. Я знаю, что меня ждет, поэтому, пускай принимает удар медик. Тот же, немного поговорив с мамой, сбрасывает звонок, добавив:

— Вас заберут из больницы. Нам нужно провести кое-какие процедуры.

— Делайте, как знаете! — Говорю ему укладываясь на кушетку.

Я сижу в процедурной, где мне зашивают небольшую рану, как вдруг, влетает мать.

— Господи, сынок! Ты цел?

— Женщина, сюда заходить нельзя, это процедурный кабинет!

Но мама проигнорировала слова медсестры и придвинув стул, сказала:

— Оставьте нас, пожалуйста.

— Мне нужно доделать работу.

В проеме появился отец, накив на себя белый халат. В его взгляде я отчетливо видел недовольство. Он мне ничего не сделает, потому что, как он понял, последний свой шанс я профукал. Глупо. Бестолково.

— Ладно, но после, — сказала мать тыча пальцем в медсестру, — вы оставите нас наедине!

— Разумеется, — сказала медсестра.

Быстро закончив работу, она наложила мне повязку и убрав все грязные инструменты, удалилась из помещения.

Как только дверь закрылась, мама начала:

— О чем ты только думал?!

— Мам…

— Что мам? А если ты погиб бы? Ты хоть представляешь, как разрывалось мое сердце, пока мы мчались сюда?

Я перевел взгляд на отца, который стоял как скала: вечно не проронивший эмоций на лицо, только лишь глазами выдавал свое недовольство.

— Лев! У тебя завтра свадьба! Сегодня у нас была твоя будущая жена, а использовал свой шанс, увидеть эту прекрасную девушку до свадьбы!

— Не очень уж и хотелось, — огрызнулся, кое как одевая на себя рваную куртку.

— Я доверял тебе, — наконец-то сказал отец. — А ты снова, предал меня.

— Если бы сдох, то тебе было бы лучше? — выплеснув из себя эти слова, не чувствовал за них вины.Отец молча посмотрел на меня, и только тихо вздохнув, сказал:

— Нет.

— Врешь!

— Лев, хватит пререкаться с отцом! Мы хотели как лучше!

— Вот до чего вы меня довели, — кричал я так, что кажется, сотрясались рядом пробирки. — Вот до чего! — показывая на зашитые только что раны, которые слегка кровоточили. —Хотели как лучше?!

— Лев, — начала мама. — Не нужно так…

— Да? Серьезно? — Продолжал я кричать. — Тогда кто в этом виноват? А?

Из глаз материли полились слезы и та, через какую-то долю секунды начала реветь.

— Посмотри на себя, —тихо сказал отец. — Довел мать до истерики. Не стыдно?

— Это тебе должны быть стыдно! Это все твоя затея! Если бы ты не был таким циничным и узколобым, то ничего бы этого не было!

Батя промолчал. А мать, завывала самой высокой нотой. Я принялся ее успокаивать, а вот он… Он просто взял и вышел из палаты. Так всегда. Сын виноват в том, что планы отца не свершились. Какая ирония!